Старший лейтенант козырнул и отошел в сторону. Вполголоса отдал распоряжение прапорщику.
Тот, в свою очередь, кинул выразительный взгляд в сторону нашей группы и отправился сторону сопки. Мы молча смотрим ему в след.
Разнос происходит в шагах десяти за траншеями «точки». В них то и дело мелькают любопытные закопченные физиономии и солдатские шапки солдат.
Снесарев поворачивается в их сторону:
— Вам делать нечего?! А ну по местам!.. Ты чего здесь?! Отдыхаешь после наряда? Сейчас в наряде на кухне отдохнешь! И не лыбся, Худойбергенов, сгною!
…Семенов! — кричит Снесарев кому-то, — Сержант! Почему у тебя стадо по траншее бродит?! Где Семенов?!
— На кухне, товарищ старший лейтенант! — отвечает все тот же Худойбергенов, — Обед пробует. Сами же приказали!
Снесарев сплевывает и отправляется наводить порядок.
— Раздолбай! — бросает вполголоса Рукосуев, — Распустил солдат. Хороший тактик, грамотно воюет. Но раздолбай!
В мою сторону он демонстративно не смотрит, разговаривает только с майором. Мне ничего не остается делать, как начать свой собственный спор с комендантом. Мысленный, естественно.
«Почему распустил? Нормальные солдаты, с нормальными, не запуганными лицами. Солдат не должен бояться офицера. Он должен его уважать. Мы не в прусской армии Фридриха Великого служим, где для нижнего чина фельдфебель был страшнее врага. Мы — в России. А здесь боец всегда найдет способ наколоть начальника, если он его не уважает. Привычка не выполнять приказы в бою заканчивается хреново.
И если Снесарев раздолбай, то любимчик с «Шахт» — вообще чудо в перьях. Хм, «раздолбай»… Молодец, обезопасил себя. Эта сопка буквально нависает над позициями. «Духи» ее займут — перещелкают всех, как вшей на письменном столе.
А кого не перещелкают, того вниз столкнут. Склон здесь как раз подходящий для того, чтобы шею свернуть… «Раздобай»… У этого Снесарева блиндажи не в пример добротнее и выше, чем у того… как же его? Опять фамилию забыл… А то, что не доложил, так он что — идиот: в радиоэфире такие вещи докладывать? А майор-то, похоже, лизоблюд. Ишь, как вписался в «накачку», слово свое веское вставил. Без него бы не обошлись».
— Что вы там бычитесь, старлей? — обратился ко мне Рукосуев.
От неожиданности я вздрогнул.
— «В угрюму думу погружен…» — насмешливым тоном процитировал классика подполковник. — Вы считаете, что я не прав? Думаете, небось, что это не в моей компетенции? Я — комендант! Это мой участок, и все, что происходит на нем — в моей компетенции. Схема обороны заранее согласована и утверждена, а этот, видите ли, молокосос, решил поиграть в Наполеона!
Обидное словечко «молокосос» относится по формальным признакам к Снесареву. Но по интонации чувствую, что подполковник имеет в виду не только его…
Я молчу: на этот раз комендант в чем-то прав: Снесарев не должен был самостоятельно менять утвержденный план обороны. Приходится «выбрать фигуру умолчания», как пишут в исторических романах…
Резкий хлопок моментально выветрил все посторонние мысли. Из ближайшего поворота траншеи в сторону границы сорвалась красная ракета. Описав плоскую дугу, по настильной траектории она воткнулась в землю, разбросав вокруг себя кучу искр.
Она еще горела, исходя белым дымом, как только что вернувшийся с горушки прапорщик нырнул в траншею, что-то крича по-таджикски. Мы кинулись за ним: на войне все непонятное следует рассматривать как угрозу.
Через несколько минут перед нами, вытянув руки по швам и виновато помаргивая черными ресницами, стоял солдатик, и что что-то бубнил себе под нос.
— Ай, ишак! — выкрикнул прапорщик и ткнул солдата кулаком в грудь. Тот отшатнулся, но не упал — помешала стенка траншеи.
— Он говорит, — повернулся к нам прапор, — что ракету выстрелил случайно. Он недавно служит, никогда сигнальную ракету не видел, хотел посмотреть…
Подполковник сплюнул на снег:
— Случайно, не случайно… Сейчас это хрен докажешь. В любом случае засветились перед «духами». Надо срочно уходить. А ты… — Рукосуев повернулся к подошедшему Снесареву: — Организуешь этому охломону такую службу, чтобы он зарекся за всякие незнакомые приспособления дергать. Так он у тебя в следующий раз чеку гранаты дернет, а отвечать будешь ты! Если выживешь при этом.
— К особистам его надо, — процедил сквозь зубы разведчик, — Пусть потрясут. Может, действительно сигнал подал, сволочь…
— Будем мы еще с этим гоблином валандаться, — буркнул Рукосуев, — Когда приедет опер из отряда на этот участок — заберет его. А пока пусть остается… Снесарев! Приставь к нему кого-нибудь из надежных людей. Есть надежные?
— Русского не приставишь, — пожаловался начальник «Сунга», — Во-первых, их у меня мало‚ в каждой бочке затычки. Во — вторых, они все равно по-местному ни бум-бум. Кто этого клоуна знает-может, действительно агент, и у него есть сообщники на «точке». О чем он там с ними будет трепаться, наш все равно не поймет. Опер у нас по плану только через неделю должен быть…
— А местные ребята?
Есть пара-тройка. Но ведь это не выход… Курганцев у меня много. Ненадежная публика. Хоть бы кулябцев прислали…
«Курганцами» здесь зовут выходцев из Курган-Тюбинской области. В свое время Курган-Тюбе был населен представителями различных кланов Таджикистана и разных мусульманских течений. Согнанные насильно с родных мест по указанию сталинских властей, ненавидящие друг друга, они представляли собой мину замедленного действия. В 1992-м году она рванула, породив страшную резню в городе и его предместьях. Бойню между таджиками и узбеками, гармцами, ленинабадцами и кулябцами.
Ваххабизм — его приверженцев в Таджикистане зовут «вовчиками» — был здесь очень силен. Как и любая радикальная идея среди маргинальных слоев населения. С той только разницей, что эта имела религиозную платформу.
Противовесом этого «коктейля Молотова» считался Куляб, столица клана дехкан (3), победившего во время войны не без помощи русских и узбеков. Кулябцы хотя и отличались жуликоватостью и раздолбайством в несении службы, но «вовчиков» ненавидели люто: понимали, что в случае чего, пощады не будет. Поэтому на них в случае обострения обстановки можно было положиться.
О ситуации в регионе я знал не только из сообщений о военно-политической обстановке в регионе, которые командование более чем регулярно доводило до офицеров.
В Кулябе у меня завелся свой «конфидент». Он относился к самому уважаемому этническому клану в Таджикистане — персидскому. Таджики вели свою родословную именно из Ирана, поэтому являться чистокровным иранцем считалось особой честью.
Получивший неплохое гуманитарное образование в Душанбе, перс прекрасно знал историю Туркестана. Изумительно (как и полагается местным, желающим выжить в пылающем котле междоусобиц) разбирался в межклановых противоречиях республики. Ко всему прочему мой новый друг являлся союзником России по всем показателям: был женат на русской полукровке, ненавидел ваххабитов и воевал против них в 1992 году на стороне кулябского клана.
Я с ним выпил не один большой чайник зеленого чая, часами просиживая на мягких курпачах в уютном домике на окраине Куляба и слушая его размышления о геополитическом будущем Таджикистана.
— Кулябцев пришлем… — неопределенно пообещал комендант. — Сейчас ты мне на вопрос четко отвечай: сможешь надежного парня к этому бурундуку приставить?
— Замкомвзвода есть, — ответил Саранцев, — Из учителей. Семья под Курганом погибла. Загнали с толпой таких же несчастных в сарай, забили двери, проделали в крыше дыру и закачали туда раскаленный
