они пялились на него с плохо скрываемым и странным интересом.
– Что происходит? – наконец выдавил он из себя.
Никто не удостоил его ответом. Гор всмотрелся в окружающих и внезапно осознал, что смотрят они не на его лицо, не в его глаза и даже не на едва затянувшуюся и с грехом пополам укрытую перевязкой рану. Все взоры были устремлены
– Как ты снял его? – задал вопрос Трэйт жестко и почти грубо.
Гордиан промолчал. Не находя быстрого и точного ответа, он предпочел проигнорировать вопрос старшего дациона, хотя осознавал, что, возможно, от этого человека сейчас зависит его жизнь.
– Как ты снял его?! – зарычал Трэйт, и Гордиан, уставший и озлобленный, уже готов был ответить так же резко, но их краткое общение внезапно прервал знакомый низкий и грудной голос вилика Сабина.
– Успокойтесь, Трэйт, – произнес он плавно и размеренно. – Вы слишком давите на вашего беглого чемпиона. Я думаю, если обрисовать всю ситуацию, он ответит добровольно.
Каро Сабин восседал на кресле как на троне. Что, в общем, имело под собой веское основание – ведь вилик распоряжался жизнями тысяч невольников, как кадетов и мастеров, живущих в школе, так и прочих рабов из двух десятков коммерческих учреждений лорда Брегорта, разбросанных по всей провинции. Для них он был больше чем коронованным монархом – почти богом, могущественным, как сам лорд, но более близким, а потому – и более опасным.
– Валяйте, Каро, – сказал Трэйт устало и откинулся на спинку стула.
Сабин повернулся к Гору и пронзил его своими глубокими, практически бесцветными глазами.
– Итак, – начал Сабин, – почти все люди, которых вы видите здесь, Гордиан, – это невольники нашего господина. Однако не только. Здесь присутствуют делегаты от десятков других владений: из поместья лорда Таргета и лорда Армуна, из усадьбы Трассера и школы леди Шамир и многих других. По большому счету – руководители и представители всех крупнейших аллодов Боссона. Все они прибыли по нашему, – он показал на Трэйта, – и по вашему, Гор, приглашению.
– Я не приглашал никого, – внезапно для самого себя перебил вилика Гордиан.
– Отнюдь, консидорий. Пустующий след на вашей шее – лучшее приглашение. Возможно, вы не осознаете всю важность происшедшего, поскольку находитесь в нашем мире недавно, однако нам, живущим здесь долгие годы, значение этого события трудно переоценить.
Население Боссона, да и не только Боссона, но всей эшвенской тирании и ее многочисленных колоний на девять десятых и девятьсот девяносто девять тысячных состоит из рабов. В колониях – меньше, в старых провинциях – больше.
В самом Боссоне, например, почти нет свободных. На тысячу сервов едва ли приходится один свободный, и то только потому, что в Боссоне расквартированы пограничные полки, набранные из свободных иноземцев, желающих стать гражданами Эшвена. Все остальные – рабы.
Вы, мой друг, наверняка задумывались, почему возможна такая немыслимая ситуация. Как один человек, даже до зубов вооруженный, может удержать в полном повиновении тысячу других здоровых и сильных людей. Тем более консидориев, воинов до мозга костей, таких как Бранд, Дакер или стоящий рядом с вами Римо Аклет.
Ответ на этот ужасный вопрос висит на шее каждого из нас.
Это – койн!
За тысячи лет с момента прихода храмов Хепри, когда первый «хомут» был одет на первого клонированного раба, ни один ошейник не был снят с невольника без его гибели. Ошейники надевают на живых, а снимают – только с мертвецов.
И вот сейчас вы сидите перед нами. Бывший раб, беглец, со следом ошейника на шее, но без самого ошейника, притом совершенно здоровый и живой!
Вы не беглый раб, Гордиан, которого мы осуждаем на показательную смерть, – продолжал Сабин. – Вы, возможно, наше знамя, надежда десятков миллиардов сервов – рабочих и лакеев, ремесленников и наложниц, всех, от последнего чистильщика уборных до виликов и дационов, всех на ком висит это проклятие храмов! Вы – наша свобода! Теперь все зависит от одного – было ли безопасное снятие ошейника единичным случаем или же мы сможем повторить это с каждым из присутствующих здесь. Вы понимаете меня Гордиан? Вы – понимаете меня? – Сабин взглянул в глаза удивленному неожиданным поворотом событий Гору, затем торжественным взором окинул присутствующих.
Он уже открыл рот, чтобы продолжить свою вдохновенную речь, как его перебили.
– Короче, – пробубнил Трэйт, косясь на Сабина. – Как ты снял его?
Гор с удивлением покачал головой.
– А вы не поняли? По-моему, по обломкам, оставленным мной в отеле, картина произошедшего вполне восстановима и проста. Я выжег «койну» мозги коротким замыканием, а затем – перепилил шнур кинжалом лорда Хавьера. Вот и…
– Он дурачит нам голову, – сказал откуда-то с первых рядов старина Крисс.
– О чем ты, брат? – спросил, обращаясь опять же к Гору, Люкс Дакер.
– Мальчик просто взволнован, – вступился Сабин.
Но Трэйт поднял руку, и все замолчали.
– Я не спрашиваю тебя, сынок, – терпеливо, но явно сдерживая клокочущую внутри ярость, пояснил тренер, – как ты снял свой ошейник, ибо любой консидорий, проживший здесь хоть немного времени знает, что настройка койна легко сбивается той магической силой, что течет внутри проводов. Я спрашиваю тебя вот об этом! – И Трэйт ткнул ладонью в сидящего перед ним, спиной к Гору, маленького человечка.
Тот встал и обернулся. И Гордиан чуть не упал. Приветливо улыбаясь своей глупой улыбкой, перед ним стоял провилик Черух. Жалкий старик. Грозный мечник, четырнадцать дней назад вставший с палкой на пути вооруженного клинком чемпиона.
На его шее тонкой белой полоской зияла девственная пустота. Чистая кожа при полном отсутствии рабской сбруи.
Трэйт же тем временем продолжал:
– Когда мы ворвались в отель, избегнув ареста за пособничество в убийстве, то обнаружили четыре шательенских трупа, тебя, истекающего кровью, и Черуха, баюкающего останки своего хомута. Кстати, ты должен быть ему благодарен. Несмотря на шок от раскрывшегося по неизвестной причине ошейника, Черух умудрился наложить шину на твою ногу и остановить кровотечение. В противном случае ты был бы сейчас мертв. Более того, он спрятал трупы прирезанных тобой шательенов глубоко в подвал, чем спас тебе жизнь еще раз, поскольку префект, не уверенный пока, что убийства в отеле Хавьера совершил именно ты, объявил розыск не сразу, что позволило нам вывезти тебя из города. Далее все произошло очень быстро. Префект, опросив всех свидетелей, перекрыл ворота города на следующий же день. Но было уже поздно – лорд Брегорт, расстроенный твоим исчезновением и потерей Лисии, забрав денежный приз, кинжал лорда Хавьера и все наградные регалии, выехал в Бургос, на юг. А мы, спрятав твой бессознательный «труп» в багажном отделении кареты и откупившись от местных габеларов приличной суммой, шпарили по тракту в Лавзею.
– Значит, наш лорд не знает, что я здесь?
– Если бы он знал, тебя садил бы сейчас на кол префект Бронвены.
– А что с Лисией?
– Я хотел спросить об этом тебя.
Гордиан поник головой. Понятно. Значит, она ушла.
– Ну-ну, – сказал Трэйт. – Боец, не кисни. Все сказанное сейчас – это лирика. Единственное, что имеет значение, – это то, что ты снял койны! В момент, когда Черух пронзил тебя кинжалом, ошейники всех рабов в доме оказались открыты! Ты понимаешь смысл сказанного? Всех! Рабов! Были! Раскрыты! Более того, старик сообщил, что ты снял его койн одной лишь силой мысли, даже не касаясь проклятого шнура и даже не глядя. И, клянусь Хепри, ты должен сказать нам, как именно это было сделано! Ну так что, боец? Не томи!
И старший дацион замолчал.
В звенящей от напряжения тишине сотни пар глаз в молчании взирали на Гора.
