душе шла мучительная борьба.
– Никто не причинит мне вреда, – продолжала Блу. – Поверь, Герцог не сделает мне больно. Изабелла уверена в этом.
Если Герцог чем-то обидит ее, вряд ли он доживет до рассвета. Это она знала точно. Моутон погладил ее по щеке, сошел с тропинки и исчез в зарослях олеандра и дикого винограда.
– Боюсь, сегодня нашему Моутону захочется отвести душу. Головы так и полетят, – добродушно проворчала Изабелла. – Впрочем, у этого малого доброе сердце…
– Ты так ничего мне и не рассказала, Изабелла. Что я должна буду почувствовать? На что это похоже? И как я узнаю, что надо делать? – Блу в волнении всплеснула руками. – Он покажет мне? А вдруг мне не понравится? Я ведь никогда раньше даже не целовалась, ты же знаешь. А может, он станет…
Изабелла рассмеялась и подняла вверх руки:
– Все, помолчи! Ты сама скоро все узнаешь.
Но время тянулось ужасно медленно. Чтобы хоть чем-то себя занять, Блу подошла к хижине Черного Днища и немного постояла там, слушая, как он покрикивает на женщин. Женщины же посмеивались и постоянно вспоминали о монетах, что подарят им ночью матросы. Когда послышались непристойности, щеки Блу вспыхнули, и бедняжка отошла от хижины. Она отправилась на огород и, шагая между грядок, принялась выдергивать бурьян. Потом обошла загоны для скота, а когда и это занятие ей наскучило, остановилась посмотреть, как дерутся двое мужчин, не поделивших голландский плащ, явно непригодный для носки в тропиках.
В конце концов она пришла к берегу и присела на песок, прислонившись к пальме. Подтянув колени к подбородку, Блу вытянула шею, надеясь увидеть Герцога хоть одним глазком. Но с того места, где она сидела, его не было видно, а если бы она подошла ближе, то ее непременно заметил бы Месье. Маленький француз был бы страшно недоволен, потому что ученица сегодня так и не явилась к нему на урок и он напрасно ее ждал.
Чтобы отвлечься, Блу принялась разглядывать трофеи, которые переносили с корабля в пакгауз. От нечего делать она мысленно пыталась прикинуть стоимость каждой вещи. Там были рулоны шелка и атласа, турецкие ковры, тонкое постельное белье, золотые и серебряные слитки, сундуки с новенькими блестящими монетами и драгоценностями. За изящной испанской майоликой и изысканной мебелью последовали пушка и ядра к ней, потом настала очередь медных скульптур и статуэток из слоновой кости. «Хорошо бы среди трофеев оказалось несколько сундуков с одеждой и книгами, – думала Блу, сладко зевая. – Месье тщательно следит за модой и приходит в восторг, когда удается найти среди товаров что-нибудь стоящее.
К тому же ему нужны новые книги, потому что многие из старых пострадали от сырости и их страницы истрепались от частого перелистывания.
Когда Блу открыла глаза, небо на западе потемнело до цвета индиго, и лишь на самом горизонте виднелась красноватая кайма. Двери в пакгауз были уже закрыты. Месье собрал свое подобие стола, и на песке не осталось никаких следов недавнего торга. Повсюду вдоль берега светились костры, распространявшие запах горящего кедра. Блу уловила в воздухе божественный аромат тушеного мяса – Черное Днище постарался на славу. Рот девушки мгновенно наполнился слюной. Поспешно вскочив на ноги, Блузетт стряхнула с себя песок и обвела взглядом пустынную отмель. Герцога нигде не было видно, но со стороны пакгаузов шагал к общей хижине Бо Билли.
Заметив дочь, он широко улыбнулся.
– Сегодня был отличный денек, и мы неплохо заработали, – объявил Морган.
Блу взглянула на отца и в волнении облизнула губы. Нужно было начинать разговор, но девушка неожиданно поняла, что не может произнести ни слова. И все же выбор был уже сделан. Собравшись с духом, Блу пробормотала:
– Видишь ли, я даже не знаю… – Она внезапно умолкла – ей казалось, что в горле у нее застрял огромный камень, мешавший говорить.
Бо Билли внимательно посмотрел на дочь. Затем, вполголоса выругавшись, почесал в затылке и проговорил:
– Дьявольщина, я даже не знаю, что думать! – Он с сомнением взглянул на дочь. – Ты уверена, что Герцог именно то, что тебе надо?
– Да. – Блу кивнула и закусила губу.
– Но если этот ублюдок обидит тебя, то я собственными руками вырежу его сердце.
– Да. – Блу снова кивнула и, тихонько всхлипывая, бросилась отцу на грудь.
Морган крепко обнял дочь, но уже в следующий миг поспешно отстранился от нее и, нахмурившись, пробормотал:
– О Господи, моя девочка. Нас ведь могут увидеть.
Блу осмотрелась и заметила вдалеке смутные тени. Взглянув на отца, она робко улыбнулась:
– Да, ты прав. – Внезапно щеки девушки вспыхнули от стыда. Она мысленно выругалась, проклиная себя за трусость.
Бо Билли осторожно коснулся спутанных волос дочери и улыбнулся ей в ответ.
– Что ж, до завтра, – прошептала Блу. Отец и дочь переглянулись.
– До завтра, – прошептал в ответ Бо Билли.
– И наконец-то я стану настоящей женщиной.
Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза. Потом Бо Билли вдруг снова нахмурился и заявил:
– Это твое дело. Разбирайся сама.
– Но, папа…
– Не пристало отцу обсуждать такие вещи с собственной дочерью. И я не собираюсь вмешиваться в женские дела.
Резко развернувшись, Морган стремительно зашагал к тростниковой стене хижины. Поднявшись по каменным ступеням, он в раздражении отбросил занавеску и вошел внутрь. Закусив губу, Блу следила за отцом. Когда занавеска за его могучей спиной задернулась, девушка тяжко вздохнула и побрела к хижине Герцога.
Она и сама не понимала, откуда появились эти внезапные сомнения. Ей ведь так хотелось расстаться наконец с ненавистной девственностью. Кроме того, подворачивалась прекрасная возможность уязвить леди Кэтрин Паджет. Но как ни странно, Блу вдруг охватило щемящее чувство утраты – ведь завтра она проснется уже настоящей женщиной и дни ее детства закончатся. Да, утром она станет совсем другой. А сейчас она даже не может представить, что с ней произойдет. Наверное, такие важные события обязательно сопровождаются каким-то ритуалом. Кто-то должен произнести ей напутствие, кто-то должен произнести слова, которые она запомнит на всю жизнь.
Внезапно Блу столкнулась с Моутоном и уткнулась лбом в его широкую грудь. Подняв голову, девушка в растерянности пробормотала:
– Ох, я так боюсь… – Устыдившись своих слов, она тут же умолкла, ведь дочери Бо Билли не пристало проявлять малодушие.
Моутон осторожно прикоснулся ладонью к ее щеке; его огромные ручищи могли быть необыкновенно нежными.
Тут Блу вдруг увидела ярко освещенную занавеску, закрывавшую вход в хижину Герцога, и вздрогнула всем телом. Черт возьми, да что с ней такое творится? Неужели она готова спасовать перед опасностью? В конце концов, ей предстоит получить удовольствие, а не предстать перед жерлом пушки. Ведь именно этого она и хотела так долго. А Герцог воплощал в себе все то, что ей хотелось бы видеть в своем первом мужчине и что она уже отчаялась когда-либо встретить. Она сама его выбрала. И она желает его. Это будет самый волнующий вечер в ее жизни.
– Пора, – твердо произнесла она, обращаясь скорее к себе, нежели к Моутону, и думая о своей поездке в Англию и о леди Кэтрин.
Гигант взял девушку за руку, указал на стебель дикой розы, а затем коснулся ее волос. Блу кивнула и, сорвав алый цветок, украсила им свои черные локоны. Моутон легонько сжал ее руку, потом скользнул в густые заросли и исчез, растворившись в темноте.
Оставшись одна, Блу в очередной раз вздохнула и осмотрелась. «Но ты должна это сделать», – напомнила она себе. Да, она должна показать леди Кэтрин, что в отличие от нее она, Блу, не боится ступить на английский берег, будучи женщиной. Что же касается Герцога, то он отвечал всем ее требованиям. Она сделала свой выбор, решение принято, и осталось лишь последовать ему. И вообще, почему она так долго раздумывает?
Решительно отдернув занавеску, Блу шагнула в хижину.
Глава 3
На мгновение Блу растерялась, не понимая, куда попала. Если бы не знакомые тростниковые стены, она могла бы подумать, что ее каким-то чудесным образом перенесли туда, где ей еще никогда не приходилось бывать – о таких местах можно было прочитать лишь в книжках Месье.
Вместо соломенного тюфяка, который она ожидала увидеть, Герцог велел доставить сюда кровать, такую же огромную, как у Бо Билли, только с более высокой спинкой, украшенной изящной резьбой. Это роскошное ложе было покрыто красновато-коричневым бархатным покрывалом. Блу с изумлением заметила, что грязный пол хижины скрывал толстый турецкий ковер; его красивый узор составляли два цвета – темно-красный и синий.
Она с удовольствием рассмотрела бы поближе и ковер, и ложе, но ее внимание привлек небольшой столик, на котором стояли свечи. Герцог по какой-то непонятной причине набросил на столик отделанный кружевом отрез дорогой парчи. Конечно же, он допустил оплошность, причем довольно опасную. Ведь свечки могли опрокинуться и поджечь ткань. Шагнув к столу, Блу стала рассматривать фарфоровые тарелки и массивные серебряные и хрустальные кубки. Рядом стоял еще один столик, а на нем – источающие ароматы блюда с едой. И все они тоже были прикрыты кусочками ткани. Должно быть, корабельный повар Герцога сам приготовил закуски, потому что ни на одном из блюд не оказалось знаменитого рагу Черного Днища – его уж не спутаешь ни с чем.
Но закуски нисколько не интересовали девушку; от волнения у нее совсем пропал аппетит. Да, Блу была слишком возбуждена, слишком взволнована, чтобы думать о еде; ей хотелось немедленно
