телефон.
В одном месте на Тверской улице через всю мостовую зачем-то вырыли окоп. Большинство магазинов стоялo с заколоченными досками.
Москвичей поражало: Кремль, всегда открытый для людей днем и ночью, был заперт, как будто он представлял собой не часть города, а самостоятельную крепость. Потом в Кремле обнаружились страшные вещи. Нормальный москвич не мог без слез смотреть на поруганные святыни, на громадные повреждения Успенского собора от обстрела его куполов, глав, стен, окон.
Среди перепуганных горожан гуляли сплетни. Например о том, что памятник Пушкину снесло снарядом, что на колокольне Страстного монастыря установлен и палит во все стороны дурацкий пулемет. А позднее доподлинно писали: «Выручка московских трамваев забирается рабочими. Конная милиция обещает, если ей не заплатят жалованья, распродать лошадей. Городские шоферы перевозят частные грузы и плату забирают себе. Это — начало полного развала в городском хозяйстве».
Журналист сообщал, что «из уст в уста передают о том, как работала в эти дни наша самоотверженная молодежь: студенты, гимназисты, реалисты, гимназистки, курсистки, — они все мгновенно превратились в летучих санитаров». Поясню, что в начале ХХ века были популярны некоторые кратковременные объединения типа «летучих отрядов» для оказания какого- либо рода помощи соотечественникам, попавшим в беду.
Не думая о грозившей на каждом шагу опасности, молодые люди бросились предлагать услуги организациям. Они заполнили перевязочные пункты. Матери очень переживали за своих детей и жаловались, что те «прилетали» домой лишь для того, чтобы что-то перехватить из еды. И опять их сутками не было видно.
В высших учебных заведениях «…наблюдается сильный разъезд из Москвы учащихся. В особенности много уезжает слушательниц высших учебных курсов и студентов Коммерческого института. Разъезд учащихся объясняется тем, что среди них существует убеждение, что занятия еще долгое время не смогут быть налажены и что во всяком случае дорождественский семестр пропал».
9 ноября опубликовали постановление учащих (то есть обучающих, учителей) городских училищ: «Состоявшееся вчера делегатское собрание корпорации учащих в московских городских всех типов училищах совместно с президиумами всех организаций, входящих в состав корпораций, и представителями всех школ единогласно приняло резолюцию протеста против большевиков. Корпорация учащих требует: 1) восстановления в правах единой законной власти в Москве в лице ее думы, 2) восстановление полной свободы слова, печати, собраний, предвыборной агитации, неприкосновенности личности и жилищ, 3) предания законному суду виновников разгрома Москвы и расстрела мирных жителей. Корпорация готова добиваться восстановления попранных свобод всеми имеющимися в ее распоряжении средствами, вплоть до всеобщей забастовки».
Одновременно с тем уже третий день шла общестуденческая сходка. На ней о продолжении занятий была принята резолюция: «Считая, что 1) создавшиеся крайне тяжелые условия жизни студенчества затрудняют усвоение научных дисциплин, 2) глубокие потрясения, ежедневно переживаемые в настоящее время культурными людьми, совершенно исключают возможность занятий, 3) неизбежное грядущее бегство голодной армии с фронта фактически прервет занятия, если даже они и начнутся, 4) долг совести повелевает нам отдать силы на работу в провинции, — общестуденческая сходка постановляет предложить студентам всех высших учебных заведений города Москвы отложить занятия до января и приложить все усилия к созданию благоприятных условий для отъезда студентов на места».
О человеческих жертвах сообщалось: «Всего в Москве пострадавших убитыми и ранеными насчитывается около 1500 человек… Торжественные похороны 80 студентов, погибших в дни восстания большевиков, предполагаются в четверг. Порядок процессии окончательно еще не выработан». А на месте афиш напечатано: «С 8 ноября восстановилась театральная жизнь Москвы».
12 ноября: «Общестуденческая комиссия по организации похорон жертв гражданской войны извещает, что похороны переносятся с 11 на 13 ноября. Заупокойное всенощное бдение состоится сегодня, 12 ноября, в 6 часов вечера в университетской церкви святой Татианы. Отпевание в церкви Большого Вознесения, что у Никитских ворот, в 10 часов утра. Погребение состоится на Братском кладбище. Венков просят не возлагать. Плакаты не допускаются». «Тела погибших находятся в анатомическом театре университета. Некоторые из них пока не опознаны. Всего в анатомическом театре находятся 37 трупов студентов, учащихся средней школы, офицеров, юнкеров и ударников. В похоронной процессии примут участие Всероссийский церковный собор в полном составе, Московская городская дума, профессура, все московское студенчество, представители политических партий и ряда других политических, общественных и профессиональных организаций».
Прощаться со студентами пришло несколько тысяч москвичей. К могиле на Братское кладбище, во Всехсвятском селе, процессия прибыла только в пять часов вечера.
В начале жизни «по-новому». 1918 год
Встреча Новогодья во все времена интересовала журналистов, независимо от политического состояния страны. Вернее, именно по настроениям обывателей в этот праздник вполне реально подытоживать то, что, по словам А. С. Пушкина, уже прошло и в будущем будет мило. Привлекают внимание надежды людей, их пожелания. И хотя «настоящее уныло», всегда — «сердце в будущем живет».
Из череды праздников Нового года значительно выделялся первый советский, то есть переходивший с 1917 на 1918-й. Тогда еще была жива императорская семья. Были надежды, унылые надежды…
Как своевременны были слова поэта А. Гомолицкого, написанные в канун наступления нового, XX века:
Нельзя было ожидать, что по обстоятельствам военного времени Новогодье выйдет и веселым, и шумным.
Запуганный и социализированный обыватель удивил тем, что после недавних бурных революционных преобразований был еще в состоянии вспомнить о торжестве, веселиться и даже выражать свой восторг в то время, когда новой власти не исполнилось и трех месяцев. Родившийся «младенец» еще «не ползал, не стоял на ножках», но мог уже самостоятельно поднимать голову и как-то заявлять о себе.
Встреча будущего в этот раз имела очень шумный и оживленный размах. Правда, специальная ресторанно-застольная его традиция полностью была нарушена.
В городских московских афишах и газетах ни один из новых содержателей первоклассных ресторанов не объявлял у себя новогоднюю встречу. Такую миссию взяли на себя многочисленные городские кабаре и некоторые театральные заведения. Те, что были попроще и доступнее для невысокой в нравах публики. Например, это было устроено в театрах «у Зона», «у Южного», в Новом театре.
Запись на столы в них стала такой большой, что, по отзывам журналистов, «превысила ширину площади» этих заведений, где можно было расставить все столы. Волей-неволей администрации театров пришлось брать деньги и за «приставные столы», наподобие того, как оплачивались в тех же театрах приставные стулья во время постановок.
Публика за столами была особенной. Именно та, которую за «табаретными столиками» раньше и представить себе здесь, в театре, было трудно. Среди фраков, смокингов и бальных туалетов мелькали костюмы чисто демократического характера: скромные пиджаки, мягкие рубашки, шерстяные женские платья.
За свои столики демократический народ платил очень большие деньги (по 40–50 рублей; и это только за одну запись, без еды и обслуживания).
Один из старейших московских распорядителей в одном крупном театре-кабаре говорил: «Поверьте, такого широкого денежного размаха при новогодней встрече даже я не припомню. Здесь вот есть столы, которым за ужин подаются тысячные счета».
Встреча нового, 1918 года сопровождалась выступлениями популярных артистов. А остроумные конферансье выбивались из сил, чтобы приводить публику в соответствовавшее дате настроение. Это им действительно неплохо удавалось.
Так как в Новогодье везде была разрешена поздняя торговля, то в местах встречи, как писала московская пресса, «беседы затянулись далеко за полночь». А ночью в некоторых театрах, где шли праздничные застольные общения, появились совсем неожиданные «гости», на которых не было заранее расписано столов. То были… комиссары в сопровождении революционных красноармейцев. Они имели установку «на предмет выявления крепких напитков». Там, где их поиск давал положительный результат, составлялись протоколы об обнаружении запрещенного, что, конечно, вносило некоторое смятение в общую «театральную атмосферу».
Однако в большей массе москвичи встретили первый после революции новогодний праздник шумно, весело, с большими надеждами на грядущее. Всем очень хотелось верить в доброту нового фантазийного пришельца — мальчика с цифрой «1918» на пальтишке. Он спустился в снежном вихре к ним сюда в то, что журналисты, по свежим январским следам, уже тогда определили как «кошмарное настоящее» России…
