наверное кишмя кишели. Полное запустение — вот как можно было это описать, даже белая рвань такого себе не позволяла. Странно еще, что они не оказались в больнице все втроем. Конечно, бедная девочка попросту отравилась какой-нибудь дрянью. А может, ее укусила во сне крыса. Но как Эдди могла рассказать о своих подозрениях доктору? Не могла же она сказать ему: «Просто моя дочь превратила свой дом в настоящий свинарник»!
Что-то надо с этим делать, и она, Эдди, должна придумать, что именно. Неровен час, соседка миссис Фонтейн еще вызовет санитарную службу, вот стыда-то не оберешься! Но с Шарлот говорить бессмысленно, она опять начнет канючить да лить слезы. И зачем только она уволила свою цветную домработницу?
Эдди заколола волосы на затылке, проглотила две таблетки аспирина, запив их водой, и вошла в палату, полностью собранная и готовая к новому дню. «Все дороги ведут в больницу», — подумала она. Еще совсем недавно она вот так же ночевала на диванчике около кровати сестры, а теперь судьба опять привела ее сюда же, в палату, так похожую на ту, где лежала Либби.
Харриет спала, что ж, пусть ребенок поспит. Сестра сказала, что она будет спать большую часть дня. После встречи с адвокатом и очередного бессмысленного переливания из пустого в порожнее она должна была встретиться с юристом. Юрист призывал ее поскорее закончить переговоры с этим ужасным мистером Рикси и сделать это полюбовно, что означало выложить весьма крупную сумму денег. Эдди вышла из палаты, погруженная в свои мысли, и не обратила внимания на проповедника, болтающегося около автоматов с водой.
Гладкие и шелковистые простыни приятно ласкали тело. Харриет нежилась в лучах утреннего солнца, решительно отказываясь просыпаться, зажмурив глаза и призывая назад сон. Ей приснилось, что она идет по каменным ступеням в ярко-медном поле, вокруг колышется высокая трава, а ступени такие старые, что крошатся под ногами; они ведут в никуда, но это «никуда» необыкновенно прекрасно, по крайней мере ей ужасно любопытно на него взглянуть…
Шаги в коридоре. Харриет не открывала глаз. Ей хотелось, чтобы к ней в палату зашел какой-нибудь добрый доктор, увидел бы ее, такую маленькую, больную и бледную, и погладил бы по головке.
Шаги приблизились к кровати и замерли. Харриет еще крепче зажмурилась, предоставляя доброму доктору возможность себя осмотреть. Затем приоткрыла глаза и в ужасе подскочила на постели, увидев нависшее над ней обезображенное ожогом лицо проповедника. В мягком утреннем свете шрам казался особенно уродливым, лишенный ресниц глаз под сморщенной кожей лба влажно моргал и свирепо смотрел на нее.
— Тише, тише, — сказал проповедник, по-птичьи наклонив голову набок. Его голос был высоким, певучим и не соответствовал страшному облику. — Ты же не будешь шуметь, правда?
Харриет очень хотелось поднять шум, но от испуга и замешательства она застыла и только во все глаза глядела на страшного гостя.
— Я знаю, кто ты. — Когда он говорил, его губы почти не двигались. — Ты была около моего дома в ту ночь. Я тебя хорошо запомнил.
Харриет скосила глаза на пустой проем двери. В висках ее стучали отбойные молотки.
Проповедник сердито нахмурил лоб и придвинулся к ней еще ближе.
— Ты возилась со змеями, так ведь? Это ведь ты их выпустила тогда ночью, правда? — Его помада для волос пахла сиренью. — И ты следила за моим братом Дэнни. Зачем?
Харриет молчала. Знает ли он про башню?
— Зачем ты убежала от меня вчера?
Нет, он ничего не знает. Харриет лежала очень тихо, неподвижно, глядя ему прямо в глаза. В школе никто не мог победить ее в игре в «гляделки», но сейчас ей было плохо, в голове шумело, ей хотелось потереть саднящие веки и начать утро заново. Ну что ему от нее надо?
Проповедник немного отстранился и прищурил глаза.
— Ты смелая девчонка, — сказал он медленно. — Бесстыжая и нахальная. Таких надо наказывать.
Похолодев, Харриет вспомнила, что около ее кровати есть кнопка вызова медсестры. Правда, она не знала точно, где именно располагалась эта кнопка, и боялась отвести взгляд от лица проповедника. А он рассматривал ее с очевидным интересом, как какое-то диковинное насекомое.
— Не пойму я что-то, — сказал он. — Чего же ты так боишься? Тебя ведь никто еще и пальцем не тронул, ведь так?
Харриет сделала над собой невероятное усилие и не отвела глаз под его испытующим взглядом.
— А может быть, ты сделала что-то гадкое и поэтому боишься? — Он наклонился еще ниже над ней. — Я хочу знать, что ты вынюхивала тогда около моего дома. Если ты не скажешь мне, я уж найду способ это выяснить, поверь мне.
Внезапно веселый голос у двери произнес:
— Тук-тук! Можно войти?
Проповедник поспешно выпрямился и повернулся к двери, а Харриет издала еле слышный вздох облегчения. В палату входил улыбающийся Рой Дайл с коробкой конфет под мышкой и брошюрами воскресной школы в руках.
— Надеюсь, я не помешал вам, — сказал он, приближаясь к кровати. Харриет привыкла видеть его в костюме, но сегодня утром он был одет неформально — в брюки цвета хаки и мягкий пуловер. — Ба, кого я вижу,
— Мистер Дайл!
Проповедник торопливо протянул руку. Тон его изменился, даже в своем теперешнем, больном состоянии Харриет невольно отметила это. «А ведь он сам чего-то боится», — подумала она.
— А, понимаю, — мистер Дайл взглянул на Юджина. — Вчера вечером в больницу поступил один из Ратклиффов. Это что, твой брат? В газете пишут…
— Да, это мой брат Фариш, — торопливо пробормотал Юджин, — его вчера подстрелили, сэр.
«Подстрелили?» — в изумлении подумала Харриет.
— Ранили в шею. Его нашли прошлой ночью. Он…
— Вы только подумайте! — игриво воскликнул мистер Дайл, поворачиваясь к двери с видом, ясно показывающим, как мало его интересуют подробности семейной жизни Юджина. — Какой ужас! Какой кошмар! Я обязательно навещу его, как только ему станет лучше. Я…
Юджин уже открыл рот, чтобы объяснить, что прогнозы врачей крайне неутешительны и что Фаришу вряд удастся пережить еще одну ночь, но мистер Дайл нетерпеливо вскинул вверх руки в жесте, означающем «Все в руках твоих, Господи», и повернулся к Харриет.
— Это, к сожалению, не тебе, малышка, — бодро объявил он, указывая на коробку. — Я тут как раз пробегал мимо да и решил заскочить, навестить нашу дорогую Агнес Апчирч (мисс Апчирч была маленькой хрупкой старушкой, но при этом вдовой банкира с большим списком недвижимости в собственности). И кого же я встречаю первым делом в коридоре? Твою бабушку! Боже правый, мисс Эдит, сказал я, что привело вас сюда опять?
Харриет увидела, что проповедник начал бочком продвигаться к двери. Мистер Дайл заметил ее напряженный взгляд и повернулся.
— Юджин, а ты откуда знаешь эту прелестную молодую даму?
Застигнутый врасплох, проповедник потер шею и с достоинством сказал:
— Ну, эту крошку привезли вчера вечером, совсем больна она была, даже ходить не могла, бедняжка. — Он постарался произнести это с убедительностью, исключающей вопросы.
— Так значит, ты… — мистер Дайл так удивился, что смог с трудом продолжить, — решил
Юджин прокашлялся и произнес:
— Я здесь из-за моего брата, сэр. Но до тех пор, пока я жив, я несу слово Божье в мир, ибо ясно сказано в Писании: «Сейте семя среди малых сих»…
Мистер Дайл закатил глаза, а потом бросил на Харриет острый взгляд, как бы спрашивая: «Этот человек тебе докучает?»
— Мне ничего не надо от жизни, только пару колен да Библию, — продолжал Юджин, кивая на
