базар сорок мешков картошки).
Мужики, что рядом с магазином усиленно соображали «на троих», по-прежнему торчали на месте. Заметив зеленый автомобиль участкового, они торопливо скрылись за углом.
Капитан кивнул им вслед и хмыкнул, обращаясь к Уфимцеву:
— Месяц назад магазин этот обокрали. Уперли риса три мешка, два — консервов и так… ерунду всякую. Соображаю, что утащить на своем горбу воры все это не могли. Значит, потребовалась грузовая машина. Воровали местные: навесной замок вырвали ломиком вместе с петлей засова, а внутренний открыли ключом, который продавщица прятала в укромном месте. Кто-то из постоянных посетителей выследил… Значит, и водитель был местный. А из местных только Сашка Иванов мог на это пойти. Вот я и жду…
— Чего? — недоуменно спросил Уфимцев.
Действительно, чего тут ждать — брать надо!
— Чего жду? — переспросил капитан? — Когда Иванов в город поедет остатки краденого сбывать. Тут-то я его и возьму, красавца. И про ключ он наверняка знал: продавщица сельмага — его бывшая подруга, с которой он до армии гулял. Только вот она его не дождалась, шалава…
Уфимцев только головой покрутил: настоящий Анискин!
— А вдруг это не он? — спросил Игорь.
— Он, — убежденно ответил участковый, — Ровно месяц назад ему Катька, продавщица эта, перестала водку в долг давать (это она так до сих пор свой бывший грех смывает). А он сильно не расстроился — покупает. Вот и сегодня он был. Откуда у хмыря деньги, спрашивается? В его хозяйстве три месяца зарплату не платят.
— А чего он сразу водку не украл, — скептически хмыкнул корреспондент, — Чего-то вы завернули! Водку украл, продал, а деньги пропил… Прям как в анекдоте!
— А тогда водки в магазине не было, — не сдался Сергеич, — Свадьба была в селе. Все три ящика выкупили. И откуда деньги у народа? И опять же, решил Катьке отомстить. Говорю ему на прошлой неделе: «Сашка, сознайся, ты?» — «Нет, — отвечает, — Не я». И глазами ясными смотрит. Ну, ничего, я терпеливый, подожду. Все равно где-нибудь проявится.
Село скрылось за поворотом. Игорь обернулся назад: дома исчезли за деревьями, только высокая колокольня храма, где настоятелем служил отец Никифор, светилась белым над желтыми кронами деревьев в синеве неба.
С поля на дорогу медленно, вздымая клубы пыли, словно заморенная кляча, впряженная в раздолбанную телегу, выполз трактор с бороной. Борона была опущена и ее стальные зубья со скрежетом впились в остатки асфальта.
— Озимь запахивают, — пояснил капитан.
На то, что механизатор запахивал еще и без того изуродованную дорогу, он не обратил внимания.
…-Я сразу после армии в милицию пошел, — начал рассказывать участковый. — После беседы у отца Никифора официальный ледок между ним и Игорем растаял, и капитан уже не изображал за рулем молчальника, — Направили учиться в школу милиции в Прибалтику. Ничего, красивые места… Только народ там местный очень даже неприветливый. У них там в лесах чуть ли не до нашего времени «лесные братья» ползали. Живут там богато, но скупо. Зимой снега не выпросишь. Не то что наш Ванек — последние штаны с себя снимет и отдаст.
— Вот почему все в штанах, а мы без штанов, — буркнул Уфимцев.
— А? — повернулся к нему капитан, — А-а… Это точно. Но не только поэтому. Механизатора с бороной видел? Такого распиз… тва там не увидишь. Ты это тоже учитывай. Я сначала боролся, а потом плюнул. Наш русский народ по упертости кому хочешь фору даст. Может, поэтому и немца победили.
Машина скатилась с высокого пригорка.
— Вот здесь, — показал участковый, — лет десять назад случай был: наши соседи из другого района мужика сбитого обнаружили. И мужик, вроде, непьяный был. Из города, грибник. Зазевался, наверное. А тут, видишь, такое место: спуск и одновременно поворот… В общем, кто-то сбил мужика и скрылся с места происшествия. Милиционеры из соседнего РОВД это дело обнаружили и из своего кювета в наш перекинули — тут граница между районами как раз посередине дороги проходит. Я тогда в отпуске был. Вызвали наших и уехали. Те, не будь дураками, покойника обратно сплавили. Такая переписка меж начальниками была, дело до прокурора дошло. Тьфу! — капитан сплюнул в приоткрытое ветровое окно машины. Труп, он знаешь, всегда отчетность портит. А в то время — вообще ЧП. В мою бытность так утопленника с одного пляжа на другой таскали. На одном — Ленинградская область, на другом — Прибалтика…
Капитан съехал на проселок с дороги, которая хоть и изобиловала ямами, но все же громко именовалась «шоссе». Сергеич замолчал, сосредоточившись на объезде глубоких ям, продавленных колесами тяжелых «кировцев». Три недели стояла сухая погода, глина проселочной дороги превратилась в камень. И когда «москвич», опасно заваливался то в одну, то в другую сторону, было слышно, как корка царапает днище автомобиля.
— Вон видишь колокольню? — капитан указал на темно-коричневый шест вдали, с покосившейся луковицей купола без креста, — Это и есть пункт твоего назначения. Здесь на кладбище памятник опрокинули. Впрочем, неудивительно. В этом селе уголовников больше, чем во всем районе. Про «сто первый километр» слышал, когда всех жуликов ссылали? Вот это как раз здесь. Язва для окрестностей.
«Москвич» выбрался на относительно ровное покрытие и подъехал к трехэтажному зданию, стоящему на более высоком месте, чем окружающие его дома. Судя по обшарпанным колоннам и выщербленной широкой лестнице, это была бывшая помещичья усадьба. Сейчас над ней развевался трехцветный российский флаг, показывая люду, что здесь располагается местная власть.
«Если бы ее бывший владелец был жив, он бы обрадовался этим переменам», — подумал Уфимцев, глядя на триколор.
Тут он едва не сверзился вниз, угодив ногой в глубокую выбоину в каменных ступенях.
«Недолго бы он радовался», — поправился Игорь и, прихрамывая, кинулся догонять участкового.
Глава четвертая
Охота на охотника
Выкрашенная темно-зеленой краской деревянная пирамидка памятника возвышалась над могилой криво и нелепо, словно птица с подбитой ногой. Один ее бок был по-прежнему измазан сухой красной глиной: памятник повалили на эту сторону, а когда поднимали, то не удосужились почистить.
«Не слишком большим уважением на селе пользовался товарищ Кружкин Александр Борисович», — подумал Уфимцев, разглядывая пирамидку, сколоченную из неструганных досок, покрашенных темно- зеленой краской, ярко-желтую фанерную заплату на месте удара ломом и эту грязь.
Сравнительно свежий прямоугольник могилы был вытоптан: кругом виднелись отчетливые следы кирзовых сапог, словно на ней отплясывало рок-н-ролл целое отделение солдат. Потерявшая свои четкие очертания кромка была восстановлена лопатами. Но это было сделано наскоро, торопясь — сухая глина уже успела осыпаться.
«Безрадостная картина, — думал Игорь, — Никому не хотелось бы успокоиться после всех наших тревог и бурь в таком неказистом последнем домике».
Он вспомнил слова участкового, произнесенные на прощанье:
«Бобыль он был. К тому же сиделый. Посадили Кружкина еще во время войны. Говорили потом, что якобы за дезертирство, но толком никто ничего не знал. Вышел он в середине пятидесятых…»
С капитаном Уфимцев расстался после сытного обеда в колхозной столовой, расположенной на первом этаже бывшего помещичьего дома, где располагались сельсовет и правление. Милиционер и журналист стояли на выщербленной его лестнице, лениво курили после обильных макарон, густо замешанных на гуляше. (Уфимцеву показалось, что мяса в глубокой тарелке было больше, чем теста.)
