На что только не способны руки делового русского человека! Без самодеятельности, пожалуй, и прожить-то в нашей стране никак нельзя. Сами строим, лепим, «жучки» в счетчики вставляем, индивидуально шьем, ткем, печем. После того — и на дуде сыграем.
Существуют и заповедные для мужских рук и женского рукоделия области творчества. Например, современному московскому обывателю в голову не придет самостоятельно подвести к своему дому… канализацию.
А ведь было. И не на заре истории города, а столетие назад, когда в Москве уже была построена сеть этой жизненно необходимой системы трубных подземных дорог.
Дело частное, не столь широкое, но занятное, с предупреждением «Не повторять!». Оно обстояло таким образом.
13 октября 1901 года во владении господина Ермакова у Покровского моста ранним утром 30 нанятых рабочих засучили рукава и принялись энергично рыть довольно протяженную канаву длиной 53 сажени. Затем они уложили в нее глиняные трубы. А на участке, где их не хватило, были смонтированы деревянные желобы. Работу сделали быстро и аккуратно.
Хозяева владения желали сэкономить на своих затратах по подключению к общей городской канализации. Посему оригинальная канава имела прямое направление от их выгребной ямы к руслу реки Яузы. То есть нечистоты должны были, не задерживаясь, срочным порядком поступать от господ Ермаковых в приток Москвы-реки, затем в Оку, Волгу и далее — засорять Каспий.
Конечно, на грандиозный проект по изгаживанию Каспийского моря обыкновенными канализационными стоками Ермакову никто разрешения не давал.
В эту самодеятельность вмешалась полиция. Именно она нечаянным образом обнаружила подозрительные трубы. Полицейские чины велели демонтировать сток в Яузу и прекратить подобные «авторские» опытные разработки на московской земле.
Составленный за дисциплинарные и экологические нарушения протокол полиция передала в соответствующие городские органы.
Ермакова наказали, но Яуза оттого чище не стала.
Тайный колодец
А что было в московском доме на углу Большого и Малого Кисельного переулков в начале 1899 года?
Тогда в Мясницкую полицейскую часть от осведомителей поступила информация, что в одной из квартир собственного дома мещанки Воробьевой происходит что-то «нечистое». Что именно, в представлении обозначено не было. На всякий случай господин пристав по этому заявлению назначил внезапный осмотр указанной квартиры, находившейся в районе Лубянки.
К Воробьевой явились несколько чинов полиции и полицейский врач. Квартиру детально осмотрели.
На первый взгляд ничего подозрительного там не обнаружили. Квартира как квартира, ничего особенного. Однако самый глазастый из полицейских, присмотревшись, заметил в комнате, предназначенной для сна, какую-то неровность пола. Подошли ближе. И здесь, под изящным клеенчатым настилом все увидели… глубокий люк. Отверстие было искусно построено на манер деревенского колодца. Этот колодец имел в глубину 10 аршин (аршин — старинная единица длины, составляющая 71,12 см). Дно люка было засыпано на два аршина сверху речным желтым песком.
Пришлось составить протокол дознания. Полицейские задали хозяйке вопрос о том, знала ли она о существовании этой темницы. Мещанка, сильно волнуясь, ответила, что действительно, о люке ей было доподлинно известно. На вопрос: «Для чего он был устроен?» — она отвечала уклончиво и невнятно. В конце концов остановилась на одной из версий. Домовладелица твердо ее представила: колодец, оказывается, служил ей, несчастной и беззащитной вдове, для свалки дворового мусора.
«Как, в спальне?!!» — Полицейские чины с трудом удержались на стульях. Но Воробьева, собрав свои волю и упорство воедино, настаивала на этой, ею только что придуманной легенде.
Полицейским ничего не оставалось делать, как привлечь вдову к проведению последующего точного дознания. А до него мещанке грозила обыкновенная судебная ответственность за «содержание выгребной ямы в спальне».
Это «темное дело» остается для нас именно темным, так как материалы судебного расследования, к сожалению, в течение следующего столетия в истории были затеряны.
Среди товаров
Доподлинно известно, что в 1892 году в Москве обыватели не пользовались компьютерами. Не работали телевизионные и радиостанции, не было и приемников для них. Потому народ развлекался как мог: кто газетки и книги читал, кто играл в картишки, ходил по рынкам, сидел на бульварных лавочках и т. д. Везло работавшим в тех организациях, где были популярные в то время «корпоративные» хоры.
В тот год осчастливлены были и коммерческие работники торгового дома «Мюр и Мерилиз» (Muir Merrielees), который начал свою универсальную торговлю в феврале того же года в трехэтажном доме Постниковского пассажа в начале улицы Петровки. (В 1902 году этот торговый дом планировалось перестроить после сильного пожара, на старом месте, в 10 этажей, с двумя из них — подземными.)
Администрация «Мюр и Мерилиз», «по просьбам трудящихся», решила устроить новый любительский хор из своих служащих. В этом хоре вызвались участвовать практически все сотрудники магазина. Даже те, кто не отличался хорошими голосами и путали ноты, но неудержимо любили петь. На занятия пришли контролеры, приказчики и приказчицы, кассирши, конторщики и конторщицы, мальчики, бывшие на поручениях. Первая проба хорового пения состоялась 21 марта во вновь отделанном Дамском отделении торгового дома.
Как звучал хор, в какие дни и где, сказать трудно. Записи концертов не сохранились. Однако косвенно, по одному верному факту об этом судить все же можно. Ровно через неделю, а именно 28 марта, в том же огромном магазине были открыты аптека и … продажа гробов (?!).
Хор пел, как говаривал Шаляпин, подобно птичкам. То есть бесплатно. Конечно, вспоминая птах, Федор Иванович не имел в виду ни эти магазинные распевки, ни сольные выступления другого торговца на Тверской-Ямской, который обладал необыкновенной силы басом.
О последнем москвичи знали, что, когда плохо шла торговля, коммерсант прямо в своем магазине начинал «орать романцы». Соседские дети, проживавшие в том доме, буквально плакали. Бывало, что после своего выступления довольный «конкурент Шаляпина» выходил за дверь и стоял в безделии у ее притолоки. Если случалось прохожему идти мимо, то «певец» неожиданно кашлял в его сторону своим редким басом. Скромные женщины и девушки быстренько перебегали на противоположную сторону улицы. Он только посмеивался себе в бороду и ждал очередной жертвы.
А вот в апреле 1902 года в похожем приключении — в нарушении общественной тишины — полицейскими был обвинен другой любитель пения. Господину Тихонову пришлось предстать перед судом Яузского участка Москвы. Судья обратился к Тихонову: «Вот в полицейском протоколе написано, что вы пели на бульваре». — «Не пел я, господин судья, а только мурлыкал. Вот, как с вами сейчас говорю… Апрель месяц, весна! Это благорастворение воздухов, почки, деревья распускаются… Я большой любитель природы. Пошел на Чистые пруды. Сел на лавочку. Ветерок такой мягкий, приятный. От деревьев аромат и все такое прочее… А надо мною птички поют, заливаются. И так это я растрогался, что сам и не знаю, как замурлыкал „Среди долины ровныя“. Вдруг сторож с бульвара: „Нельзя, говорит, — запрещается“. Как же, говорю, запрещается? Я про себя мурлычу, а вон птицы как распевают — за версту слышно! „Насчет птиц, говорит, никаких пока инструкциев у меня нет“. Бесчувственный ты, говорю, столб, когда так рассуждаешь. Он обиделся и сейчас меня в участок. Вот и все. Только я не пел — мурлыкал». Мировой судья оправдал Тихонова, хотя того мурлыканья про долины никто в суде не попросил исполнить.
Случай на пожаре
Домовладелец с Таганки А.К.Богданов имел странное хобби: он страстно, с искрой в глазах, наблюдал за разными возгораниями. Чуть где случился большой пожар — он тотчас же являлся на это место одним из первых и принимал деятельное участие в тушении.
Конечно, господин Богданов счел своей обязанностью быть и на грандиозном пожаре магазина «Мюр и Мерилиз» на Петровке в мае 1901 года.
Причем он и здесь позволил себе пустить в ход всю свою «пожарную опытность». Однако «руководительство» господина Богданова не пришлось по вкусу настоящим пожарным в касках. Бывший здесь полицеймейстер, видя, что какой-то обыватель очень мешает гасить огонь и отстранить от тушения его добром не удается, велел препроводить в участок…
Крайне недовольный ограничением свободы, задержанный стал в полицейском участке кричать и шуметь. Его до выяснения личности водворили за решетку.
Это обстоятельство уже совсем обескуражило почтенного таганского домовладельца, и, чтобы выйти из неволи, он выломал решетчатую дверь.
Полицейские набросились и скрутили Богданова. О «работе» любителя на пожаре составили протокол.
Таганский домовладелец был привлечен к уголовной ответственности у мирового судьи Тверского участка. Судья приговорил А. К. Богданова к шестидневной отсидке в «Титы» (в московскую тюрьму за Калужской площадью). Богданов, не чувствуя своей вины, перенес дело в мировой съезд — главную городскую судебную инстанцию, где оно разбиралось под председательством судьи Шевелкина. Съезд, переразобрав дело, приговор мирового судьи первой инстанции утвердил.
Изменил ли Богданов после тюрьмы свое досуговое занятие — неизвестно.
У Триумфальных ворот
