– Ты многих здесь знаешь из Калифорнии? – спросила Камилла.
– Нет.
– По крайней мере, ты знаешь Джуди Пуви.
Я удивился: откуда ей это известно?
– Она не входит в число моих друзей.
– Моих тоже. В прошлом году она плеснула мне пивом в лицо.
– Я слышал, – засмеялся я, но она даже не улыбнулась.
– Не всему верь, что слышишь, – сказала она, отпивая виски. – А знаком ли ты с Клоуком Рэйберном?
Я видел его. Калифорнийцы в Хэмпдене – в основном из Сан-Франциско и Лос-Анджелеса – сплотились в тесный круг, центром которого как раз и был Клоук Рэйберн: претенциозная улыбочка усталого светского льва, полуопущенные веки, сигареты одна за другой. Таких типов можно часто встретить в туалете на вечеринках, где они осторожно делают дорожки на краю раковины. Девушки из Лос-Анджелеса, в том числе Джуди, были фанатично преданы ему.
– Они с Банни приятели.
– Как так? – удивился я.
– Вместе учились в средней школе. В Сент-Джероме, в Пенсильвании.
– Это же Хэмпден, – подключился к разговору Чарльз. – Эти прогрессивные школы так и норовят заполучить проблемных студентов – дескать, «поможем жертвам непонимания». Клоук перевелся сюда после первого курса из колледжа в Колорадо. Там он целыми днями катался на лыжах и в конце года провалился по всем предметам. Хэмпден – последнее прибежище на свете…
– …для отбросов общества со всего земного шара, – смеясь, закончила Камилла.
– Да ладно вам.
– Нет, я думаю, в каком-то смысле это действительно так, – сказал Чарльз. – Половина студентов учится здесь потому, что больше их никуда не примут. Не хочу сказать ничего плохого, Хэмпден – отличный колледж, но, может быть, в том-то и причина. Посмотри на Генри. Если бы его не взяли в Хэмпден, он, наверно, вообще остался бы без высшего образования.
– Не выдумывай.
– Я понимаю, звучит смешно, но он бросил школу в десятом классе. Подумай, какой приличный колледж возьмет такого недоучку? И вдобавок стандартные тесты… Генри отказался их сдавать. Уверен, это был бы лучший результат за всю историю этих несчастных тестов, но они вызывают у него что-то вроде эстетического отвращения. Представляешь, что должна подумать приемная комиссия?
Он отхлебнул виски.
– Ну а ты как здесь оказался?
По выражению его глаз я не мог догадаться, о чем он думает.
– Мне понравился их буклет, – сказал я.
– И приемная комиссия, разумеется, встретила тебя с распростертыми объятиями.
Мне вдруг ужасно захотелось пить. В комнате было душно, у меня пересохло в горле, виски оставило во рту отвратительный привкус, и дело не в том, что оно было плохим, наоборот – отличным, но я был с похмелья, к тому же целый день не ел, и внезапно почувствовал, что сейчас меня вырвет.
Раздался стук в дверь – один короткий удар, а затем кто-то забарабанил не стесняясь. Не сказав ни слова, Чарльз осушил стакан и нырнул обратно в кухню, а Камилла пошла открывать.
Еще до того как дверь отворилась до конца, я различил блеск очков. Раздался нестройный хор приветствий, и все они ввалились в прихожую: Генри, Банни в обнимку с коричневым бумажным пакетом, Фрэнсис с бутылкой шампанского в правой руке, похожий на принца крови в своем длинном черном пальто и черных перчатках. Он вошел последним и, нагнувшись, громко чмокнул Камиллу в губы.
– Привет, дорогая! Мы ошиблись, но как удачно! Я купил шампанское, а Банни принес стаут, так что сегодня можно смешать «черный бархат». А что у нас на ужин?
Я поднялся. На долю секунды все замолчали, но тут Банни сунул свой пакет Генри и шагнул вперед, протягивая мне руку.
– Кого я вижу! – воскликнул он. – Соучастник преступления собственной персоной. Обеда мало показалось, еще и на ужин пожаловал?
Он хлопнул меня по плечу и понес какую-то ахинею. Мне было жарко, к горлу подкатывала тошнота. Я затравленно огляделся. Фрэнсис беседовал с Камиллой. Генри, стоявший у двери, слегка кивнул мне и еле заметно улыбнулся.
– Извини, – сказал я Банни. – Я сейчас.
Я пробрался на кухню. Она была похожа на кухню в доме стариков – потертый красный линолеум, закопченная плита, натужно хрипящий холодильник. На крышу, вполне в стиле этой странной квартиры, вела дверь. Набрав воды из-под крана, я опрокинул стакан одним глотком: слишком много, слишком быстро – классический случай. Чарльз сидел на корточках перед открытой духовкой и вилкой переворачивал отбивные из молодого барашка.
Я никогда не был любителем мясной пищи, в чем не последнюю роль сыграла весьма садистская экскурсия на мясокомбинат в шестом классе. Запах баранины не показался бы мне аппетитным и в лучшей ситуации, а в моем тогдашнем состоянии он был просто тошнотворным. Дверь на крышу была приоткрыта и подперта кухонным стулом, через ржавую сетку тянуло сквозняком. Я снова наполнил стакан и подошел к щели. «Глубокие вдохи, – подумал я, – свежий воздух, и все будет тип-топ…». Чарльз обжег палец и, чертыхнувшись, захлопнул духовку. Обернувшись, он с удивлением обнаружил меня:
– О, салют. Ты чего? Налить тебе еще?
– Нет, спасибо.
Он пригляделся к стакану у меня в руках:
– Что это у тебя – неужто джин? Где ты его откопал?
В дверях появился Генри.
– У тебя есть аспирин? – спросил он у Чарльза.
– Вон там. Выпить хочешь?
Вытряхнув на ладонь несколько таблеток, Генри проглотил их вместе с двумя загадочными капсулами, извлеченными из кармана, и запил протянутым Чарльзом виски.
Бутылочку с аспирином он оставил на полке. Я подошел и украдкой достал пару таблеток, но от внимания Генри это не укрылось.
– Нездоровится? – спросил он, как мне показалось, сочувственно.
– Нет, просто голова болит.
– Надеюсь, это у тебя не слишком часто?
– В чем дело? – спросил Чарльз. – Здесь что, все разболелись?
– Почему все толпятся на кухне? – обиженно прокричал из коридора Банни. – Когда мы наконец будем есть?
– Подожди, Бан, через минуту начнем.
Банни вразвалочку вошел на кухню и заглянул через плечо Чарльза, изучая противень, который тот только что вынул из духовки.
– По-моему, готово, – сказал он и, ухватив отбивную за косточку, вонзил в нее зубы.
– Банни, ну подожди немножко, – сказал Чарльз. – На всех может не хватить.
– Умираю от голода, – проговорил Банни с набитым ртом. – Крайняя степень истощения.
– Не забудь поглодать кости после ужина, – бросил Генри без тени улыбки.
– Заткнись.
– Правда, Бан, подожди чуть-чуть, – повторил Чарльз.
– Хорошо-хорошо, – ответил Банни, но, когда Чарльз отвернулся, украдкой стащил еще одну отбивную. Тонкая струйка розоватого сока потекла по его запястью и скрылась в рукаве.
Сказать, что ужин прошел плохо, было бы преувеличением, но и особо удачным назвать его было трудно. Я не совершил никакой явной глупости и не ляпнул ничего неуместного, но был недоволен собой, раздражен и подавлен, мало говорил, а ел и того меньше. Разговор по большей части касался неизвестных мне событий, и даже дружелюбные попытки Чарльза ввести меня в курс дела не слишком
