Любовные позиции эпохи Возрождения

то, что награвировал на досках '16 любовных позиций', у меня возникло желание увидеть изображения, причину того, что по жалобе Гиберти замечательный художник должен быть отдан на муки… И поскольку древние и новые поэты и скульпторы смели писать и ваять, порой для развлечения дарования, непристойные вещи, как в палаццо Киджи, об этом свидетельствует мраморный сатир, пытающийся изнасиловать мальчишку, не написать ли мне вдобавок еще сонеты, которые будут помещены снизу {фигур}. Их похабность я смиренно хочу посвятить притворщикам, отделив себя от дурного суждения и грязного обычая, который запрещает очам то, что им наиболее нравится. Что дурного в том, чтобы видеть, как мужчина ложится на женщину? Значит, животные свободнее нас? Мне кажется, что {эта} вещь дана природой для сохранения ее самой, должен ли я носить ее на шее, как подвеску, или на берете, как медальон, ибо это та вена, из которой проистекают реки народов и та амброзия, которую пьет мир в торжественные дни. Она создала вас, первого хирурга из ныне живущих. Создала меня, который лучше хлеба. Произвела… тицианов, микеланджелов; за ними — пап, императоров и королей, прекрасных девушек, наипрекраснейших дам с их 'святая святых': поэтому им следовало учредить выходные дни и посвятить ночные бдения и празднества, а не замыкать с толикой хлеба и питья. Рассмотрев все это, я запечатлею натурально в стихах позы сражающихся'.[12]

Не только папская курия была нетерпима к нарушениям 'благопристойности' в искусстве. Ведущие теоретики эпохи во многом были солидарны с папами. В 50-е годы XVI века папа Павел VI (1555–1559), учредитель инквизиции, дал приказание ученику Микеланджело — Даниэле да Вольтера — прикрыть наготу фигур, изображенных на фреске Сикстинской капеллы 'Страшный суд'. Спустя три года после смерти Аретино его имя попало в первый же 'Индекс запрещенных книг', выпущенный Ватиканом (1559).

В эти же годы ученый Лодовико Дольче публикует трактат 'Диалог о живописи. Аретино' (1557). Не без иронии в уста самого Аретино вкладываются мысли охранительного свойства, касающиеся пресловутой 'пристойности':

'Аретино: Однако, что вы скажете о благопристойности? Считаете ли вы уместным без должной необходимости, а только ради искусства открывать те части фигуры, не взирая на святость образов и тех мест, где их пишут, которые стыд и скромность заставляют прятать?

Фабрини: Вы слишком строги и щепетильны.

Аретино: Кто посмеет одобрить бесстыдное изображение стольких обнаженных фигур, данных прямо и в повороте… в капелле первосвященника, который, по словам Бембо, подобен Богу на земле? Поистине это (при всем моем почтении к автору) недостойно сего святейшего места. Вот почему законы запрещают издавать запрещенную литературу: насколько больше следовало бы запретить подобную живопись!..

Фабрини: Но что вы скажете о благопристойности Рафаэля, который изобразил на картонах, а Маркантонио выгравировал на меди мужчин и женщин, похотливо и с бесстыдством обнимающихся?

Аретино: … Не Рафаэль замыслил это, а его ученик и воспитанник Джулио Романо. Но даже если это полностью или частично работа Рафаэля, он не развесил свои картоны на площадях и в церквах. … Подчас художнику позволительно шутки ради делать подобные вещи, как иные древние поэты непристойно шутили над образом Приапа… Но на людях, в особенности в святых местах и касаясь божественных тем, нужно всегда соблюдать благопристойность. Было бы значительно лучше, если бы фигуры Микеланджело, при меньшем совершенстве в рисунке были более благопристойны… Какой тайный смысл заключен… в чёрте, который увлекает вниз, схватив рукой за детородный орган, громадную фигуру, от боли кусающую себе палец?

Фабриани: … Его замысел искусен и понятен немногим.

Аретино: Вряд ли похвально то, что подростки, женщины и девушки видят в представленных фигурах непристойность, и лишь ученые мужи понимают глубину скрытых в них аллегорий'[13]

Фрагмент фрески Микеланджело 'Страшный суд'

Еще в XVI веке к рассматриваемой серии любовных позиций стали прилагать иное наименование 'Любовь богов'. Так их называет Д.Вазари. Под этим наименованием гравюры Маркантонио продолжают свою жизнь. Им подражают серии, созданные гравером Якопо Каральо по рисункам Перино дель Ваго и Россо. Но земные персонажи Романо-Аретино все более вытесняются античными богами и героями. Серия гравюр Болонца Агостино Карраччи уже полностью мифологизирована, её заглавие — 'Любовь богов'. Когда исследователь гравюр в начале XIX века Адам Барч публикует в своем 'Живописце-гравере'[14] венский лист с 'Любовной позицией № 1', он сопровождает его таким текстом: 'Любовь между богиней и богом'. Вышеупомянутый граф де Вальдек, воссоздавший в своих рисунках оригинальную серию, иногда добавляет в неё 'божественные' атрибуты, так появляются Юпитер, Нептун, Вулкан и т. п.

Таким образом серии 'любовных позиций' в гравюрах смыкаются с сериями фресок и живописных полотен, которые создают Д.Романо в Мантуе, Приматиччо и Россо в Фонтенбло, братья Карраччи в Риме, Тициан в Венеции. Земная любовь все чаще помещается на небеса или в атмосферу античной буколической поэзии, где действуют сатиры, нимфы, Пан, Приап… Художники украшают циклами подобных картин банные апартаменты, как это сделал Рафаэль с учениками для кардинала Биббиены. Гравюры повторяют их находки в сериях эстампов. Кроме бань циклы 'Любовь богов' предназначаются для загородных вилл, подобно Фарнезине, украшенной живописцами мастерской Рафаэля.

Д. Романо декорирует подобным образом загородный Палаццо дель Те, принадлежавший мантуанскому герцогу. История Психеи и 'Любовь богов' трактуются им с подчеркнутой эротикой. Одна композиция посвящена испытаниям Психеи: Венера велит ей добыть золотистой шерсти овец, пасущихся у берегов буйной реки. Отчаявшись выполнить наказ богини, Психея решается бросится в реку, но скромная тростинка научает её собрать шерсть, не подходя к заколдованным овцам.[15] Центр композиции занимает фигура могучего нагого старца среди каскадов пены — олицетворение речного потока, пробивающегося через теснину скал. 'Вакх и Ариадна', 'Нимфа и сатир', 'Купание Венеры и Марса' — таковы темы эротических фресок в мантуанском палаццо. Оригинальна композиция 'Юпитер соблазняет Олимпиаду'.[16] По легенде, перед рождением Александра Великого, его матери Олимпиаде явился Юпитер в образе огромного змея. Когда её муж — царь Филипп, попытался подсмотреть в замочную скважину, что происходит в царской опочивальне, он ослеп на один глаз.

В эти же годы (после 1524 г.) в Мантуе Д.Романо создает большое эротическое полотно, сюжет которого остается до конца не ясны.[17] Кажется, о нем упоминает Вазари, как о картине, которую герцог Федерико Гонзага подарил своему родственнику Веспасиано. В XVIII веке сюжет сочли 'галантной сценой', позже было высказано предположение, что любовники на ложе — Марс и Венера (Ф.Лабенский). 'По причине неблагопристойности сюжета' картина не упоминалась в литературе об Эрмитаже XIX да и большей части ХХ века. Ныне же, когда она стала доступна зрителю, ей возвращено прежнее толкование — 'любовная сцена'. Представляется, что это полотно следует относить к серии 'Любовь богов'. Но это не Марс и Венера, ибо там не изображены атрибуты бога войны, и действие происходит на земле, а не на Олимпе. Нам думается, что это еще один эпизод из любовных приключений Зевса: 'Зевс и Алкмена'. Этот союз дал жизнь Гераклу. Зевс не обращался здесь в золотой дождь, быка или лебедя: он принял образ отсутствующего мужа Алкмены — Амфитриона. Именно для этого свидания влюбленный бог следующий день превратил в ночь. Признавшая хозяина собачка и обеспокоенная служанка хорошо вписываются в эту версию. Как ключ к сюжету художник изображает на резных ножках ложа еще один эпизод из галантных приключений Зевса — женщину в объятиях сатира — в любовной истории с нимфой Антиопой бог превратился в сатира.

Похоже, что Д. Романо начал осуществлять еще одну серию изображений — 'Рождения богов'. В виде гравюры Д.Скультори по его рисунку дошла композиция 'Рождение Дианы и Аполлона'. Полотно мастера из этой серии 'Рождение Вакха' хранится в музее Пола Гетти (Малибу, США).

Свою серию полотен 'Любовь богов' создал в эти годы пармский живописец Антонио Корреджо (1494–1534). Сюда входят: 'Похищение Ганимеда' (Вена, Художественно-исторический музей), 'Юпитер и Антиопа' (Лувр), 'Зевс и Ио' и 'Леда и лебедь' (обе в Берлине, Государственные музеи). Последняя картина известна не только тем, что вызвала настоящие крики восторга у увидавшего ее Д.Романо. Её чувственная красота показалась столь грешной одному из её владельцев (герцогу Орлеанскому), что он совершил акт вандализма, изуродовав полотно ножом.

Трудно допустить, что Тициан мог не знать серию 'Любовных позиций' Романо. Если П.Аретино рассылает издание своих сонетов врачам или знатным патронам (Федерико Гонзага), то тем естественнее, что он знакомит с ними своего венецианского друга-живописца. Мы видим, что в художественной культуре Италии этого периода было достаточно сходно памятников и помимо эротических гравюр. Но исследователи допускают и их особое влияние на живопись великих мастеров.[18]

Корреджо. Леда и лебедь

Серии, подобные 'Любви богов' есть и в наследии Тициана и его мастерской. Современники их называли 'Мифологиями'. Это, прежде всего, 'Даная' (шесть версий), 'Похищение Европы', 'Венера и Адонис' (четыре версии), 'Пастух и нимфа', 'Диана и Каллисто' (две версии), 'Марс и Венера', 'Юпитер и Антиопа'… Последняя картина порой ошибочно приводится под наименованием 'Венера Пардо'.[19]

Приматиччо[20] и Россо Фиорентино[21] по заказу французского короля Франциска I украшают его замок в Фонтенбло. Многие фрески, выполненные ими, а также полотна французских мастеров 'школы Фонтенбло' дают новые композиции в эротические серии 'Любовь богов'. Увы, и здесь соображения 'благопристойности' заставили позже регентшу Анну Австрийскую приказать сбить 'бесстыдные фрески' в банях, гроте и галереях замка. То, что сохранилось в оригиналах и подготовительных рисунках, позволяет увидеть части ансамбля. 'Даная' Приматиччо, его 'Каллисто', 'Марс и Венера в бане', 'Юпитер и Семела', 'Улисс и Пенелопа' или 'Юпитер и Каллисто' Пьера Мелана, 'Леда' Леонардо и погибшая 'Леда' Микеланджело входили в эту серию.

Приматиччо. Улисс и Пенелопа

Болонские живописцы братья Аннибале[22] и Агостино[23] Карраччи в течении пяти лет, в 1595–1600 гг., украшали Палаццо Фарнезе в Риме. Основной темой они избрали сюиту 'Любовь богов'. Со стороны герцога Одоардо Фарнезе заказ этой декорации мог рассматриваться как вызов политике папы Климента VIII. По приказу понтифика римские куртизанки должны были покинуть район вблизи папской резиденции и переселиться в Борго. В некоторый церквах была прикрыта нагота изображений, опубликовали новый 'Индекс запрещенных книг'.[24]

По-видимому, чтобы не сердить главу церкви, самые откровенные эпизоды серии фресок, выполненных братьями Карраччи, полны драпировок и аксессуаров, прикрывающих наготу: 'Юпитер и Юнона', 'Главк и Сцилла', 'Геракл и Омфала', 'Диана и Эндимион', 'Венера и Анхиз'. Но как это было и в циклах Д.Романо, их фрески включали мотивы и гомосексуальной любви: 'Похищение Ганимеда', 'Аполлон и Гиацинт'. В декорации галереи Палаццо Фарнезе тема 'Любовь богов' уравновешивается темой воспевания доблести рода Фарнезе. Были введены фигуры христианских добродетелей и олицетворение невинности (девушка, обнимающая единорога).

Доминикино. Девушка с единорогом, палаццо Фарнезе (Комментарий: автор статьи почему-то говорит об этой фреске как об олицетворении невинности, в то время как многие другие ученые предполагают, что это может быть портретом Джулии Фарнезе, любовницы папы римского, благодаря связи которой и начался взлет рода Фарнезе; единорог же является эмблемой рода Фарнезе и присутствует в других изображениях во дворце)

И все же основная тональность декора — гимн во славу земной жизни и её радостей, во славу Человека и Красоты.

Аннибале Карраччо. Венера и Анхиз

По-видимому, неудовлетворенные постоянными компромиссами, к которым должны были прибегать братья-художники, Агостино, более пылкий и светский, смог взять реванш, выпустив большую серию эротических гравюр параллельно декорации Палаццо. В этих гравюрах, названных им 'Аретино или Любовь богов', многое восходит к 'фигурам Аретино', но