больничной пижаме, — те прав не имеют.
— Как же так? — не понял Баклагов. — Ведь вы и я — мы оба люди.
— Ты не путай святое с грешным, — посоветовал Паша. — Я — человек, а вот ты шизофреник. А это, дорогой, разводит нас по разные стороны.
Лицо Баклагова приняло страдальческое выражение.
— Вы сказали — шизофреник? Это обо мне?
— Конечно.
— Разве я болен?
— Если бы ты не был болен, тебя бы сюда не упрятали.
— А что это за место, куда я попал?
— Ты еще не понял? — поразился Паша. — Добро пожаловать, ты в дурдоме.
— Нет, — покачал головой Баклагов. — Вы шутите.
— Какие могут быть шутки? — пожал плечами Паша. — Это психушка, а ты — псих.
— Это жестоко — то, что вы говорите.
— Да ну? — удивился Паша. — Это травмирует твою нежную душу?
— Это причиняет мне боль.
— Неприятно, когда узнаешь, что ты дурак, — согласился Паша.
— Вы злой, — сказал Баклагов. — Вы злой и жестокий.
— Заткнись, — посоветовал Паша. — Мне надоело слушать тебя.
— Зло творить опасно…
— Заткнись! — крикнул Паша и ударил Баклагова в грудь.
Тот охнул и упал на кровать.
— Зачем ты так? — спросил наблюдавший за происходящим Коля.
— Помолчи! — не оборачиваясь, бросил Паша.
— Зло наказуемо, — сказал Баклагов.
— Оно наказуемо, когда выходит на поверхность, — усмехнулся Паша. — Но ведь есть тысячи способов спрятать концы в воду.
— Зло не спрячешь, — сказал Баклагов.
— Это тебе только кажется, философ.
Паша нагнулся над Баклаговым и ударил его кулаком в живот. Баклагов скорчился на кровати, хватая воздух ртом.
— Вот видишь, — сказал Паша. — И даже следов на теле не осталось. А ты говоришь — не спрячешь.
Он вышел из палаты, прикрыв за собой дверь.
— Ты не связывайся с ним, — сказал Коля. — Здесь жаловаться некому.
Проходя мимо столика дежурной медсестры, Паша поинтересовался:
— Матвеев пришел?
— Да, — сказала Вита. — Он там, в дежурке.
Паша заглянул в комнату. Матвеев сидел за столом и резал колечками колбасу.
— Ну? — сказал Паша. — Принес?
Матвеев поднял голову.
— Принес. А ты где пропадаешь?
Паша присел на стул.
— С новеньким беседовал, — сказал он. — Из восьмой палаты. Он, кажется, философ.
Матвеев нарезал колбасу и протянул нож Паше:
— Хлеб порежь.
Порывшись в столе, он извлек два стакана.
— Витку будем звать? — спросил Паша.
— Ей нельзя, она сразу потом засыпает.
— Слабая баба, — согласился Паша.
Матвеев открыл бутылку и разлил водку по стаканам.
— А этого прощелыгу я буду вместе с Родионовым лечить, — сказал Паша. — Я из него дурь-то выбью.
— Это ты о ком?
— О новеньком.
— Чего ты на него взъелся? — удивился Матвеев. — Чем он тебе успел насолить?
— Он думает, что он человек, — сказал Паша. — Я ему докажу, что он ошибается!
Он пристукнул кулаком по столу. Лампочка под потолком ярко вспыхнула и погасла.
— Тьфу ты! — в сердцах сказал Матвеев. — Стучать-то полегче надо.
— Может, ее просто подкрутить?
— Перегорела она — что там ее крутить.
— Я посмотрю все же, — сказал Паша. — Стаканы убери со стола — переверну ненароком.
Матвеев слышал в темноте, как Паша залез на стол.
— Подожди, — сказал он. — Я хоть дверь открою, чтобы тебе было светлее.
Он, осторожно ступая в темноте, пошел к дверям, но не успел дойти, потому что сзади громко щелкнуло и что-то большое и грузное обрушилось на пол. Матвеев рванул дверь и обернулся. Паша лежал на полу, задрав ноги на стол.
— Что там у вас? — спросила Вита.
— Паша! — позвал Матвеев. — Паша! — Он склонился над лежащим на полу человеком.
Рот Паши был приоткрыт, и тоненькая темная струйка побежала из уголка рта.
— Вита! — крикнул Матвеев, распрямляясь.
Медсестра появилась в дверях.
— Помоги мне, Вита. Его надо вынести на свет.
— Что с ним?
— Не знаю. Его, кажется, током ударило, и он упал со стола.
Они вынесли Пашу в коридор и положили на пол. Матвеев рванул рубаху на Пашиной груди.
— Я сама посмотрю, — сказала Вита, отстраняя его.
Матвеев отошел к окну. Фонарь на улице высвечивал кусочек пустынной дорожки. В пятне света кружился снег. Шум за спиной заставил Матвеева оглянуться. Вита распрямилась над телом Паши и смотрела на Матвеева широко раскрытыми глазами.
— Ну? — спросил Матвеев.
— Он умер, — прошептала Вита и попятилась. — Он убился.
Тело Паши так и пролежало всю ночь в коридоре. Его накрыли простыней и оставили лежать до утра. Вита ушла в соседний корпус: ее всю трясло, и она никак не могла успокоиться. На все палаты остался один Матвеев. Он сел за стол Виты и долго сидел, бездумно глядя прямо перед собой, пока его не сморил сон. Он положил голову на стол и заснул. Лампы в коридоре были погашены, горела только одна — на столе дежурной сестры.
Среди ночи дверь восьмой палаты открылась. Баклагов вышел в коридор, осмотрелся. Убедившись, что здесь никого нет, кроме спящего Матвеева, он подошел к укрытому телу и приподнял край простыни. Лицо Паши заострилось, и чем-то он сейчас напоминал воробья. Баклагов долго рассматривал его, потом накрыл простыней и скрылся в палате. Больше в эту ночь он в коридор не выходил.
Утром покойника увезли. Милицейский капитан, хмурый и неразговорчивый, составил какие-то бумаги и дал подписать их Вите и Матвееву. Матвеев подписал сразу, не читая, а Вита пыталась прочитать, но неожиданно разрыдалась и подписала, не дочитав. Капли ее слез капитан молча смахнул рукавом своего кителя. Доктор Родионов стоял в стороне, кусая губы.
— Где у вас приемный покой? — спросил капитан. — Там вчера наш работник шапку свою забыл.
— Лейтенант, что ли? — вспомнил Матвеев. — Тот, что вчера нам больного привез?
— Да, — сказал капитан и потер глаза рукой. — Тот самый.
