романтических комедиях. Потом имела некоторый успех как поп-певица и актриса в «модных драмах». А что потом? Мори с трудом припоминает какой-то скандал, трогательную пресс-конференцию, в раскаянии опущенную голову. Надо узнать больше. Надо расспросить Хаясаку, который когда-то был режиссером на «Канто-ТВ», а теперь заведует маленьким водевильным театриком в сердце старого города.
Годы идут, и Токио все больше смещается на запад. Старый город на восточном берегу реки остается все дальше в прошлом. Дома понемногу разрушаются, люди стареют, их вкусы и привычки становятся немодными. В женских журналах пишут специальные статьи о том, какую еду там можно попробовать, как будто это не район города, а некая загадочная чужая страна. Хаясака – из старого города. Однажды он неожиданно решил туда вернуться.
Он рассказывал Мори, что решение пришло к нему после того, как его назначили режиссером комедийного сериала, который шел в прайм-тайм и благодаря которому «Канто-ТВ» регулярно возглавляло рейтинги. Актеры, с которыми он работал, – в основном они попали на телевидение благодаря университетским конкурсам молодых талантов, которые проводят телеканалы, – были невероятно популярны. Они выпускали сотни разных продуктов, их сборники на компакт-дисках становились бестселлерами, они пользовались любовью студенток, которые в любое время дня и ночи ошивались вокруг студий. Они были высокомерны, но Хаясаку это не волновало. Его начало беспокоить другое: они не могли его рассмешить, даже вызвать улыбку. Сначала он думал, что это его личная проблема: он не врубается, или перегорел, или что еще. Он пошел к друзьям и попросил их вспомнить самые смешные гэги за последнее время. Никто не вспомнил ни одного. Вывод: люди смеются не из-за того, что эти парни делают или говорят, а из-за того, кто они такие. То есть, в наши дни смеяться над тупыми остротами известного юмориста – все равно что подлизываться к боссу на работе.
Как раз в тот момент Хаясаке на глаза попалось объявление о том, что закрывается один старый театр. Он узнал имя и вспомнил, что ходил туда со своим дядей сорок лет назад. Вспомнил, как смеялся его дядя: лицо перекошено, рот открыт так широко, что половину глотки видно. Хаясака знал, что делает: он уволился, занял 30 миллионов иен у тестя и договорился, что техперсонал студии сделает там ремонт бесплатно.
Театр находится в конце извилистого переулка, где пахнет якитори и эхом отдается караокэ. Приземистое бетонное здание, украшенное красными фонариками и деревянными досками с портретами великих водевильных актеров прошлого. Афиша на дверях возвещает одно из сегодняшних представлений: Панго, Заклинатель Змей. На картинке человек в тюрбане играет на флейте. На столе перед ним – большая соломенная корзина, из которой встает женщина в узком платье из змеиной кожи.
Мори поднимается по лестнице в кабинет директора театра. Хаясака сидит за столом, между пальцами зажат длинный сигаретный мундштук.
– А, Мори-сан, – говорит он, отрываясь от гроссбуха. – Вы как раз вовремя.
– Вовремя для чего?
– Для представления, разумеется! – Хаясака просто лучится энтузиазмом. – Сегодня Панго возвращается. Он пятнадцать лет не выступал, но мне удалось уговорить его вернуться на сцену.
– Правда? – осторожно говорит Мори. – А я не знал.
– Не знали? В таком случае вам страшно повезло! Поспешите, Мори-сан, шоу может начаться в любую минуту!
– Погодите, я не в настроении смотреть комедию.
– Если вы не в настроении смотреть комедию, это значит, что именно комедия вам и нужна. Вам нужна комедия, Мори-сан. Это было видно по вашему лицу, еще когда вы вошли.
– Я пришел по делу, – отвечает Мори, с трудом скрывая нетерпение. – Я хочу узнать у вас кое-какую информацию.
Хаясака выводит мундштуком завитушку в воздухе:
– Какую информацию?
– О Наоми Кусака, что играла в «Такарадзука». Мне нужно ее прошлое – мужчины, деньги, все.
– Наоми Кусака, – говорит Хаясака, склоняя голову на бок. – Это очень интересная леди.
– Интересная? В каком смысле?
Из зала снизу раздается взрыв хохота, аплодисменты и восторженные возгласы. Хаясака тычет пальцем вниз.
– Скажу вам после представления, – говорит он. – Для хороших друзей билеты в полцены.
Мори качает головой:
– Мне нужно срочно.
– Вы можете подождать час, Мори-сан. В конце концов, Панго ждал пятнадцать лет. Пойдемте, я покажу вам дорогу.
Хаясака был прав. Час ничего не решает. А Панго, между прочим, великолепен, и смотреть на него без улыбки невозможно. Женщины-змеи высовываются из корзин. Панго смотрит на них со смесью недоумения и пучеглазой похоти. Чешет затылок, смотрит на зрителей, призывает их не смеяться. Мори смеется – сам удивляясь, как громко. И, начав смеяться, он не может остановиться.
Стремительная очередь гэгов – они как старые друзья, которых приятно снова встретить, – и час вдруг заканчивается. Поднимаясь по лестнице в кабинет Хаяса-ки, Мори чувствует себя легче и моложе.
Развалившись на софе со стаканчиком виски в руках, Мори слушает рассказ о честолюбивой молодой женщине, которую звали Наоми Кусака. Скандал, который он припомнил, касался мошенника, построившего финансовую пирамиду. Выяснилось, что подарки, которые он расточал любимой актрисе, – бриллианты, спортивная машина, квартира на Гавайях – покупались на «страховые премии», собранные с крестьянских жен из Тохоку. С тех пор Наоми Кусака стала осторожнее в выборе спонсоров. Сначала был магнат из сферы недвижимости, которого хватил инфаркт во время купания в горячей воде. Потом – президент киностудии. Готовился фильм-возвращение, большой бюджет, сопродюсеры из Франции, Италии и Японии. Проект был отменен, когда компанию постигли финансовые затруднения, ей пришлось продать студию совместному предприятию, организованному «Мега Энтерпрайзис» и Рупертом Мёрдоком.
