копеек малая и по 10 копеек — большая рюмки.
Конечно, просто пить — скучно и вредно для здоровья. Поэтому торговыми автоматами предлагалась и закуска. Она была не очень замысловатой. Пирожки шли по 5 копеек, всевозможные бутерброды — от 5 до 15 копеек за штуку. Поразительно, но через автомат можно было купить и некоторые горячие кушанья (за 30 и 40 копеек). Еще два автомата наливали чай и кофе. По желанию клиента к этим напиткам подавались также сливки или лимон.
Из автомата — бутыли громадных размеров отпускался коньяк по 20 и 30 копеек за рюмочку. Разве можно было отойти пустым от этого моря разливанного — в буквальном смысле слов?
В «Квисисано» никто никогда не кричал: «Человек!» Выпивали и закусывали без долгого ожидания официанта, экономно: чаевых никто не брал, никто никому их и не давал. На «нет» — и денег лишних нет. Заказы здесь не навязывались, а выпивку и блюда получали сообразно желаниям. Когда на столиках после ухода обывателей оставались тарелочки и стаканы с рюмками, откуда-то внезапно без каких-либо задержек появлялся лакей. Он, один на все заведение, ловко и шустро приводил каждый столик в полный порядок.
У входа в «Квисисано» была устроена разменная касса, где приходившие сюда получали нужные для автоматов монеты.
В первые дни работы ресторана в нем перебывало необыкновенно много публики…
Еще дешевыми и хорошими ресторанами в центре Москвы, известными больше как пивные, были «Alpen-Rose» на Софийке в доме Аргамакова, «Вельде» — вблизи Театральной площади, также и Гауссмана в Газетном переулке, в доме Фульда. Пиво здесь подавалось исключительно в кружках. Это нравилось московским немцам, артистам, музыкантам театров. Прочая интеллигенция также охотно располагалась за пивными столиками.
Что же касается простого народа рабочих окраин, то и он имел свои «прелестные» уголки по части «где можно выпить и закусить колбаскою» или сказать тост.
Один из журналистов, заехавший с Курского вокзала в Царицыно, писал: «Первое впечатление, когда вы переходите полотно железной дороги с маленького перрончика и попадаете на маленькую площадку сзади вокзала, — это пыль едкая и густая… Несколько торговок с яблоками, разухабистый звук „гармоники“, нестройный хор голосов из открытых окон портерной. Сквозь клубы пыли усматриваю надпись: „Общедоступное свидание друзьев“. И как эмблема общедоступности на вывеске красуется краснощекий молодец с гигантской кружкой пива в руках». А в подвальном помещении, в развалинах царицынского дворца устроились самоварницы из деревни. Они как бы арендовали это место для своей «разливанной коммерции».
В противоположной же стороне Москвы, в Сокольниках, долгое время существовал кабак, как, впрочем, и на других городских заставах.
Так в истории случилось, что с 1 января 1863 года большая часть заставных домов с уничтожением шлагбаумов и караулов были сданы в оброчное содержание некоему господину Марницу с дозволением устроить в них питейные заведения. Но дума оставила за собой право уничтожения аренды на один или все отданные дома в том случае, если бы они потребовались для нужд города. Именно так было с домом Сокольничьей заставы.
В простонародье подобные заставные кабаки и «кружала» назывались «Прощи» и «Разстани» (именно так они писались): до застав москвичи провожали своих родных и знакомых, здесь с выпивкой с ними и прощались.
Хотя «Прощу» в заставном доме в Сокольниках очень любили, его век был недолгим. Кабак буквально мозолил глаза, ибо, находясь на видном месте как «шинка»,[3] стал, по определению Московской управы, местом «весьма неблагопристойных сцен», которые нарушали порядок и мешали загородным летним гуляньям. Дачники жаловались в думу на частые нарушения порядка вблизи их владений. Одной этой причины хватило бы, чтобы город уничтожил аренду.
Но главным аргументом в судьбе кабака стал другой мотив: городу понадобился дом застав. В нем планировали устроить помещение для полицейского караула.
Московские благотворители Лепешкины (из дачников) предложили поместить в Сокольниках вместо кабака летнюю пожарную команду. Они же и нашли средства для перестройки заставного дома с водружением над ним высокой смотровой каланчи. Кто не верит — пусть проверит.
Витиеватый краснокирпичный памятник победы над бывшим здесь кабаком и в наше время чудесно украшает площадь у метро «Сокольники».
Народное пьянство
На правом берегу Москвы-реки, рядом с Москворецким мостом, — красивое здание гостиницы «Балчуг».
До революции здесь также находилась неплохая московская гостиница, еще раньше — ветхие здания городских бань. И лишь немногие расскажут историю первого московского кабака, правдивую, но очень похожую на легенду.
На московском Балчуге (то есть заливаемой во время половодья низине) был построен по приказанию царя Ивана Васильевича Грозного для его опричников кабак. Тогда не был еще прорыт Водоотводный канал. Конечно, не было и острова между ним и рекой. Вдали от глаз горожан, московской детворы заливная болотистая местность, наверное, более всего подходила для распития жестокими воинами горячительных напитков, для следующих после того неприличных выражений и поступков участников кутежей.
Вино в «Царевом кабаке» опричникам выдавали безденежно. Напивались здесь «до смерти». Пьяные солдаты, захотевшие из кабака попасть к Кремлю на левый берег реки, не всегда могли успешно перейти вброд реку напротив Боровицкой башни или дойти до конца наплавного деревянного моста у Китай-города. (Ныне здесь стоит Москворецкий мост.)
Сын Грозного, Федор Иванович, став царем, не пожелал терпеть заречных безобразий. Он приказал уничтожить кабак на Балчуге.
Когда подошел срок правления Бориса Годунова, о кабаке вновь вспомнили. Его отстроили на старом месте. Слава о кабаке быстро распространилась по всей Москве.
Царь Борис разрешал употреблять хмельные напитки только в праздничные дни, а праздников в году было много.
Борис Годунов ввел на Руси винные откупы, когда продажа вина, пива и хмельных медов отдавалась определенным людям за денежный взнос в казну.
В далекую старину русские люди в качестве пьянящих напитков пили лишь мед, квас и пиво. Мед считался почитаемым напитком и употреблялся в больших количествах. Он мог храниться очень долгий срок, иногда и сто лет. С годами мед становился крепче и хмельнее. Тогда его разбавляли и пили.
В Смутное время (в «Ляхолетье») пьяные пиршества Григория Отрепьева и породнившихся с ним «ляхов» (так русские называли поляков) имели столь широкий размах, что о них потом долго вспоминали. Даже царствовавшего Лжедмитрия I, по его странной привычке не спать после обеда (проводившегося с непременными винными чарками), приписывали к польскому иноземному племени. Обыкновенного русского мужика такая бессонница удивляла и настораживала.
После «Ляхолетья», уже в 1633 году, почти во всех русских городах и селениях существовали кабаки, хотя в каждой местности их было не очень много. Кабаки назывались еще «кружечными дворами» и «кружалами» (от слова «кружка»; ею мерились напитки при продаже).
Первый царь из Романовых, Михаил, уничтожил кабаки и учредил особые конторы. В последних вино отпускалось только оптом. Этим царь хотел удержать народ от пьянства. Однако в дальнейшем его меры оказались безуспешными.
К доступной продаже вина в России не остался равнодушным и Алексей Михайлович. Он решил вернуть систему откупов, но в каждом городе разрешил открыть только по одному кабаку, а в столице, Москве, — три.
Московский пьющий народ в стесненных условиях находиться не хотел. И городские обыватели наладили дорогу в Немецкую слободу.
Там, за Разгуляем, у немцев, были заведены другие порядки: вино «шинковали», то есть давали в розлив, мелкими дозами, в распивочных. На небольшую дозу даже самый простой московский работяга мог достать денег. Тогда и Немецкую слободу в народе с легкой руки пьяниц прозывали не иначе как Доброй слободой. И сейчас среди московских улиц без труда можно обнаружить топоним «Доброслободская». Эта улица продолжает Ново-Басманную и ведет к Немецкой улице, которая носит современное название «Бауманская».
Говорят, что после смерти Алексея Михайловича кабаки стали повсеместно множиться, как грибы в урожайный на них год.
Само слово «кабак» происходило от татарского «кабал».
В старину в Замоскворечье, у Балчуга, проживало немало татар. Кабаками именовались также и постоялые дворы, в подобие тем, что были в Польше под названием «корчма». В кабаке, или «в кабале», часто совершались сделки, договоры, наймы рабочих людей. Под пьяным угаром бедняки работники практически за бесценок соглашались на службу у плутоватых нанимателей. Они добровольно шли в ту «кабалу», на договорное рабство. «Где потеряешь — не чаешь, где найдешь — не знаешь».
Следует также отметить, что в старину женщинам было запрещено участвовать не только в попойках, но и в беседах мужчин. В некоторых семьях считалось даже бесчестием, если посторонний увидит жену. Но в том были исключения. Например, когда муж угощал приятелей и изъявлял к ним особое свое расположение, то приказывал жене войти в столовую и поднести каждому из гостей по чарке вина или водки. По обычаю, тогда всякий угощаемый гость должен был после выпитой чарки поцеловать супругу хозяина. Подобной бытовой сцене художник К. Маковский посвятил живописное полотно «Поцелуйный обряд». Обыкновенно хозяин следил, чтобы поднесенный кубок выпивался до последней капли.
В истории отмечено, что праздные народные сборища, как правило, начинались кубками за здравие царского величества. Потом пили за царицу, за других царских персон.
За персонами величали непобедимое русское оружие. Ближе к концу чарками именовали и здравили каждого участника собрания. И после каждого тоста выпивали кубок полностью.
Хлебосольный граф Ф. М. Апраксин славился искусством потчевать своих гостей. Будучи уже стариком, с седой головой, он традиционно становился на колени перед любым гостем, который считал, что уже достаточно много выпил. Апраксин буквально умолял сопротивлявшегося осушить очередной кубок.
А у князя Ромодановского была в ходу такая привычка. Все прибывавшие к нему на праздничный прием, независимо от звания, перед поклоном хозяину должны были осушить большой кубок простого вина, приправленного острым перцем. Часто это вино на золотом блюде подносил дрессированный медведь. С тем, кто отказывался, порой случалась беда. Косматый короткохвостый зверь, выпустив блюдо, по незаметной команде вцеплялся в гостя и таскал его вплоть до поступления приказа об отпуске «виноватого», когда тот соглашался на выпивку.
При Петре Великом первым заздравным тостом всегда было призвание на Россию милости Божией. Вторым тостом просилось благоденствие флоту. И лишь за этими тостами следовали другие величальные.
Пирушки и попойки в то далекое время были нередкими, но вполне дружелюбными. Ссорились, «шумели» очень редко. Публичных драк, кажется, вовсе не было.
Когда во власть вступила дочь Петра, Елизавета, а позднее — Екатерина Вторая, в России был введен обычай считать пьянство делом низким и позорным. Пьяница тогда лишался доброго имени, доверия. Его принимали за человека, вовсе не годного к серьезному делу.
В свое правление императрица Екатерина для винных погребов в Москве отвела специальное место в Якиманской части, справа на острове между Большим и Малым Каменными мостами. В наше время на этой просторной местности стоит комплекс Дома Правительства, прославившегося своей «потаенной» жизнью (ул. Серафимовича, № 2). Конечно, из винного двора напитки в розлив не продавались. Откупщики вывозили отсюда продукцию лишь в больших тарах.
Винные откупы были уничтожены лишь в царствование Александра Николаевича. При Александре II имел право купли-продажи вина уже каждый торговец, заплативший пошлину.
Вино и водка везде стали продаваться почти свободно. Правда, были некоторые ограничения для торговавших. Например, не разрешалось устраивать винные погреба и торговлю из них вблизи культовых сооружений: расстояние между этими объектами не должно было быть менее 100 метров (в современном измерении).
Для любителей выпить еще большую свободу принесли революционные преобразования начала ХХ века. И не только в связи с уничтожением православных и иноверческих храмов на Руси (их большое количество и запреты на торговлю в близлежавшей округе как-то мало-мальски сдерживали народ). Потоки крови на мировых и гражданских войнах, плановое уничтожение благоразумных людей, отречение от старых порядков, вседозволенность и многие другие факторы пошатнули сложившиеся традиции культурного потребления вина и моральные устои россиян…
Есть ли способ возврата в старину, к доброму и разумному в ней? В истории проездного билета «туда — обратно» не существует.
