Весь день Гор руководил работами непосредственно на редутах. Предполагалось, что завтра здесь встанут смешанные полки, а не его стрелковая дивизия, поскольку укреплениям предстояло не только стрелять, но и защищать свои валы в рукопашную против королевских латников – алебардщиков и пикинеров. Однако контролировать строительство насыпей и рытье валов мог только он, ибо ни один из инженеров Эшвена никогда не строил ничего подобного на полях сражений. Конечно, и сам Гордиан никогда не видел ничего подобного в реальности и был вынужден опираться в процессе сооружения укреплений лишь на свои весьма скудные теоретические знания по военной истории и личную смекалку. По счастью, их вроде бы пока хватало.
Отметив плашками ромбовидный силуэт всех пяти редутов, Гор следил, как в земле появляется сначала ромбовидный ров, а затем, сразу за рвом, укрепленная камнями, глиной, палками и широкими лентами из разрезанных плетеных корзин, насыпь-вал с углублениями для орудий. Затем неподъемные картауны, длинноствольные и узкие кулеврины расставлялись по фронту укреплений, а бочкообразные мортиры с картечью – немного в глубине, поскольку били навесом.
Копать было трудно. Не раз и не два Гордиан сам брался за лопату, пока тот или иной офицер не срывал его с места, чтобы получить указания по работе в другом редуте. И хотя непосредственно рытьем земли он занимался меньше любого из своих солдат, к вечеру у него практически не разгибались руки и спина.
Бессонная ночь и марш по пересеченной местности измотали людей, а возведение насыпей и рытье рвов – просто добили измученных сервов. Однако все старались, и приказы выполняли беспрекословно. Несмотря на пропаганду свободы, дисциплина в армии была как в дуэльной школе – сурова и крепка. Тех, кто роптал, ждали серьезные наказания.
Ситуация с наказаниями вообще-то сложилась тут довольно странная. Известно, что еще в Кербуле, когда новая армия только начала создаваться, Совет виликов запретил традиционные для школ и шато наказания рабов кнутом и розгой.
«Не для того мы боремся за свободу, – вещал на митингах Каро Сабин, пытавшийся усилить свою популярность за счет понятных всем лозунгов, – чтобы терпеть унизительные наказания». В результате должности «приводящих» габеларов были в Боссоне повсеместно отменены, а многие занимавшие эти сомнительные синекуры люди преданы жестокой и самоуправной смерти.
Но, в отличие от склонного к эффектам и позам Сабина, Трэйт понимал, что армия без дисциплины – это толпа. И очень скоро суровый лавзейский дацион нашел альтернативу работе шательеновских палачей. Телесные наказания ввели снова, однако присуждал к ним теперь не вилик или старший габелар поместья, а специально созданный военный трибунал, в котором работали представители из солдатской массы. По мысли Трэйта, эти новые наказания являлись не актами произвола, а волей народной, поскольку назначались на основании Устава армии, а сам Устав как известно был принят Советом виликов, а не изуверами шательенами.
Наказания назначались трибуналом почти ежедневно за малейшие нарушения и многообразием не отличались. В гарнизонах и крепостях это было в основном посажение в карцер на скудный паек, наряды вне очереди и дежурства, а в походе – наказание шомполами от мушкетов. Били провинившегося свои братья- солдаты, поскольку терпеть руку палача для воина Армии Свободы было действом унизительным, роняющим так сказать воинскую честь и солдатское же достоинство.
То, что после такой достойной «братской» обработки наказуемый с трудом ходил и не мог натянуть на спину одежду, поскольку та сразу же промокала кровью, похоже, не волновало никого. В результате, приказ командира в армии молодой Республики стал безоговорочным законом для подчиненного и выполнялся молча и беспрекословно. Командиры, правда также не зверствовали, поскольку в большинстве своем являлись выходцами из той же солдат-ской среды, а чуть раньше – из массы бесправных сервов. А значит, иметь замашки самодуров-помещиков по отношению к бывшим товарищам по несчастью не могли по определению.
И вот сейчас изнуренные бойцы заканчивали последний редут. Люди были измотаны до невозможности, и Гордиан подумал, что если бы сейчас пришлось атаковать или защищаться, бойцы Армии Свободы не то что кулеврину не развернут – мушкет не поднимут, не говоря уже о рукопашной.
Но к счастью, пока боевые действия не начинались. Трэйт разослал по округе засады да секреты, расставил дежурные посты и велел трубить отбой. Накрывшись шинелью и положив под голову походный мешок, господь Тринадцатимирья завалился спать прямо в редуте рядом с рядовыми стрелками и пикинерами.
От «священной» битвы их отделяла одна только ночь.
Глава 15
Священная битва
Утро этого памятного дня началось рано. В предрассветном тумане усиленной темнотой отходящей, но пока еще царствующей ночи в редут ворвался вестовой. Гор выслушал приказ командующего, отпустил гонца и обеими руками помассировал лицо. Эх, сейчас бы хоть умыться как следует! Однако бежать к реке за новыми ведрами воды он никому не позволил. Со вчерашнего дня остался запас для питья, так что глаза продрать и горло промочить хватит. А большее сегодня – лишняя роскошь. Вестовой доложил, что в лагере Бавена идет медленное шевеление, не как иначе будут строиться для боя через час или два.
Гор нахлобучил шляпу и отправил Никия к своим вестовым поднимать из редутов полки стрелкового корпуса, который сегодня должен был по общему замыслу оборонять земляные укрепления, находясь в самом центре полевой позиции. Сам же он, взяв только пару сопровождающих, пошел по редутам пешком.
Всего за вчерашний день было выстроено пять редутов. Причем самый дальний ромб, с которого вчера палили по рейтарам королевского авангарда, остался немного не достроенным, низким и практически лишенным рва. Все пять земляных укреплений встали, как уже говорилось, перпендикулярно к линии развернувшихся армий и значительно впереди общего фронта сервов.
Планировалось, что остальная масса восставших построится за редутами двумя широкими крыльями без центра. Центром этим станет последний редут. Оба фланга будут расчленены Трэйтом в глубину на три линии, составленные из смешанных полков – стоящих вперемежку пикинеров, мушкетеров и алебардщиков. Армия Свободы при таком построении будет напоминать дагу – кинжал для левой руки, использовавшийся Гордианом в его недавнем поединке с Хавьером. Редуты, как лезвие, рассекут вражескую армию, а фланги, как боковая оплетка эфеса, остановят их натиск.
Вот только Бавен – не живот, в который дага воткнется легко, по самую рукоять, а тяжелый кавалерийский палаш, – не сломать бы такое оружие!
Стрелки поднялись споро, зарядили картауны и кулеврины, забили картечными шариками в общей холщовой рубашке жерла мортир. Прочистили и проверили мушкеты. Почти все, кто сегодня должен был оборонять редуты, вчера легли спать прямо в укреплениях, как и сам Гор, не отходя от своих орудий.
Бывший демиург, бывший чемпион авеналий, а ныне полковник и командующий единственным стрелковым корпусом Армии Свободы еще раз прошел по валам и в целом остался доволен: стрелки и артиллерия к бою готовы! Гор дал последние консультации офицерам редутов и послал вестового к Трэйту с докладом. Посмотрел, как тот бежит, перепрыгивая через кочки, и глянул дальше, по направлению его бега на основной лагерь сервов: отсюда ему было хорошо видно, как за линией укреплений его подразделения резво строились полки пикинеров, согласно вчерашнему «дагоподобному» плану.
Гордиан развернулся и посмотрел вперед.
На другом, еле видном пока краю поля выстраивал свои порядки старина Бавен, которые выползали из тумана серыми мутноватыми сгустками на пространство перед редутами. Неподвижно висящее в центре неба солнце только-только зарделось нежным румянцем, и его первые лучи заиграли на остриях бесчисленных пик и алебард, поскакали дикими солнечными зайцами по рокантонам и кирасам, превращая свой слабый свет в ослепляющие жала. Мгновение, другое – вот солнце вспыхнуло ярче и огромное поле залило кроваво-розовым светом, как бы говоря всем стоящим сейчас среди влажного от росы ковыля: сегодня влага на листьях сменится кровью, которая напитает и воды в Кобурне. Наступает рассвет кровавого дня!
Гор посмотрел направо.
Там, в быстро рассеивающейся туманной дымке величественно тек Кобурн – величайшая река
