— Ни хрена ты мне бы не помог! — ожесточенно заключил Варегов, — Говоришь ты, конечно, правильно и красиво, да вот на деле ты — полное говно! Привыкли: «Главное меня не трогают и — ладно. Моя хата с краю, ничего не знаю. Поэтому и херачат нас всякие чурбаны и мудаки! По одиночке. Вот тебе и все боевое товарищество…
В палатку вернулись порознь.
…-Рота, подъем!
Первое афганское утро встретило Варегова сверкающим солнцем, свежим, еще не раскалившимся воздухом.
Воздухом гор, в котором звуки отчетливы и резки. Но пока рота молодого пополнения топтала пыльный плац утренней зарядкой и плескалась около умывальников, сделанных из артиллерийских гильз, безмятежность зарождающегося нового дня стала стремительно исчезать.
Вспугнутая ревом БМП у контрольно-пропускного пункта, топотом взвода увешанных снаряжением солдат, криками команд — как птица, она метнулась в сторону гор, чтобы больше не приближаться к суматошному лагерю чужеземцев. По крайней мере, до следующего утра.
Лейтенант Капустин, новый командир роты, прибежал озабоченным.
— Позавтракали? — спросил он у прапорщика.
— Нет еще, — ответил тот, — Значится, только собираемся.
— Веди быстро роту на завтрак, — распорядился лейтенант, — После него — сразу построение. Понял? Сразу!
— Чего случилось — то? — бубенцов встревожено уставился на лейтенанта.
Капустин взял прапорщика под локоть, отвел от строя в сторону с сказал тому прямо в лицо несколько фраз. Прапорщик в ответ помрачнел.
— Куда ее, молодежь необстрелянную… — донеслись до Вадима его слова, адресованные лейтенанту.
В ответ Капустин энергично задвигал губами. Вадим понял, что их новый ротный матерится. Прапорщик дернул плечами, нахлобучил кепи на самые глаза и побежал обратно к строю.
— Рота, направо! Направляющие левое плечо вперед… — бросил он привычно, — … марш!
И молодое пополнение, успевшее озаботиться грядущими переменами в своей судьбе, потопало на завтрак.
После завтрака, состоящего из той же гречки с тушонкой (после кислой капусты с порошковой картошкой — дальневосточного рациона, солдаты поглощали ее с удовольствием), роту построили перед ее палаткой.
Прошло десять минут томительного ожидания. Бойцы напряженно всматривались то в нахмуренного лейтенанта Капустина, прохаживающегося перед строем, то в спешно выстраивающуюся за воротами части колонну из десятка БТРов и нескольких танков.
То поглядывали на снующих в поднятой пыли, копоти выхлопных газов и офицерских матюгах озабоченных солдат в бронежилетах, касках, с автоматами под правой рукой. Вот колонна, как чудовищный механический хор, слаженно взревела моторами и тронулась с места. Почти сразу из облака пыли, окутавшей ее, вынырнул человек и, вытирая лицо грязным носовым платком, подошел к томящемуся строю солдат. Вновь зазвучали команды:
— Равняйсь… Смирно!!!..
Варегов автоматически вытягивался, крутил головой, подчиняясь голосу лейтенанта, не переставая при этом напряженно думать: «Что-то случилось! Сейчас — в бой!» В груди отчаянно колотилось сердце и Вадим, усилием воли стараясь смирить его, заранее приучал себя к неизбежности схватки.
То, что схватка состоится, он не сомневался. Вадим был уверен, что нырнет ее в любом случае: чтобы избавиться от виноватого по-собачьи взгляда Щербатого, ловившего его глаза все утро. Чтобы избежать встречи с тем вчерашним Худощавым, который наверняка заявится к ужину в сопровождении десятка «стариков», чтобы проучить строптивого «молодого».
По опыту службы Варегов знал повадки «дедов», которые ради сохранения своей власти будут из раза в раз бить гордеца, чтобы другим неповадно было. И чем это могло закончиться, Вадим не хотел думать. Он знал лишь, что будет сопротивляться до конца, не давая растереть человеческое достоинство. Хотя при любом раскладе в победителях ему ходить не удастся.
Вадим ждал боя как избавления, шанса заявить о себе, поставить себя на равных со старослужащими. Храбрость уважают все. А уж он будет храбр: просто ничего другого ему не остается делать.
…-Я — командир первой роты капитан Булгаков, — донеслись до Варегова слова запыленного человека, — Сегодня утром на наше колонну было совершено нападение, противник одновременно атакует несколько наших блок — постов. Второй час там идет бой. Для усиления застав, прикрывающих расположение части, требуется взять десять человек из вашей роты молодого пополнения. У нас нет правил посылать в самое пекло необстрелянных и необученных для ведения горной войны солдат. Поэтому мне сейчас нужны добровольцы, только добровольцы! Ну, что, хлопцы…
Варегов шагнул первым. За ним, преодолев секундное колебание — все остальные.
БМП, надсадно урча и переваливаясь на камнях, словно лодка во время бури, шла по дну ущелья.
На поворотах, в которых это ущелье не испытывало недостатка, гусеницы боевой машины пехоты разбрызгивали в разные стороны воду горной речушки. Очередной вираж подбрасывал сидящих на броне пехотинцев. Ветер забирался под куртку «казээса, придавленную бронежилетом, щекотал горевшую под солнцем шею.
Вадим сидел на ребристой броне, изо всех сил уцепившись за ствол мелкокалиберной автоматической пушки. АК-74 повесил на грудь. Автомат, казавшийся благодаря «бронику» чуть не под подбородком, тыкал под ложечку.
Варегов героически терпел: чтобы передвинуть его на бок, нужно было отцепиться от спасительного ствола. Но он не мог решиться на этот подвиг, боясь при очередном толчке свалиться с брони.
Терпел, рассматривая громоздящиеся со всех сторон красные скалы ущелья. Заодно он следил за маневрами «бээмпешки», шедшей перед их машиной, чтобы вовремя покрепче обхватить пушку при очередном зигзаге.
— Эй, молодой! — кто-то дернул Вадима за капюшон.
Он обернулся и увидел сморщившуюся от ветра физиономию солдата, устроившегося на башне. «Мухин», — вспомнил его фамилию.
Это был тот самый Мухин, который вчера намеревался снять с Вадима новую «афганку». Пути Господни неисповедимы: Варегову и во сне не могло присниться, что, отправляясь в бой ради отсрочки неприятной встречи со «стариками», он окажется в одном отделении со своим главным обидчиком.
Когда капитан Булгаков определил новичка во взвод, отправляющийся на «точку» в Красном ущелье, глаза Мухина при виде Вадима стали похожи на два пятака. Впрочем, у Варегова они были не меньше.
…-Вот вам доброволец, — подтолкнул ротный Вадима к чернявому лейтенанту, распоряжавшемуся среди бойцов раздачей дополнительных боекомплектов.
Лейтенант невозмутимо посмотрел на Варегова, словно всю жизнь в Афганистане занимался оприходыванием добровольцев, и кивнул: «Лады».
Худощавый солдат, стоявший поодаль с раскрытой «эрдэшкой», из которой выглядывали пачки патронов, оказался менее выдержанным:
— Доброволец? Ну-ка покажите мне этого диковинного зверя…
Он отпихнул солдата, мешавшего разглядеть как следует редкий по афганским меркам экземпляр, и застыл с раскрытым ртом.
— Ба… — только и сумел вымолвить Худощавый.
Клоунаду Мухи, как звали шустрого остряка во взводе все, не исключая лейтенанта, прервал взводный:
— Кончай паясничать, ефрейтор! Лучше помоги молодому получить необходимое!
Муха схватил Варегова за руку и потащил к каптерке. По дороге он прошептал:
