— Чтобы редакция возместила нам ущерб сорванной сделки! — прозвучало на том конце провода.
— Все вопросы к маме! — грубо ответил журналист, — Какой маме? Родной, бля! Которая родила таких придурков!
Он бросил трубку и обратился к Ларисе из отдела культуры, с интересом наблюдавшей за ним:
— А ведь они ни в чем не виноваты. Это мне, дураку, урок на будущее: не надо шутить над святым для народа: надеждой на халяву!
— Там, на последней полосе номера, была ссылочка, что это — первоапрельская шутка, — заметила Лара.
— Кто на эти ссылочки смотрит…
— Я тебе еще один сюрприз приготовила, — ответила Лариса, — Из театра звонили. Тоже ругались. Говорят: мы вам, как приличным людям, контрамарки дали, думали, что вы о нас напишете хорошо… Короче, у них спонсор был, обещал денег на костюмы и декорации подбросить, а после того, как ты их обругал — ни спосора, ни денег. Обещали морду набить…
— То есть все претензии не к отсутствию таланта, а к проклятому писаке. Как утверждали в Политбюро, в развале Союза виноваты журналисты и велосипедисты… «Почему велосипедисты? — А почему журналисты?» — продекламировал Уфимцев.
— Все это пустяки, — произнесла в ответ Лариса, — Критические заметки о нашей творческой интеллигенции тоже писать надо. На самом деле, дилетантов развелось…
— С тобой все ясно, — усмехнулся Игорь, — С господами режиссерами, с которыми тебе еще работать, ты ссориться не захотела и поэтому решила подставить меня. В качестве прокладки.
— Какой еще прокладки?
— С крылышками!
— Фу, как пошло! — поморщилась Лариса, — Но я тебя прощаю… И даже подготовила для тебя небольшую премию… В общем, есть в Данилове художник, который продает свои картины за Западе и мечтает на вырученные деньги построить собственную конюшню с породистыми лошадьми. Ты поедешь в Данилов и можешь с ним встретиться… Дарю тебе эту тему.
— С чего ты взяла, что я поеду в Данилов? — озадаченно спросил Игорь.
— А вот из резолюции редактора — кивнула девушка на распечатанный конверт в его руке.
— Блин, в этой конторе все знают больше, чем я… — пробурчал Уфимцев и пошел в своей отдел разворачивать письмо.
«В прошлом номере вы написали, что авария на станции Данилова была ликвидирована, на самом деле все это не так. Люди продолжают травиться. Двое уже в больнице. Приезжайте, сами посмотрите…»
Игорь отложил листок из школьной тетради в клеточку в сторону и вспомнил, как перед поездкой в Котлас, торопливо переписывал пресс-релиз администрации области. Как долбил по клавишам «эрики» о том, как на одной из цистерн состава, который пришел в область с севера, сорвало крышку нижнего люка. Цистерна была наполнена какой-то высокотоксичной жидкостью. Естественно, вся эта гадость начала хлестать на землю. Поезд был уже за входной стрелкой, на станции. И до полной остановки он шел с открытой горловиной, которую только потом обходчики обнаружили и законопатили…
Заметка со ссылкой на пресс-службу губернатора вышла оптимистичной: причина и последствия устранены, легкие отравления парами жидкости (сама жидкость не называлась) получили два обходчика, здоровью которых ничего не угрожает, гадость вместе с грунтом уже собрали и вывезли на специальный полигон для токсичных отходов…
— Ну и чего я должен делать? — недовольно заметил Игорь, — Ехать нюхать, и разбираться с недовольными местными жителями? Кстати, какая это могла быть жидкость?
— Да, ехать и нюхать! — пробурчал Швед, — с командировкой уже решено. А жидкость? Похоже, что груз был военный, с севера… Соображаешь?
— Постой, дай сообразить… Что у нас на севере? А на севере у нас космодром! А на космодроме у нас что? Правильно, ракеты! А ракеты у нас летают на чем? На топливе! А топливо у нас как называется? Гептил! А гептил у нас — очень редкостная высокотоксичная гадость, общаться с которой полагается только в костюмах химической защиты, именуемых в армии «химгандонами»… И такая гадость уже однажды проливалась на Ярославле-Главном в конце восьмидесятых… Кто-то уже тогда заработал инвалидность… В общем, ребята, вы решили меня извести? Вы меня куда посылаете?!
— А гражданский долг журналиста? — ехидно спросил Виктор, — А забота о наших читателях? Вообще, Игорь, если серьезно, никто тебя не заставляет там нюхать. Съезди, поговори с народом и — быстренько назад. Шеф сказал, что, скорее всего, ничего там особенного нет. Наши власти — не дураки, чтобы такую химическую бомбу оставлять. Не старые времена. По телеку сам губернатор выступал, говорил, что опасности нет…
— В 86-ом в Чернобыле ее сначала тоже не было, — проворчал Уфимцев, — Но, черт возьми, губернатор и его пресс-служба на всю страну сообщили, что последствия аварии устранены. Я сам слышал по ящику!
— Ты веришь ящику? — уточнил Швед.
— Исходя из твоей логики, и нам не нужно верить!
— Чтобы верили, нужно ехать. Поедешь?
— А куда я, на хрен, денусь… — проговорил Уфимцев, — Командировку я на один день выписываю, в Данилове и гостиницы-то нет…
Место, где произошла авария, долго искать не пришлось. Длинная дорожка из свежего речного песка между шпалами железнодорожной колеи тянулась с севера тонкой струной и обрывалась рядом с будкой обходчиков. Около кирпичного строеньица песка было больше: подтаявшая земля и даже снег вокруг на десятки квадратных метров покрывал светло-коричневая подушка. В нос бил резкий химический запах, словно здесь разбили десяток ящиков с бутылками растворителя.
Уфимцев обошел кругом избушку и почувствовал, как у него начала кружиться голова. Сделав над собой усилие, он подошел ко входной двери домика и, услышав за ней женские голоса, потянул скобу на себя.
В полутемной комнате с выкрашенными зеленой масляной краской стенами и лавками вдоль них сидели и о чем-то оживленно разговаривали несколько женщин в черных фуфайках, поверх которых были надеты яркие жилеты. Запах в комнате был в несколько раз сильнее, чем на улице. Чувствуя, как в голове застучали тысячи серебрянных молоточков, а уши стала закладывать ватой, Уфимцев произнес торопливо:
— Я — корреспондент областной газеты. Приехал по тревожному письму, присланному в редакцию из вашей организации. Кем-то из вас…
Женщины молча переглянулись.
— Ч-черт! — возмущенно выкрикнул журналист, — Как вы можете здесь работать!
— Сейчас стало пахнуть меньше, — ответила на распев одна из обходчиц, по-старще, сидевшая чуть в стороне от других, за обшарпанным столом, — А вообще-то привыкли… Пришлось привыкнуть: на улице холодно, греться ведь надо где-то…
— Мне хотелось бы с вами поговорить… — Уфимцев чувствовал, что он больше не может находиться в этом помещении, пропахшем химической смертью, — Может, выйдем на улицу?
— Отчего же не выйти? Пошли! Мы уже согрелись — ответила все та же обходчица, предварительно оглядев товарок, — Я вам все расскажу, но с условием: не надо нас называть. Начальство за это по головке не погладит…
Ситуация прояснилась быстро. Местные железнодорожники вместе с районной властью на место аварии пригнали снегоуборочный поезд, из бункеров которого на залитые гептилом пути высыпали несколько тонн песка, позаимствованного в ближайшем карьере. Потом грейдером того же поезда песок убрали и вывезли. Пресс-служба губернатора все сообщила правильно, если не обращать внимание на детали.
А детали заключались в том, что ковш грейдера, предназначенного для уборки снега с путей, был устроен так, что мог сгребать только тот песок, что был выше железнодорожных рельс. Его-то потом и
