не получается!
Иначе давно обратила бы более пристальное внимание на этого долговязого Протасова. Ну и что с того, что он солдат? Ан — нет… Не могу. Может, боюсь? Почему бы и нет? Боюсь. Осуждения. Непонимания тоже боюсь. «Мезальянс — неравная связь»…. А кому какое дело, ведь Ленка же смогла? Но я же — старшая медсестра отделения, а не какая-нибудь лаборантка. Впору ли мне гоняться за молоденькими мальчиками? Не солидно. Вот связь с Сергеем — это на уровне, не оскорбляет глаза…
Тьфу, так и надавала бы себе по губам и избила бы руку, написавшую эту мерзость. Но так или иначе я оборвала всю эту «солидность», за которой стояла пустота. И пусть Машка обзовет меня трижды дурой… Ведь мне всего лишь двадцать девять, и я еще могу встретить того, с кем все будет. Как хочется на это надеяться!»
Серпантин горной дороги становится все круче. Серый асфальт с белым пунктиром разметки (откуда она здесь взялась?), ровный, как зеркало, кренится под углом в сторону обрыва.
Ноги, как по льду, начинают скользить к краю пропасти. Я изо всех сил стараюсь удержаться. Медленно, шаг за шагом, двигаюсь к повороту. За ним, я знаю, перевал, спуск — там ровная дорога, там будет легче.
Как удалось так быстро проскочить опасное место тем двоим в милицейских плащах? Они совсем недавно были рядом со мной, а теперь уже почти скрылись из вида. Я спешу изо всех сил, боюсь оторваться от этой пары и остаться один. Хочу их догнать, хотя не знаю, что это за люди.
Один из впереди идущих поворачивает назад голову, сдвигает на затылок серую фуражку с красным околышком (откуда в Афгане наши менты?) и хитро подмигивает:
— А ты думал, что один такой умный?
Картузов? Что он делает в Афгане, тем более в этой форме?
Мишка, словно прочитав мои мысли, добавляет:
— Это не Афганистан, Андрей. Это Союз. Мы теперь в Союзе воюем…
Его спутник тоже поворачивается в мою сторону. Гарагян?!
— Дурак я был, — говорит он мне, — от войны хотел убежать. Просто жить, никому не мешая. А война за мной пришла. Не живу я теперь в Баку, Андрюха. Теперь армяне в Баку не живут…
— А как же Ленка? — кричу я ему.
Гарагян в ответ грустно и обреченно улыбается. Вдруг вижу, что это не Гарагян вовсе, а «дух», которого я убил прошлой весной в Красном ущелье.
«Дух» вскидывает к плечу автомат, я рву свой… Выпускаю очередь, но она не приносит врагу никакого вреда. Я жму и жму на спусковой крючок, АКС выплевывает пули со звуком детской тарахтелки, и не могу понять, куда они деваются: душман только смеется в ответ.
Ствол его «калаша» медленно, но неумолимо поднимается до уровня моей груди.
— Мишка, помоги! — кричу, нет, молю я Картузова.
Но он в ответ только кривит лицо в той же жалкой гарагяновской улыбке. Может, он не понимает происходящего?
— Патроны давай, у меня холостые!!! — ору в полный голос, — Патроны!!!
Кто-то хватает меня сзади за плечо. Окружили?! Я взмахиваю правой рукой, чтобы заехать локтем в лицо противника. Локоть проваливается в пустоту, но меня по-прежнему крепко держат.
…-Андрей, проснись! Андрей!!!
— Фу, ч-черт…
Темнота палаты, голос Светланы.
Ее халат маячит надо мной.
— Ну, ты как, проснулся?
Несколько минут лежу молча, вытянувшись на койке. Говорить не хочется.
Света осторожно присаживается рядом. Прохладной ладонью вытирает мой взмокший лоб.
Серый, по-городскому размеченный асфальт, красные горы, глумливое лицо «духа» и собственный страх от чувства собственной беспомощности потихоньку уходят назад, в темноту, в небытие, в прошлое. Туда, откуда они явились.
— Пойдем ко мне на пост, — говорит Светлана, — Чайку попьешь, успокоишься. Ты так орал, что чуть всю палату не разбудил.
— Ее разбудишь… — шепчу виновато, — Здесь только мой подручный из Новосиба. Остальных же выписали из-за тифа. Ты же знаешь… А мой «патрон» так умаялся, что его пушкой не разбудишь…
Я не спешу принять ее предложение — хочется еще мгновение протянуть удовольствие ощущения нежной женской ладони на разгоряченном лице. Светлана, словно догадываясь об этом, не торопится убирать руку.
Прошло мгновение, еще одно…
— Отошел от своих кошмаров? — света говорит нарочисто суховато, отнимая ладонь, словно хочет реабилитироваться за свою ласку. — Вставай, я пойду чай поставлю.
Желтый круг настольной лампы на белой скатерти, запах индийского чая, бутерброды на «гражданской» тарелочке, расписанной веселыми цветочками. Домашний уют. Это уже было месяц назад…
— Помнишь, мы с тобой вот также сидели и спорили о любви и ненависти, — говорит она, — Тогда мы оказались по разные стороны баррикад, так и не смогли согласиться друг с другом. А жизнь все равно свела нас вместе…
Помнишь тот случай, когда ребята из терапии разбирались с Гарагяном, и я дала им ключ, чтобы они его наказали? А до этого — да и после — случая я не раз проводила воспитательные беседы с Леной, чтобы доказать ей, кто на самом деле ее возлюбленный. Она не слушала меня…
И, наверное, правильно делала. Мы — и ты, и я, все — слишком ожесточились, чтобы понимать любовь без какой-нибудь привязки: общественного мнения, благосостояния родителей, долга… Да мало ли чего!
— Я не понимаю, о чем ты…
— Сегодня ночью Гарагян сбежал с гарнизонной «губы» и примчался к своей ненаглядной. Я дала им ключ от ординаторской, — Света рассмеялась, — Видимо, мне по жизни суждено служить ключницей: открывать и закрывать двери, помогать кому-то… Ты удивлен, что я так сделала? Пусть! Пусть у них будет ночь настоящей любви, свободной от всяких дурацких условностей! Утром Ваган сам сдаться в комендатуру.
… Ты бы так смог?! — она вскинула на меня свои серые глаза, пронзительно сверкнувшие за кругом электрического света, — Вряд ли. Сказал бы, что это блажь, глупость — из-за бабы идти под трибунал, калечить себе жизнь. Не Вагана на кичу сажать надо, Андрей, а нас, разучившихся любить по-настоящему, несущих в этот мир ущербность. Да, мы страдаем от этого, но что толку? Знал бы ты, как я завидую этой дуре Ленке…
Она помолчала.
…-Ладно, Протасов, хватит лирики… Завтра срочно выписывайся из госпиталя. Судя по симптомам, твой помощник подхватил тиф. Я подходила к нему ночью — у него жар. Если не хочешь быть следующим — двигай отсюда.
— А кто больных кормить будет?
— Из ходячих наберем. Не твоя печаль. Завтра ваш веселый доктор Махмудов приезжает — вот и дуй с ним отсюда в полк. Все! Допивай свой чай и иди спать!
— Свет…
— Спать, я сказала!
Я встал, шагнул к двери.
Светлана, не глядя, взяла мою руку:
— Андрюш… Ты не обижайся. Я же старая, почти на десять лет тебя старше. Изъезженная кобыла. А у тебя все впереди… Вернешься домой, найдешь нормальную, с невывихнутыми мозгами девчонку…
Я опустился перед ней на корточки, посмотрел прямо в глаза:
— Ты веришь, что мне нужна с невывихнутыми? Простая, как пять копеек, прозрачная, как стекло?
