рождения и смерти.
К сожалению, между тем случаем и настоящим имелось существенное различие. Когда Джун открыла тумбочку, там, кроме пары домашних туфель, ничего не оказалось. Сегодня же, когда Чэд выходил из спальни, головки фарфоровых ангелочков все еще лежали у их ног. Такую длительную галлюцинацию не могла вызвать даже дюжина бутылок виски.
— Мне уже шестьдесят пять, — голос миссис Порджес вывел Чэда из задумчивости. — И я успела четыре раза побывать замужем. Так что вам нечего меня стесняться, сэр. И, пожалуйста, не поймите меня превратно: я не смотрю на все это, как на нечто постыдное, а напротив, — как на нечто такое, что способствует более высокому душевному взлету. Поэтам нужны не только молоко да гренки с мармеладом, но и другая пища.
Чэд в сердцах поднялся.
— Пройдемте-ка со мной! Я вам кое-что покажу, и это сразу заставит вас позабыть о всяких там взлетах, — и когда они остановились перед этажеркой, спросил, — ну как, эту резню бедных ангелочков вы тоже припишете действию винных паров?
— Кто это сделал? — лишь некоторое время спустя миссис Порджес вновь обрела дар речи. — Уж не вы ли сами, сэр? Мне кажется… — она зажала рот ладонью, словно боялась высказать свои мысли.
— Ну, ну, продолжайте!
— Мне кажется, что это еще ужаснее, чем глумление над бедным медведем. Нет! И еще раз — нет! — она энергично покачала головой. — Старая Шекли может бродить по дому со своей палкой, может передвигать мебель, но этого сделать она не в состоянии.
Чэд взял одного из ангелочков, шея которого была покрыта красной краской, и сунул его миссис Порджес прямо под нос.
— Ну, а теперь выкладывайте все начистоту, уважаемая! — набросился он на нее. — Зачем вы все это сделали? Зачем сняли голову у этого ни в чем не повинного ангелочка? Какую вы преследовали цель? И какую цель вы преследовали, потчуя меня небылицами о том, что по дому бродит дух старой Шекли? Ведь вы все это болтали не просто так, а с какой-то определенной целью?
— Помилуйте, мистер Оливье! Какие у вас странные мысли на мой счет! Вы утверждаете, что я вам наплела всяких ужасов, а потом сняла голову у этих милых ангелочков? — ее голос дрожал от возмущения. Вдруг она сплюнула — в самом прямом смысле этого слова, от всей души, как это делают ярые курильщики трубок, — и заметила таким невинным тоном, словно это было нечто само собой разумеющееся, — ну, хорошо, сознаюсь, я обманывала вас, но что мне оставалось делать? Я отнюдь не желаю, чтоб однажды ночью со мной приключилось то, что сегодня чуть было не случилось с вами. Давайте спустимся в холл, — кивнула она головой, — там удобнее разговаривать.
Чэд предложил ей опереться на его руку; миссис Порджес, точно великосветская дама, видавшая лучшие времена, с важным видом приняла его предложение, и они спустились по широкой лестнице в холл.
— Я хочу вам сразу все объяснить, сэр, — сказала она. — Только раньше я должна хоть немного перекусить, иначе волнение — а себя-то уж я знаю! — отразится на моем желудке. Кто ж о вас позаботится, если я слягу в постель!
Делать было нечего, Чэд вооружился терпением, хотя его все время не покидало смутное беспокойство, что он угодил прямо в осиное гнездо, а в такой ситуации целесообразнее всего упаковать чемодан и съехать. В то же время он отлично сознавал, что останется в Касл-Хоуме — ведь он никогда не простил бы себе бегства от этих дьявольских штучек, не узнав, что здесь к чему.
— Когда скончалась наша дорогая миссис Шекли, — старая дама тяжко вздохнула и на мгновение скорбно поджала губы, — вид у нее действительно был неважный: лицо посинело и опухло, и наш любимый и добрый старый доктор Моррис, как я вам уже говорила, долго не мог решить, умерла ли она естественной смертью или нет. Дело в том, что он обнаружил на ее шее какие-то следы, которые ему показались подозрительными. Но это еще пустяки по сравнению с тем, что обнаружила я у мертвой…
— Ну что же обнаружили вы?
— В правой руке, сухой, как палка, она судорожно сжимала одного из этих бесстыдных голых ангелочков!
— А вы сообщили об этом полиции?
— К чему? Мне жить еще не надоело. Кроме того, наш любимый доктор Моррис в конце концов пришел к выводу, что миссис Шекли умерла естественной смертью, и полиция даже не появилась в доме.
— Ну, а дальше?
— После того, как миссис Шекли нашла свой последний приют в освященной земле, я немного осмотрелась в доме. И в чемодане под ее кроватью, который она вечно держала на замке, я нашла множество таких же безделушек. Когда я открыла крышку, меня так всю и передернуло. Казалось, что в чемодане кто-то устроил самое настоящее побоище. Ужасно!
— А где эти фигурки сейчас?
— Там, где они и должны быть. На помойке! Или вы полагаете, что я должна была оставить их в доме и ждать такой же участи, которая постигла бедную миссис Шекли? О боже, будь милостив к ней и открой перед ней врата рая!
— А фигурки на этажерке?
— Те стояли там с незапамятных времен, а так как во время описи их оценили по десять шиллингов, я не смогла присоединить их к другим: такое расточительство мне не по карману.
Все это звучало более чем странно, но Чэду, начавшему свою карьеру репортером по уголовным делам в «Ньюс Уикли», были знакомы даже такие невероятные повороты того или иного дела, которые иначе, как плодом фантазии душевнобольного, и не назовешь, но которые рано или поздно находили самое естественное объяснение.
Чэд в поисках трубки пошарил по карманам и обнаружил, что оставил ее в спальне покойной миссис Шекли. Тогда он пошел наверх за трубкой, а миссис Порджес поспешила на кухню заварить свежего чаю.
Когда Чэд вернулся, старая дама налила ему и себе чаю и потом чуть было не села на кота, который незаметно устроился на ее стуле. Она взяла его себе на колени и сказала неодобрительно:
— Осмелюсь заметить, сэр, что никотин — очень сильный для организма яд. Знаю по собственному опыту. Вам следует поменьше курить.
— Вы сказали: по собственному опыту. Вы что же — раньше курили?
— Только сигары, — стыдливо призналась она. — И только с горя, потому что мои неудачные, трагически закончившиеся браки уже не раз приводили меня, как говорится, к душевной депрессии.
— Трагически?
— Да, в высшей степени. Первый мой муж отравился рыбой, второй вывалился из омнибуса, третий разочаровался в жизни и покончил с собой, четвертый утонул… — бесстрастным голосом перечислила миссис Порджес.
— Весьма и весьма интересно, — заметил Чэд и почувствовал во рту горький привкус. «Она или действительно сумасшедшая, или насмехается надо мной».
Чэд рассеянно взял молочник, налил себе в чай сливок, отхлебнул глоток, но тотчас же скривил лицо и все выплюнул на отполированные до блеска каменные плиты холла.
— Вам что, плохо, сэр? — озабоченно спросила миссис Порджес.
Ничего не ответив, Чэд взял молочник, понюхал его содержимое, потом вылил сливки на блюдце и протянул коту, все еще сидевшему на коленях у миссис Порджес.
Кот с удовольствием вылизал все блюдце, а вскоре все и началось.
Он жалобно замяукал и стал давиться, словно у него что-то застряло в горле, потом забился в конвульсиях и через несколько минут испустил дух.
Миссис Порджес открыла рот, собираясь что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова.
Словно лунатик, она протянула руку, взяла свою чашку, понюхала и затем с ужасом уставилась на Чэда:
— О боже! Неужели возможно такое?! Нас обоих кто-то пытался отравить, и при этом я все время была здесь… Ах, нет, пока вы ходили наверх, я бегала в кухню. Вероятно, как раз в это время кто-то и подмешал в сливки яду.
Чэд подошел к двери, которая вела на террасу. Она была только прикрыта, но не заперта. Чэд увидел несколько кустов да высокую кирпичную стену, которая ему бросилась в глаза еще ночью. На стене в лучах апрельского солнца блестели крупные осколки битого стекла.
— Кто живет за этой стеной? — спросил Чэд у миссис Порджес, которая все еще продолжала смотреть на подохшего кота ничего не видящими глазами.
— Строительный подрядчик Фенвик. Но ни он, ни его домашние не могли бы сделать ничего подобного, это исключено, сэр. Фенвик — честный, верующий человек и примерный семьянин, он известен еще и своей благотворительной деятельностью и пользуется в городе самой хорошей репутацией.
Чэд не произнес более ни слова. Он взял молочник со сливками, принес из спальни одного из обезглавленных ангелочков и сказал миссис Порджес, что хочет навестить инспектора Абернати.
— Инспектора Абернати? Может быть, действительно будет лучше всего, если вы тотчас отправитесь к нему. Инспектор — ваш хороший друг, и он нам поможет. Только не забудьте, что дорогой доктор Моррис — да благослови господь его душу и открой ему врата рая! — что дорогой доктор Моррис в свое время подозревал о насильственной смерти миссис Шекли. — И, немного подумав, добавила, — я люблю жизнь и, надеюсь, вы тоже. Поэтому нам нужно выяснить все до конца.
Она поднялась, потрогала пальцами мертвого кота и бросила взгляд в сад, освещенный весенним солнцем.
— Я похороню его там, у стены. Меня утешает лишь одно: его смерть была быстрой, и он почти не страдал. Если б мы, люди, могли покидать этот мир с такой легкостью!
3
Полицейский участок в Крайстчерче находился на одной из центральных улиц в старом, увитом плющом двухэтажном здании. Если бы не вывеска у ворот, ни одному приезжему не пришло бы и в голову, что именно за этими стенами скрываются местные блюстители порядка. За домом находился сад, а немного дальше — Оук-ривер, небольшая речушка. В былые времена, когда Крайстчерч был окружен крепостными стенами и башнями, эта речушка имела немаловажное значение: не один рыцарь, облаченный в тяжелые железные доспехи, нашел смерть в ее водах. С тех пор прошло добрых полтысячи лет, и речушка вновь обрела назначение, данное ей природой. Она мирно извивалась среди лугов и полей и славилась во всем графстве своими рыбными богатствами.
Джордж Абернати два года назад получил назначение на должность начальника полицейского участка в Крайстчерче и вскоре после этого был избран председателем союза «Форель». И это он внес предложение очистить Оук-ривер от тины и грязи и запустить несколько десятков килограммов мальков. На соревнованиях рыболовов в прошлом году Джордж Абернати занял первое место.
Кроме того, Джордж Абернати усердно занимался изучением родного края и многие часы проводил в городском архиве, роясь в старых рукописях и письменах. И не так давно он сделал великое открытие, установив, что в шестнадцатом веке Крайстчерч оказался рекордсменом по уничтожению ведьм. Ровно двести двадцать семь ведьм различного возраста были или сожжены на костре, или утоплены в Оук-ривер — показатель, которым не мог похвастаться ни один город в графстве.
Естественно, каждый приезжий мог с полным правом спросить: откуда же инспектор берет время для своих исследований и занятий спортом? Но местные жители над этим вопросом