молодой и привлекательной, снова выйдет замуж, но при этом отыщет себе такого мужчину, которого будет за что уважать. Да, уж в следующий раз это будет настоящий мужчина!
Как-то он попытался было остановить поток ее бесконечных насмешек и спросил, как, по ее мнению, следует поступить ему, если первой на тот свет все же отправится она.
В конце концов, разве можно исключать возможность какого-нибудь несчастного случая? Ведь ему тогда придется всерьез задуматься о судьбе детей. Майкл уже имел возможность несколько раз доказать, что вполне способен сам о себе позаботиться, зато двенадцатилетняя Кандида с ее хитровато-лукавым и в общем-то довольно трудным характером представляла собой некоторую проблему. Девочка всерьез пристрастилась к чтению сомнительных американских триллеров, в изобилии стоявших на полках публичной библиотеки, и еще кое-каких, не менее низкопробных и скандальных книжонок, которые, несмотря на существовавший в семье запрет, покупала на свои карманные деньги. Запрет был наложен отцом, тогда как мать посмеивалась над его строгостью и советовала не быть таким ханжой.
— Я в ее возрасте глотала их пачками, — как-то сказала она. — Абсолютно все подряд, что могла отыскать. И мне они пошли только на пользу.
— В самом деле? — спросил он не подумав, поскольку дал ей повод наброситься на него с новым потоком едких насмешек.
Обычно Кандида читала подобные книжки тайком, но иногда явно назло ему бравировала своим увлечением.
В голове у девочки тоже постоянно происходило что-то странное: она то выступала с ожесточенными нападками на кого-нибудь, а то погружалась в пучину долгого, загадочного молчания. Мать же то сюсюкала и заигрывала с ней, то набрасывалась с гневными упреками и бранью. Она сама часто провоцировала Кандиду на вспышки раздражения, после чего наотмашь хлестала ее по лицу и поднимала страшный крик, а потом, когда подобная сцена начинала основательно действовать Роберту на нервы, обе со слезами кидались друг другу в объятия. Лаура искренне верила в справедливость и целесообразность частой смены сильных эмоций и утверждала, что дети больше любят родителей именно такими, чем если они читают им скучные и холодные нотации. Да и вообще такие люди нравятся окружающим гораздо больше.
Но если всему этому неожиданно наступит конец, если она не сможет больше то щебетать, то полыхать от ярости, а то поливать его ядом своей желчи и в общем вести себя именно так, а не иначе, ибо этого самого «иначе» Для нее попросту не существовало, — то что тогда?
— Тогда мне придется снова жениться, — проговорил он, стараясь придать своему голосу как можно более спокойный, даже будничный тон.
— Надеешься, что можешь кому-то понадобиться?
— Меня бы это не удивило.
— Хочешь сказать, что уже имеешь кого-то на примете?
Подобный вариант был явно ей на руку, поскольку позволял обрушиться на него с новым шквалом едких, подколов. Но и он испытывал какой-то извращенный соблазн подкидывать ей подобные поводы: в любом случае атаки следовали по другому, отличному от привычного русла. Впрочем, все эти стычки представляли собой полнейший абсурд.
— Нет, конечно, — сказал он.
— Я тоже всерьез на это не рассчитывала.
— Но если я и в самом деле останусь один с детьми…
— Ты не посмеешь, — заявила она. — Жениться снова? Ты не посмеешь.
Ему следовало бы давно понять, что все подобные разговоры ни к чему не приведут. Как, впрочем, никогда и не приводили. Да и нелегко было вообще вести эти разговоры о смерти. Разве люди всерьез помышляют о своей кончине, когда им всего-то под сорок?
— В любом случае, — подвела итог Лаура, — этого не случится. — И тут же в очередной раз произнесла свое счастливое пророчество: — Ты умрешь раньше меня.
И все же первой умерла именно она. К своей сороковой годовщине она была уже мертва, а он остался с Майклом и Кандидой.
«Ты не посмеешь…»
Но он посмел.
Меньше чем через год он женился на Джанет. Зыбкое напряжение, которое царило при жизни Лауры, сменилось после ее смерти своеобразным оцепенением. В доме поселилось тепло и расслабленность, когда можно было приятно потянуться всем телом, а заодно и облегчить разум.
Лаура была высокой светловолосой женщиной. Вне зависимости от текущей моды она предпочитала носить свои длинные волосы распущенными — красивая шелковистая грива, которой она очень гордилась. На спине между лопатками у нее росла узенькая полоска светло-золотистого пушка, и она постоянно рассказывала об этом, причем не только друзьям, но и почти незнакомым людям, равно как и не упускала ни малейшей возможности продемонстрировать им эту достопримечательность своего тела. Будучи в купальнике, она неизменно подставляла спину солнцу и при этом едва заметно подергивалась, чтобы лучи могли вволю поиграть на этой поросшей поблескивающим волосом пикантной полянке. Ей нравилось поддразнивать собеседников, заявляя, что, дескать, в этой особенности таится нечто специфическое и безумно сексуальное.
— У Роберта, — при этом она делала в сторону мужа жест, преисполненный отчаянной терпимости, — вообще нет нигде волос. Да-да, мои дорогие, нигде.
Замуж за Роберта Лаура вышла с целью избавиться от общества своей тучной, вялой и трогательно невежественной мамаши, которую она искренне презирала. Однако после смерти старой женщины принялась говорить о ней со все нарастающей любовью. Чуть ли не в одночасье она убедила себя в том, что они были просто идеальной матерью и дочерью и что ей следовало бы больше и почаще прислушиваться к ее мудрым советам.
— Что и говорить, замуж я вышла слишком рано. Но я отнюдь не виню Роберта — просто у меня не было ни малейшей возможности поступать так, как я сама считала необходимым.
Разумеется, ей бы надо было встретить на своем жизненном пути какого-нибудь повесу международного масштаба, чтобы он возил ее с собой по белу свету, а сама она между тем занималась бы исключительно горнолыжным спортом и серфингом. Тогда она чувствовала бы себя превосходно, она была просто уверена в этом. Она даже могла бы стать чемпионкой по теннису, не повстречайся ей Роберт, который подчинил ее себе и эмоционально, и физически, потом и вовсе «наградил» двумя детьми. У них не было ничего общего, но она, к сожалению, слишком поздно это поняла.
Но зато в следующий раз это обязательно будет настоящий — мужчина!
— О, если бы мне вернуть мои годы! — со смехом говорила она друзьям, — не договаривая фразу до конца, но явно давая понять и им, и Роберту, и себе самой, что пока не поздно она постарается начать все сначала.
Ее увлечения то возникали, то угасали. Некоторые появлялись исключительно с целью позлить Роберта, а потому довольно скоро сменялись новыми: другие же приобретали форму чуть ли не наваждения. Что бы она ни открывала для себя, это становилось поистине открытием, и никто не был способен взглянуть на очередную новинку ее глазами, никто не мог столь же стремительно уловить ее суть, как делала это она сама — мгновенно, интуитивно.
Купание было ее страстью. Поэтому Роберт по-рабски уступил ей и купил дом у реки. За этим шагом последовали некоторые другие траты, поскольку Лауре очень хотелось, чтобы к ним заглядывали в гости обитатели соседних домов, жители острова, а также пассажиры судов, совершавших роскошные круизы, причем всем им требовались напитки, много напитков. Ей же самой требовались наряды, чтобы она могла заходить в соседние дома, бывать на острове и в каютах, где их тоже поджидали напитки. Она постоянно пилила Роберта, чтобы он купил лодку. Пока он был на работе, она слонялась в бикини по лужайке, полого спускавшейся к реке, или переплывала на другой берег, чтобы поприветствовать друзей, которые даже не были ее друзьями, или просто плавала, разговаривая сама с собой, после чего, окрепшая и посвежевшая, возвращалась домой, готовая с новым пылом насмехаться и издеваться над мужем.
Реку она считала своей личной собственностью. Неважно; сколько по ней плавало лодок, сколько людей окунались в ее воды — это была ее река. Она пользовалась ею, потому что река принадлежала ей. Она любила ее — любила, чтобы с готовностью отдаться ей, а потом командовать — ею. Она насмехалась
