Маленький друг

пастору садиться в машину и гнать туда, чтобы привезти его домой.

«Ладно, даже если я не поймаю убийцу, я хоть пойму, как все произошло», — подумала Харриет.

У нее также было имя первого подозреваемого. Она записала имя, а по спине ее вдруг прошел озноб. Как просто забыть важные детали. Как важно записывать все до последнего слова! Вдруг ей пришло в голову, что она даже не знает, где живет Дэнни Ратклифф. Харриет тихонько спустилась в холл и села на пол, положив на колени «Желтые страницы». Ага, вот он — странный адрес, Дг 260, и телефон. Харриет, закусив губу, набрала указанный номер и чуть не выронила от испуга трубку, когда на другом конце провода голос заорал прямо ей в ухо: «Алёу!» Дрожа, двумя руками она осторожно положила трубку на рычаг.

— Я видел, как мой брат пытался поцеловать твою сестру, — сказал Хилли. Харриет сидела на ступеньках заднего крыльца дома Эдди. Она только что позавтракала и теперь размышляла о своих планах на день.

— И где ты это видел?

— Около речки. Я там рыбу удил.

Хилли вечно возился на берегу речки со своими жалкими червяками и удочками, которые он мастерил из ивовых веток. Желающих ходить с ним не нашлось, и никому не нужны были уклейки, которых он вылавливал из реки, поэтому всех рыб Хилли отпускал обратно. Зато он обожал сидеть с удочкой на белом песочке темным вечером и думать о Харриет — или лучше о том, как они с Харриет построят себе домик и будут жить у реки как взрослые. По вечерам они будут жечь костры, ходить босые, с грязными ногами, ловить лягушек и маленьких водяных черепашек, спать на соломе, а глаза Харриет будут яростно светиться в темноте, как глаза дикой кошки. Он даже содрогнулся от удовольствия.

— Ты чего не пришла вчера? — спросил он. — Я видел сову.

— А что делала Алисон? — недоверчиво спросила Харриет.

— Что делала? — Хилли захихикал. — Да уж не рыбу удила. В общем, я услышал машину Пема, когда он забирался на берег, ну, знаешь, у него всегда мотор барахлит. — Хилли искусно сымитировал звук барахлящего двигателя: «Хр-хррр-хррр». — Ну, я подумал, что он за мной приехал, стал собираться, но ему было не до меня. — Хилли опять издал смешок, который ему самому показался очень взрослым.

— А что в этом смешного?

— Ну, — протянул Хилли, опять усмехнувшись, — Алисон сидела на своем месте, а Пем перегнулся вот так, — Хилли нагнулся к Харриет, чтобы продемонстрировать, — да как начнет ее целовать! — Хилли смачно поцеловал воздух около лица Харриет.

Та с яростью оттолкнула его.

— И что, Алисон тоже целовала твоего придурка брата?

— По-моему, ей было плевать, целует он ее или нет. Я к ним очень близко подобрался, хотел кинуть в них лягушкой, но Пем меня убил бы.

Он вытащил из кармана орешек арахиса и протянул Харриет.

— Не хочу.

— Возьми, он не отравлен.

— Я не люблю орехи.

— Ну и ладно. Мне же больше достанется. Хар, пойдем со мной сегодня на рыбалку.

— Нет, спасибо.

— Я нашел чудесное местечко — маленький пляж, спрятанный в тростниках. Тростники — вот такие высокие, нас там никто не найдет. Тебе понравится. Песок белый, как во Флориде.

— Я же сказала нет! — Харриет вскочила. Ее отец всегда говорил «я уверен, тебе понравится», а потом дарил ей какую-нибудь гадость вроде книги идиотских кулинарных рецептов или билетов на футбол.

Хилли отступил на шаг назад.

— Ты что? — спросил он обиженно. Его ужасно огорчало то, что она никогда не интересовалась тем же, что и он. А как здорово было бы пройти вместе с ней по тропинке в густых зарослях тростника, держаться за руки, курить сигареты, как взрослые, и чтобы коленки были в синяках, а ноги грязные от ила. И чтобы мелкая белая пена играла на воде, а с неба сыпался теплый дождик.

Тетушка Аделаида, в отличие от своих сестер, обожала наводить порядок в своем доме, — правда, она никогда в этом не признавалась. У Либби и Тэт все комнаты были завалены и заставлены книгами, безделушками, выкройками, саженцами и объеденными кошкой цветами в горшках. Но тетя Аделаида из принципа не заводила кошек и не держала комнатных растений. Она всей душой ненавидела то, что называла «хаос в доме». Аделаида, к негодованию сестер, утверждала, что не имеет средств завести домработницу, хотя все отлично знали, что она получает аж три пособия за каждого из трех своих покойных мужей. В действительности же дело было совсем не в деньгах, просто Адди чувствовала себя счастливее всего, когда стирала занавески или гладила наволочки. Каждое утро она встречала с пылесосом и аэрозольным баллоном средства для полировки мебели.

Обычно, когда Харриет забегала к Аделаиде, тетушка хлопотала по дому, но сегодня она сидела на диване в гостиной, изящно сложив ноги в нейлоновых чулочках и наклонив набок головку в пепельно-серых букольках. Она всегда была самой хорошенькой из сестер, и даже сейчас, в шестьдесят пять, на ее лице часто появлялось чуть кокетливое, чуть капризное выражение избалованной вниманием мужчин девушки. Харриет была уверена, что, если бы рядом с тетушкой появился достойный мужчина (какой-нибудь пусть лысый, но еще крепкий нефтяной магнат или владелец фермы по разведению лошадей), Аделаида вполне могла бы рассмотреть вопрос о четвертом замужестве.

Сейчас Адди разглядывала страничку светской хроники глянцевого журнала «Город и пригород», который ей только что принес почтальон. Она уже дошла до раздела «Свадьбы».

— Как ты думаешь, кто из этих двоих богатенький? — спросила она Харриет, показывая ей фотографию темноволосого мужчины с измученными глазами, стоящего рядом с блондинкой в странном платье с кринолином, в котором она была похожа на маленького динозавра.

— Кажется, жениха сейчас стошнит, — заметила Харриет.

— Не понимаю я, что такого они нашли в блондинках — все только и говорят о том, что мужчины больше любят блондинок. Уж я-то навидалась их на своем веку — настоящие блондинки все такие бесцветные, и лица у них кроличьи, если только не наложат тонну макияжа. Вот, посмотри хотя бы на эту девочку. Бедняжка! У нее лицо как у овцы.

— Я хотела спросить тебя о Робине, — начала Харриет, решив идти напрямик.

— Что ты говоришь, крошечка моя? — рассеянно спросила Аделаида, разглядывая фотографию благотворительного бала. Элегантный молодой человек в черном смокинге с чистым, честным, неиспорченным лицом откинул голову назад, обнажив в широкой улыбке белоснежные зубы. Правой рукой он обнимал за плечи миниатюрную брюнетку в кукольно-розовом платье и таких же перчатках до локтя.

— Я говорю о Робине, Адди.

— Ах, деточка моя дорогая, — вздохнула тетушка Аделаида, поднимая глаза от фотографии молодого красавца. — Если бы Робин был с нами, девушки пачками валились бы к его ногам. Он был такой… живой, такой веселый. Бывало, он даже, хохоча, падал на спину, до того сильно смеялся. А то подбирался ко мне сзади, обхватывал своими маленькими ручками за шею и дышал мне в ушко. Он был просто чудо, а не ребенок. Знаешь, как тот попугайчик, что Эдди мне когда-то подарила…

Аделаида снова взглянула на улыбающегося янки. Подпись под фотографией гласила: «выпускник колледжа Ридли Виллард». И Робин, будь он жив, ходил бы в колледж. Ее вдруг возмутила жестокость судьбы. Как смеет этот неизвестный ей Ридли Виллард смеяться и флиртовать с девушками, в то время как их обожаемый мальчик лежит в земле? Аделаида перенесла много утрат — похоронила трех супругов (один погиб от случайной пули во время Второй мировой войны, следующий по счету сломал себе шею, упав с лошади на охоте, третий умер от разрыва сердца). Ее первенцы, мальчики-близнецы, родились мертвыми, и девочка, которую она родила во втором браке, умерла в возрасте восемнадцати месяцев от отравления дымом, когда дымоход в ее тогдашней квартире засорился и посреди ночи начался пожар. Все эти удары