Прислать за тобой машину?
– Нет, спасибо, я в Хэмпдене. А Фрэнсис случайно не у вас?
– Но ведь Фрэнсис должен быть в колледже, разве нет?
– Извините, – в смятении выговорил я. Только в этот момент я сообразил, как глупо было звонить, не придумав заранее благовидный предлог. – Прошу прощения. Боюсь, я все перепутал.
– Что ты говоришь, дорогой?
– Мне казалось, он собирался сегодня быть в Бостоне.
– Ну, если так, то меня он пока не навестил. Я не расслышала, солнышко, так где ты сейчас? Давай я все-таки попрошу Криса за тобой заехать?
– Нет-нет, спасибо, я, собственно говоря, не в Бостоне. Я…
– Ты звонишь из колледжа? – обеспокоенно воскликнула она. – Дружочек, что случилось?
– Ничего, мэм, совсем ничего, – пробормотал я, подавив привычное желание бросить трубку – для этого было поздно. – Просто он зашел ко мне вчера вечером, я уже почти спал на самом деле, но мне послышалось, он сказал, что едет в Бостон… О! А вот и он! – театрально воскликнул я, от души надеясь, что моя реплика прозвучала не слишком ходульно.
– Где? Ты его видишь?
– Да, вон он, на лужайке, куда-то идет. Спасибо, большое спасибо, миссис, э-э, Абернати. – Окончательно запутавшись, я даже не мог вспомнить фамилию ее нового мужа.
– Можно просто Оливия, дорогой. Поцелуй за меня этого негодника и передай, чтоб не забыл позвонить в воскресенье.
Поспешно распрощавшись – к тому времени меня уже несколько раз прошиб пот, – я повернулся прочь, и тут откуда ни возьмись ко мне устремился Банни. Он был в одном из своих шикарных новых костюмчиков и бодро жевал огромный ком резинки. Мне смертельно не хотелось разговаривать с ним, но отступать было некуда.
– Здорово, старик. А куда это Генри подевался? – начал он с места в карьер.
– Не знаю…
– Я вот тоже, – воинственно отозвался он. – С понедельника его не видел. И Франсуа тоже нигде нету, и близнецов. А с кем это, кстати, ты сейчас разговаривал?
– Э-э, да вот как раз с Фрэнсисом, – соврал я. – Так, поболтали немного.
Засунув руки глубоко в карманы, Банни качнулся на пятках.
– Хм. Это он тебе звонил?
– Ну да.
– Откуда?
– Из дома, наверно.
– Точно? Звонок, случайно, не междугородний был?
У меня по спине побежали мурашки. Неужели он все-таки что-то знает обо всем этом?
– По-моему, нет, – ответил я.
– Генри тебе ничего не говорил насчет того, что собирается куда-нибудь уехать?
– Нет. А что?
– А то, что в его квартире уже несколько дней по вечерам свет не горит. И машина исчезла. Я всю Уотер-стрит обыскал, ее нигде нет.
Почему-то мне вдруг стало очень смешно. Я направился к черному ходу. Оконце в верхней части двери выходило на парковку за кортом. Ну разумеется – машина Генри так и стояла там, где я ее оставил.
Я показал в окошко:
– Вон она. Видишь?
Челюсти Банни замедлили ход, а лицо затуманилось от мыслительного усилия:
– Забавно…
– Почему?
Задумчивый розовый пузырь медленно расцвел у него на губах и лопнул со звонким хлопком.
– Да так, – бросил он и снова заработал челюстями.
– С чего ты взял, что они уехали?
– Так тебе все сразу и расскажи! – мотнув головой, усмехнулся он. – Какие вообще планы, старик?
Мы пошли ко мне наверх. По пути он остановился у общего холодильника, открыл дверцу и, подслеповато щурясь, принялся исследовать содержимое.
– Есть тут что-нибудь твое?
– Нет.
Но он уже доставал оттуда замороженный чизкейк. К коробочке была приклеена жалобная записка: «Пожалуйста, не надо это красть! Я на финансовой помощи. Дженни Дрекслер».
– Покатит, – сказал он, воровато оглядываясь. – Никого вроде нет?
– Никого.
Он засунул коробку под пальто и, насвистывая, пошел дальше по коридору. Зайдя в комнату, он выплюнул жвачку и быстрым небрежным движением прилепил комок к внутреннему краю мусорного ведра, вероятно, надеясь, что я не замечу. Плюхнувшись на стул, он принялся наворачивать чизкейк прямо из коробки обнаруженной на комоде ложечкой.
– Фу, какая гадость. Хочешь попробовать?
– Нет, спасибо.
Банни задумчиво облизал ложечку.
– Кислятина. Лимона слишком много бухнули, вот в чем проблема. А вот сыра пожалели.
Он задумался – я был уверен, об этой неудачной пропорции ингредиентов, – а потом вдруг спросил:
– Ты ведь в прошлом месяце порядком тусовался с Генри?
– Вроде того, – насторожившись, ответил я.
– Небось разговоры там всякие разговаривали, а?
– Под настроение.
– А про то, как мы были в Риме, он тебе не рассказывал? – спросил он, не сводя с меня пристального взгляда.
– Ну так, без подробностей.
– Он что-нибудь говорил про свой ранний отлет?
«Наконец-то, наконец-то мы доберемся до сути», – подумал я с облегчением и, не погрешив против истины, ответил:
– Нет, толком, считай, ничего. Когда он появился, я понял, что он уехал раньше срока. Но я не знал, что без тебя. В конце концов я его как-то спросил, и он сказал, что ты еще в Риме. Вот и все.
Поморщившись, Банни подцепил огромный кусок чизкейка.
– То есть он не объяснил, почему так рано уехал? – спросил он с набитым ртом.
– Нет, – покачал я головой, но, когда Банни не ответил, добавил: – Это как-то связано с деньгами, да?
– Это он тебе так сказал?
– Нет… Но он упомянул, что у тебя были проблемы с финансами, так что ему пришлось платить за жилье и все остальное. Это правда?
Банни махнул рукой, словно отгоняя муху:
– Ох уж этот Генри… Люблю я его, да и кто из нас его не любит, но, между нами, есть в нем все же чуток еврейской крови.
– Чего?
Но Банни обрел дар речи только после того, как расправился с очередным куском чизкейка:
– Это ж надо поднимать столько шуму после того, как выручил друга в трудную минуту! Но я-то знаю, в чем тут дело. Он просто боится, что его, так сказать, используют.
– Что ты имеешь в виду?
– Да то, что в детстве кто-то взял и нашептал ему: «Сынок, у тебя куча денег, и, когда ты станешь большим, люди станут выманивать их у тебя всеми правдами и неправдами».
Прядь волос скрывала один его глаз, словно повязка старого морского волка. Другим он бросил на меня
