голову не ломали. Они знали, что в их родном городке преступления совершаться не могут. Помнили, конечно, о краже велосипеда в прошлом году и о разбитом стекле в церкви. Но это в счет не шло. Велосипед украл какой-то бродяга, а стекло разбил подвыпивший кузнец — этим актом он пытался отомстить сварливой, как Ксантиппа, жене, но с пьяных глаз перепутал церковь со своим домом. На следующее утро он сам явился в полицейский участок и чистосердечно покаялся в содеянном.

Поэтому неудивительно, что Чэд, переступив порог служебного помещения, не нашел там ни одной живой души. Зато он заметил на полу большой лист бумаги, на котором было написано: «Я — на реке».

Выйдя через заднюю дверь, Чэд прошел по саду к реке. Полицейский инспектор сидел на берегу на раскладном стульчике с удочкой в руке и с философским спокойствием следил за поплавком. Чэд тихо подкрался и с такой силой ударил инспектора по плечу, что тот едва не свалился в воду.

С Джорджем Абернати Чэд был знаком с самого начала войны. Они вместе служили в одном подразделении и были хорошими друзьями. По совету Джорджа Чэд и арендовал Касл- Хоум.

Инспектор был толстощекий, упитанный и добродушный человек лет сорока Расстегнутый воротничок форменной рубашки позволял предположить, что, несмотря на свою профессию, Джордж был совершенно лишен воинствующей жилки, и это предположение было верным в любом отношении.

Свою карьеру Джордж Абернати начал чиновником уголовной полиции в Глазго, и из него, возможно, получился бы со временем знаменитый сыщик, если бы не пуля гангстера, которая чуть было не отправила его к праотцам. После этого случая Джордж попросил своего дядюшку, начальника полиции в Глазго, о переводе в более спокойное место, где нет никаких гангстеров. Дядюшка, не лишенный юмора человек, запросил в архиве данные о количестве преступлений в различных уголках Шотландии и к своему собственному удивлению констатировал, что Крайстчерч остался в стороне от всех пороков, присущих двадцатому столетию.

Вот какими судьбами Джордж Абернати очутился в Крайстчерче; глубокий покой и гармония, царившие в местечке, были именно тем, чего он так страстно желал.

А теперь вот перед ним очутился Чэд и, держа в руке серебряный молочник, говорил с удивительным спокойствием:

— В эти сливки насыпан яд, дружище, кто-то хотел спровадить меня на тот свет.

— В Крайстчерче такого не бывает, — равнодушно ответил Джордж Абернати.

— Сегодня, среди ночи, когда я спал, — Чэд вынул из портфеля фарфоровую фигурку с красной шеей, — кто-то проскользнул в мою комнату и поснимал головы со всех таких фигурок.

Джордж ненадолго задумался, а потом снова отрицательно помотал головой:

— Ты заблуждаешься, Чэд. Клиники для душевнобольных нет ни в Крайстчерче, ни в его окрестностях, поэтому в твою спальню забраться никто не мог, — ловким движением, позволявшим судить о его богатой практике, он подсек рыбу и самодовольно заметил: — Ерш! Думаю, граммов на двести.

У Чэда наконец лопнуло терпение, и он рассказал своему другу все, что приключилось с ним в Касл-Хоуме.

Джордж Абернати словно застыл на своем стульчике, потом протяжно и смиренно вздохнул, застегнул воротник форменной рубашки и поднялся с таким огорченным видом, какой может быть только у человека, чувствующего, что скоро в корне изменится весь размеренный уклад его жизни.

— Рано или поздно это должно было случиться, — заметил он. — Злое предчувствие уже давно нашептывает мне об этом.

— Что за злое предчувствие?

— Пойдем выпьем по стаканчику портера, а потом я тебе расскажу, почему я больше не доверяю спокойствию, царящему в нашем мирном и добром Крайстчерче. Это спокойствие просто противоестественно. Так же противоестественно, как если бы красноперка, выпущенная в пруд со щуками, подохла лет через десять естественной смертью. Подобных казусов не бывает.

За стаканчиком инспектор рассказал, почему его грызет злое предчувствие.

— Представь себе, когда два года назад меня перевели в Крайстчерч, я был счастлив до невозможности. Был рад, что удалось улизнуть из Глазго. Я не мог забыть, как один из гангстеров продырявил меня насквозь. Вот сюда пуля вошла, — он показал на грудь, — а отсюда вышла, — он показал на спину. — В Крайстчерче таких вещей не случалось. В худшем случае какой-нибудь турист попадет в автомобильную аварию или произойдет безобидная потасовка. На этом все и оканчивалось. И тогда я сказал себе: «Это место словно создано для тебя, Джордж; охранять закон в таком городке — сплошное удовольствие». Собственно говоря, мне и жалование-то получать было не за что. Но потом мне стало страшно.

— Почему?

— Представь себе, — все более распалялся Джордж, — что в то время, когда мы играем атомными бомбами, словно пасхальными яичками, а подлые грабители чистят банки и водят за нос весь Скотланд-Ярд, в то время, когда у наших квалифицированных стражей закона дел не меньше, чем у их заокеанских коллег, в Крайстчерче царит такой мир и покой, словно здесь целый год рождественские праздники. Наш городской комитет представлен шестью зажиточными гражданами, и, естественно, можно было бы предположить, что в первую очередь они позаботятся о себе и о своих ближних. Так нет, ничего подобного! Они с таким завидным бескорыстием пекутся о благе всей общины, словно это их личное дело! У нас имеются ясли, дом для престарелых, школа, спортивный зал, бассейн, стадион, музыкальная школа, и все это в таком отменном состоянии, что не веришь глазам своим. У Бредбери, владельца универсального магазина, люди могут брать товары в кредит, даже если они в состоянии расплатиться лишь через несколько месяцев. Стерджен, наш пастор, играет в футбол и руководит джаз-оркестром. Фенвик, крупнейший строительный подрядчик в городе, — сама благотворительность. Подобных примеров бесконечно много, и я спрашиваю тебя: разве это нормально?

— Конечно, нет, — лаконично ответил Чэд.

— Я рад, что ты такого же мнения. Это не нормально, не может быть нормальным. За всем этим кроется какая-то тайна, такая же страшная, как темная камера для пыток, могу тебя заверить в этом хоть сейчас, — он глубокомысленно помолчал, а потом добавил без видимой связи: — Таковы уж традиции в Крайстчерче. Вспомни хотя бы о двухстах двадцати семи сожженных ведьмах.

Чэд поднял глаза.

— Не думаю, чтоб яд в сливках и вот эти фигурки, — он поставил фарфорового ангелочка на стол и приставил к нему головку, — имеют что-либо общее с нечистой силой.

— Я тоже не думаю, — согласился Джордж. — Человек не зол по природе, злым его делает общество, в котором он живет. Это старая истина. К этому еще можно добавить, что человек от природы и не добр. Здесь тоже решающую роль играет общество. И если ты видишь, что в условиях, которые никак нельзя назвать подходящими, в людях вдруг вспыхивает необъяснимая любовь к ближнему, значит, нужно быть начеку. Первое подозрение возникло во мне сразу после смерти миссис Шекли. Ты, наверное, уже слышал, что она была необычной личностью. Одни считали ее злобной, другие — капризной, но добросердечной женщиной. Тем не менее все, и в особенности самые уважаемые граждане Крайстчерча, были по отношению к ней так предупредительны, словно она — супруга архиепископа Кентерберийского. И вот однажды ее нашли в постели с посиневшим лицом. Всякие ходили слухи, но потом ее все-таки похоронили. И что ты думаешь? Положение в Крайстчерче нормализовалось за одну ночь. Бредбери перестал отпускать товары в кредит, на подрядчика Фенвика посыпались жалобы — он стал вдруг затягивать ремонт квартир, люди стали обвинять друг друга в злонамеренной клевете, — короче говоря, этой проклятой райской гармонии в Крайстчерче неожиданно пришел конец. Словно тяжкий груз свалился с моих плеч, я понял, что заживу теперь нормальной жизнью. Так продолжалось около трех недель.

— Около трех недель? А потом?

Лицо Джорджа помрачнело. Горькие морщины появились на его лбу.

— Потом? Потом все опять пошло по-старому. Фенвик снова перестал быть бессовестным дельцом, пастор Стерджен — ограниченной самодовольной обезьяной, а Бредбери — торговцем, который в первую очередь печется о собственной выгоде. Все они снова превратились в благодушных людей, всегда готовых прийти на помощь, а мне снова стало нечего делать. На Крайстчерч вновь легла печать неестественной добродетели.

— Отдай это сегодня же на исследование, — постучал Чэд пальцем по молочнику с отравленными сливками, — я думаю, что кошмарная для тебя гармония во второй раз переживает свой кризис, и на этот раз мы с тобой уже позаботимся, чтобы она убралась ко всем чертям.

Джордж понюхал сливки.

— Меня больше беспокоят обезглавленные ангелочки.

— Не понимаю, — Чэд выпрямился на стуле. — Их головки снова можно поставить на место, а вот если бы я сделал несколько глотков этого чаю, то отправился бы к праотцам.

— Послушай, а ты не мог бы мне помочь? — в голове Джорджа родилась идея. — Свяжись с адвокатом Хаббардом, он управляющий Касл-Хоума и душеприказчик покойной миссис Шекли. Посети его под каким-нибудь предлогом и посмотри, что он из себя представляет. Может, он познакомит тебя с кое-какими фактами, касающимися миссис Шекли.

— Вообще, адвокаты не любят распространяться насчет своих клиентов, — с сомнением заметил Чэд. — Из них каждое слово нужно вытягивать. Или Хаббард исключение?

— У него есть слабость — красивые женщины. Значит, кое-что человеческое и ему не чуждо. Попытку, во всяком случае, сделать не мешает.

— Я не совсем еще разобрался во всем этом, — Чэд находился в нерешительности. — Из твоих слов явствует, что в Крайстчерче под маской благочестивой любви к ближнему происходят такие вещи, в которых наверняка замешана преисподняя. Ну, а так как преисподняя без чертей не бывает, нам остается узнать, кто этот черт. Может быть, сам Хаббард? А может, миссис Порджес?

— Если в этом замешана миссис Порджес, то лучшего наблюдательного пункта, чем у тебя, и желать не надо. Ведь она наверняка сделает еще попытку спровадить тебя на тот свет…

— Благодарю покорно, — ядовито ответил Чэд. — Мне всего тридцать семь, я хочу еще пожить и вовсе не собираюсь потакать желаниям этой дамы. — Он поднялся, собираясь идти, но у двери обернулся. — Помнишь артиллерийский обстрел в Тобруке?

— Еще бы! Конечно, помню!

— Так вот! Я вспоминаю ту воронку, в которой мы сидели, согнувшись в три погибели, и она по сравнению с Касл-Хоумом кажется мне довольно надежным местечком. Там я хоть знал, с какой стороны мне грозит опасность и когда она приблизительно кончится, а здесь… — Он посмотрел в окно на тихий, освещенный лучами солнца, сад. — Здесь мной владеет такое чувство, будто я должен опасаться каждой пчелы, которая с жужжанием пролетает мимо.

4

Чэд не спешил возвращаться в Касл-Хоум. Он медленно прошел по узким переулкам, по неровной, с выбоинами улице, тянувшейся вдоль Оук-ривер, вышел на шоссе, вдоль которого стояли одиночные виллы, и лишь затем повернул к дому. Совершенно неожиданно перед ним выросла каменная стена, он поднял глаза и в нескольких десятках метров от себя увидел часовню. Он вышел к крайстчерчскому кладбищу.

Скорее машинально, чем с какой-то определенной целью, Чэд открыл калитку. Неподалеку от часовни стояли пятеро мужчин. Одетые в черные костюмы, они со скучающим видом смотрели куда-то перед собой. Чэд обратился к одному из них с вопросом, не знает ли он, где похоронена миссис Шекли. Мужчина объяснил, и Чэд, пройдя меж рядами могил, вскоре очутился в южной части кладбища.

Семейный склеп Шекли — дешевая миниатюрная копия греческого храма с двумя колоннами — был построен лишь в 1940 году и находился в той части кладбища, где не было больше никаких могил и которая скорее напоминала парк. Не далее чем в ста метрах виднелась черепичная крыша Касл-Хоума.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату