Маленький друг

— Что ты натворила? — спросила Алисон.

— Ничего! — Харриет на секунду застыла. — С чего ты взяла, что я что-то натворила?

— Ты выглядишь так, будто у тебя серьезные неприятности.

После паузы Харриет отвернулась и с пылающим лицом продолжала собираться.

— Ты помнишь, что Ида уходит от нас?

— Мне теперь на это наплевать.

— Если ты уедешь, ты больше ее никогда не увидишь.

— Ну и что? — Харриет сунула кеды в рюкзак и стукнула по ним кулаком. — Она ведь на самом деле не любит нас.

— Я знаю.

— Ну и почему я должна переживать?

— Потому что мы ее любим.

— Я ее ненавижу, — быстро сказала Харриет. Она застегнула рюкзак на молнию и швырнула его на кровать.

В гостиной Харриет достала лист бумаги и написала Хилли письмо:

Дорогой Хилли!

Я завтра уезжаю в лагерь. Надеюсь, что лето ты проведешь весело. Может быть, на будущий год мы будем с тобой в одной группе на продленке.

Твой друг

Харриет К. Дюфрен

Не успела она закончить, как зазвонил телефон. Харриет помедлила, но после третьего звонка опасливо взяла трубку.

— Ну и дела, чувиха! Ты слышала, что тут творится? — голос его звучал как будто со дна океана — наверное, опять надел свой дурацкий шлем.

— Я только что написала тебе письмо, — устало сказала Харриет. — Эдди завтра везет меня в лагерь.

— Что? С ума сошла? Ни в коем случае! Что я тут один буду делать?

— Я не могу здесь оставаться.

— Так давай убежим!

— Невозможно. — Большим пальцем ноги Харриет протерла яркую черную точку в пыли под резным телефонным столиком.

— А что, если нас кто-то видел? А? Харриет, ты куда пропала?

— Я слушаю.

— А что будет с моей тележкой?

— Не знаю. — Тележка так и осталась на эстакаде вместе со змеиной корзиной.

— Мне что, пойти забрать ее оттуда?

— Ни в коем случае. Тебя могут увидеть. Там что, написано твое имя?

— Да нет, что ты! Я ею вообще не пользуюсь. Харриет, а кто это был?

— Понятия не имею.

— Эта черт-ее-знает кто — она была совсем старая…

Последовало молчание — взрослое молчание, непохожее на обычные паузы в их болтовне, когда у одного из них мысль заканчивалась и он ждал ответной реплики в приятном предвкушении продолжения разговора.

— Ладно, мне пора идти, — сказал Хилли. — Мама готовит тако на ужин.

— Здорово.

Они опять помолчали.

— А что случилось с теми подростками, о которых ты рассказывал?

— С какими подростками?

— Ну с теми, что швыряли в машины камнями.

— А, с этими? Их поймали.

— И что с ними было?

— Не знаю. Наверное, отправили в тюрьму.

За этим последовало еще одно долгое молчание.

— Я пошлю тебе открытку, чтобы тебе было что почитать в этом Лагере смерти, — сказал Хилли. — Если что-нибудь произойдет, я тебе напишу.

— Нет, ни в коем случае. Ничего не пиши. Ни слова об этом!

— Да я никому не расскажу!

— Я знаю, что ты специально не расскажешь, — раздраженно сказала Харриет, — просто даже не заикайся об этом, понял?

— Может, мне тоже стоит с тобой поехать? — несчастным голосом сказал Хилли. — Я боюсь, понимаешь? А вдруг это была бабушка Кертиса?

— Слушай меня внимательно. Никому ни слова! А если кто-нибудь начнет приставать…

— Если она бабушка Кертиса, значит, она бабушка и других, понятно? Дэнни, Фариша и этого ужасного проповедника… — он вдруг разразился визгливым смехом. — Мама родная, они же меня убьют!

— Точно, — серьезно подтвердила Харриет, — если не будешь держать язык за зубами. Но если мы будем молчать…

Она вдруг вздрогнула — в дверях гостиной стояла Алисон и слушала ее, склонив голову на плечо.

— Черт, не хочу, чтобы ты уезжала, — голос Хилли едва слышался на другом конце провода. — Не могу поверить, что ты едешь в этот мерзопакостный баптистский лагерь.

Харриет демонстративно отвернулась от сестры и шикнула в трубку, показывая, что не может говорить, но Хилли ничего не понял.

— Черт, неужели это была его бабка? Господи, пожалуйста, хоть бы это был кто-то другой!..

— Я должна идти. — Почему свет так печально падает на стену? Харриет показалось, что сердце ее сейчас разорвется от тоски. В зеркале напротив отражалась часть стены (потрескавшаяся штукатурка, темные фотографии в тусклых рамах) и пятно плесени в углу потолка. Харриет слышала неровное дыхание Хилли на другом конце провода. В доме Хилли не было места грусти, его мама бегала по дому в шортиках, переделанных из старых джинсов, и готовила ему тако на ужин.

— Знаешь, мама записала меня в группу к мисс Эрликсон на будущий год, — мрачно сказал Хилли, — так что мы не часто будем теперь встречаться.

Харриет безразлично хмыкнула, пытаясь замаскировать боль, причиненную этим новым предательством. Сама она ходила в группу к миссис Хакни, старой подруге Эдди, именуемой среди школьников «Тупой Башкой», и на будущий год собиралась пойти к ней же. Если Хилли выбрал другую группу продленного дня, это значило, что они практически не будут пересекаться.

— Мисс Эрликсон крутая. Мама говорит, что она ни за что на свете не отдаст свое чадо на растерзание Тупой Башке второй год подряд… Она такая добрая, все разрешает и… Иду! — крикнул он на чей-то голос. — Ну все, — сказал он Харриет, — мне пора. Время ужина. Потом я тебе опять позвоню.

Харриет зажала черную трубку коленями и сидела так, пока в трубке не запищало. Она водрузила ее на рычаг, пытаясь не заплакать. Даже Хилли, с его писклявым голосом и вечными глупостями, был для нее почти потерян. И что ей остается? Ничего. Кто поймет ее одиночество, безысходность, холод? Кто знает об этом, кому до этого есть дело?

Впоследствии Харриет часто вспоминала этот день. Он ознаменовал собой конец ее предыдущей жизни, пусть тоже не особо радостной, но, по крайней мере, несущей в себе иллюзию возможного счастья, поворотный пункт, после которого она попала под настоящий камнепад разнообразных неприятностей. Ей казалось, что она давно зачерствела, но она оказалась совершенно не готовой к тем испытаниям, что ждали