коллоквиумы, зачеты, сессии… А за окном была весна… Скучно мне стало, а душа пела… Я захотел жить, дышать полной грудью и…
— …сбежал с урока.
— Можно и так сказать.
— Доволен?
— По-разному, да и приходится иногда дышать не только розами. Чаще — вот так как сейчас. Сгоревшей помойкой.
— Ну понятно, репортер криминальной хроники… А что дальше?
— Дальше — Кавказ. Рейды с ментами по воровским притонам меня уже не прикалывают.
— Решил повоевать… Адреналина мало? Ты всегда был таким, с шилом в жопе. И когда в каникулы кости погибших солдат искал с поисковиками в болотах, и когда во время путча потащил Счастика к Белому дому… Он мне рассказывал…
— Как говорил робот Вертер: «Мне будет что вспомнить на свалке!»
— Главное, чтобы не оказаться на ней раньше отпущенного срока.
— Кесарю-кесарево, а ботану-ботаново… До сих пор не могу понять, как ты мог отказаться от той поездки в Ригу ради какого-то коллоквиума по Кальдерону!
— Жизнь есть сон — учил нас Кальдерон, — усмехнулся Мазурин, — У нас с тобой, товарищ романтик, разные подходы к жизни.
— Ты, наверное, Маз, и не помнишь… Ехали мы с тобой как-то с занятий в общагу, стояли на трамвайной остановке у Донского кладбища. И ты сказал, глядя на девятиэтажки через дорогу: «Закончу универ, в Москве не останусь. Люди здесь жизнь кладут, чтобы заработать вот такую «двущку» в панельной коробке, кататься на метро и трамваях с работы домой и обратно… Какая разница, здесь это или у меня в Саратове!» Забыл? А я запомнил. А я еще тогда сказал, что в Москве останусь. Получилось наоборот, правда. Потому что твои слова вдруг в один прекрасный момент вспомнил. Вспомнил и уехал… А ведь ты, Ленька первым из нас будешь жизнь на «двушку» в новом панельном класть…
Он помолчал и добавил:
— И в тоже время мы с тобой на рабфаке и на первом курсе были не разлей вода. Помню, кто-то из наших девчонок сказал: «Как они могут дружить, они же совершенно разные!» И дружили же…
— А сейчас?
— И сейчас. Только мы повзрослели, Леня. И дороги наши расходятся. А знаешь в чем между нами разница? Твои умозаключения остались в тебе, а я их решил воплотить в жизни… Она же у нас одна, Ленька, и тратить ее на «двушку» очень нерационально.
— Убьют же дурака.
— Не убьют. Что-то мне подсказывает, что раньше времени не убьют.
— А потом?
— А потом все равно будет.
Глава пятнадцатая
Пузыри на воде
Зима, отыгрываясь за мокрый январь, морозила землю до конца марта. И только перед Днем дурака побежали настоящие ручьи и снег стал пористым, как плитка молочного шоколада. Капель жизнерадостно долбила в пузырящуюся лужу. Солнце весело пускало зайчики в окно редакционного полуподвала, отражаясь от талой воды. Уфимцев щурился и вполуха слушал привычно-надоедливое бухтение Шведа:
— Игорь, нужно к первому апреля написать несколько шутливых заметок, так, чтобы никто не догадался… Ну чего ты опять смотришь в окно? Кто на контракте: ты или я? Или опять с Бунина пример берешь? Да, кстати… Тебя Лариса из отдела культуры искала. Хочет взять в компанию на постановку премьеры театра-студии. У нее там контрамарки лишние, что ли… Да будешь ты меня слушать или нет?!
— Напишу, Витя, напишу… — лениво отозвался Уфимцев, — и в театр схожу, какие наши годы!
Отбившись от настырного начальника, он вспомнил, как прошлой осенью ездил в пригородный совхоз на презентацию новых сортов голландской картошки. А вспомнив, в течение часа набил на «Эрике» историю о прибытии гуманитарной акции из объединенной Германии, приславшей в губернию колонну с семенными овощами. Причем, под бдительной охраной бронетехники и пехоты бундесвера. Чтобы, типа, по дороге не украли, хе-хе…
«Гуманитарку» демократической России слали все, кому не лень, разворовывали ее не менее бодро, перепродавая в коммерческих ларьках, и народ уже перестал ощущать грань между вымыслом и реальностью. Поэтому первоапрельская «утка» должна была «прокатить».
Вечером он сходил в театр, по возвращении из которого сочинил ехидную заметку о голосистых дилетантах, играющих самих себя в сценках из семейной жизни. После чего на следующий день на поезде уехал развеяться в Котлас с очередной группой милицейского сопровождения.
В поездке ничего особенно не произошло, если не считать задержания группы картежных «катал», или «формы 36», как они сами себя называли. «Каталам» предъявить было нечего, поскольку «лохи» садились играть совершенно добровольно. Поэтому все кончилось стандартной процедурой снятия отпечатков пальцев в управлении, фотографированием жуликов на «поляроид» и отпусканием их на все четыре стороны…
После своей поездки на север Уфимцев специально опоздал на утреннюю планерку. Должны же быть какие-то привилегии у специального корреспондента в отличие от не выезжающих за городскую черту коллег…
— Игорь, — окликнули его из отдела писем, — тебе тут редактор письмо читателя «расписал». Забери. Кстати, тебя с утра искали…
— Двое с носилками, один с топором! — выглянул из своего кабинета ответственный секретарь Владимир Николаевич, — И я не шучу…
В отделе писем зазвонил телефон.
— Игорек, снова тебя! — донеслось до него, — Это по поводу твоей публикации.
…-Интересно, какой из них, — недовольно буркнул Уфимцев, — Что у меня вышло во вчерашнем номере? «Шутилки» к первому апреля и рецензия на театральную постановку? Ну-ну…
Он знал, что если на следующий день после публикации корреспонденту звонят читатели, то к гадалке не ходи — публикация кого-то сильно обидела. И нет ничего противнее и глупее объяснять человеку про обиды на зеркало…
Прародителем современного репортера Игорь считал голландского героя Тина Уленшпигеля, а вовсе не безымянного представителя «второй древнейшей профессии», чем не без мазохизма козыряли некоторые представители «четвертой власти». Однако, согласно книге Шарля де Костера, весь жизненный путь его героя изобиловал происками врагов, наветами недоброжелателей, сопротивлением дураков и непониманием любимых и друзей, отчего Уфимцев порой задумывался о своих невеселых жизненных перспективах…
…-Уфимцев? Слушай, Уфимцев, жди нас, Уфимцев, мы скоро приедем!!! — донесся до Игоря из трубки разъяренный рев мужчины, — Ты ответишь за свою херню!
— У-у, как страшно! — протянул корреспондент, — А поподробнее?
Подробности выяснились быстро.
Два фермера из-под Переславля заключили договор с московской фирмой на поставку нескольких тонн элитного голландского семенного картофеля. И уже собирались организовать перевод денег на ее счет, как прочитали в популярной областной газете о гуманитарной помощи из далекой, но дружественной (после слома берлинской стены) федеративной Германии. Не долго думая, мужики расторгли договор с москвичами и срочно позвонили в редакцию с предложением: не могут ли журналисты направить немцев со своей картошкой именно под Переславль? Последние готовы были даже возместить затраты топлива для бронетранспортеров бундесвера. Откат-святое дело…
— Ну, и чего вы от меня хотите? — устало произнес Уфимцев.
