Панкратьева и закричал: «Точить ножи, ножницы!»
«А ведь этот точильщик мог видеть преступников!» — подумал Маргонин и поинтересовался:
— Что за человек этот точильщик?
— Зовут Василием Степановичем, его все на нашей улице знают, — ответил старик.
Дворник одного из домов подсказал Маргонину, что дядя Вася почти ежедневно бывает в Полторацкой больнице. Точит там кухонные ножи. Но в больнице сообщили, что Василий Степанович только вчера уехал к родственникам в деревню. Куда-то в Россию. Где находится эта деревня, так и не удалось узнать. Дядя Вася адреса соседям не оставил.
Так ничего и не выяснив, Маргонин направился в горотдел. Секретарь начальника угро Ниночка сказала, что шеф уже два раза его спрашивал, а сейчас проводит совещание.
Маргонин вошел в кабинет Зинкина. Тот кивком указал на стул. Докладывал Сазонов.
— Так что же мы знаем о самом Панкратьеве? — спросил Зинкин.
— Мне, к сожалению, не удалось пока собрать необходимых сведений о профессоре, только данные, полученные из личного дела, хранящегося в отделе кадров университета. — Сазонов достал из папки два небольших исписанных мелким почерком листка и начал читать.
Из данных следовало: родился Панкратьев в 1877 году в Воронеже. Учился в Воронежской гимназии, которую окончил с золотой медалью. В 1895 году поступил на медицинский факультет Харьковского университета. В 1898 году, еще будучи студентом, публикует сообщение о своей первой экспериментальной работе.
Окончил медицинский факультет в 1900 году. В 1903 году работает в области практического применения некоторых фармакологических соединений. В 1905 году уехал на театр военных действий (русско-японская война). По возвращении с фронта приступает к работе в качестве помощника прозектора физиологической лаборатории при Харьковском университете и продолжает исследование некоторых лекарственных соединений.
В 1911 году успешно защищает докторскую диссертацию. Одновременно проводит ряд солидных экспериментальных работ, в частности, разрабатывает метод мумификации трупов людей и животных.
— Что? Что вы сказали? Каких трупов? — перебил Зинкин.
— Ну, в общем, я еще сам толком не знаю. Но думаю, что-то с мумиями связано.
— А при чем тут мумии? — вмешался Маргонин. — Что за чушь ты говоришь?
— А вот и не чушь! Я слышал, что он занимался бальзамированием.
— Это что же, как в Египте, что ли? — спросил Зинкин.
— Наверное, что-то вроде этого. Вот видите, как в личном деле написано: «му?ми?фицировал». — Сазонов оглядел примолкших сотрудников и продолжил чтение: — «Будучи уже прозектором и приват- доцентом Харьковского университета, Панкратьев в 1914 году впервые высказал мысль о возможности прижизненного промывания крови с целью ее освобождения от микробов при различных заболеваниях.
В конце 1919 года Панкратьев переезжает в Ташкент, где принимает участие в организации медицинского факультета САГУ и затем избирается по конкурсу профессором кафедры физиологии.
В 1922 г. опубликовал статью в «Туркестанском медицинском журнале» о консервации сердца кролика в специальном растворе.
А в 1924 году начинает исследования по прижизненному промыванию крови у животных, отравленных смертельными дозами различных ядов, в частности, морфием. Свои наблюдения он обобщил в работе «Прижизненное промывание крови».
— Ну и ну! — воскликнул Зинкин. — Там бальзамирование трупов, тут промывание крови... Одно из двух: или это действительно большой ученый, или... Ну, ладно, читайте дальше.
— Пожалуй, это все, одна строчка осталась: «Является автором 47 научных трудов».
— Да-а... — протянул Зинкин. — Придется нам, видимо, поглубже познакомиться с работами профессора. Ну, а пока изучите все его знакомства.
— Я еще порылся в центральных газетах и вот нашел статью. Опубликована летом прошлого года. — Сазонов вынул из кармана измятую на сгибах газету и прочел: — «Оживление мертвого животного. Опыт профессора Панкратьева. Ташкент, 23 июня. На кафедре физиологии медицинского факультета САГУ профессором Панкратьевым проведен необычный опыт оживления мертвого животного. Из местного зоопарка на кафедру была доставлена обезьяна, у которой под наркозом выпустили всю кровь. Животное лежало бездыханным. После соответствующей обработки кровь была влита в организм. Обезьяна очнулась, снова задышала, ожила, была доставлена вновь в зоопарк. Опыт Панкратьева открывает новые горизонты в медицине. В ближайшее время исследования будут расширены».
Зинкин посмотрел в окно: совсем рядом росла урючина, ее ветви заглядывали в окно, и от этого в комнате казалось прохладнее в такой жаркий летний день.
— Мне сегодня позвонили из САГУ, — в раздумье произнес Зинкин, — сообщили, что в последние годы профессор работал над каким-то важным медицинским открытием. Труд он закончил. Но при обыске в квартире рукопись не нашли. И вообще, может быть, кража вещей — только маскировка?
— Хорошенькая маскировка. Столько ценных вещей исчезло! — воскликнул Сазонов.
— Кто знает, — проговорил Зинкин, — возможно, труд, то есть рукопись профессора куда ценнее.
Дело Панкратьева с каждым днем разбухало, обрастало протоколами допросов, справками, объяснениями. Первая страница дела представляла собой схему розыска. От четырехугольника, внутри которого было выведено — «Панкратьев», отходили прямые линии: линия родственников, линия сослуживцев, линия соседей, линия возможных свидетелей.
Судебный медик Будрайтис, проводивший наружный осмотр трупа, показал, что на кровати и на столе следов крови не обнаружено. Домработница рассказала, что постоянно в доме Панкратьевых она не жила. Была приходящей прислугой: стирала белье, убирала квартиру, готовила обед для семьи профессора и еду для собаки. Револьвер Николай Петрович обычно носил с собой или запирал в ящик стола.
Сосед профессора, учитель Крайнов, показал, что Николай Петрович был душевным человеком и часто рассказывал ему о своих опытах. По словам Крайнова, профессору предлагали за открытие большие деньги, и даже в иностранной валюте. Однако кто именно предлагал, свидетель не знает: об этом ему Николай Петрович не говорил.
Кафедра физиологии медицинского факультета, куда направился Сазонов, находилась на территории больницы имени Полторацкого. Студентка в белом халате указала следователю на небольшое здание из красного кирпича. Занятия еще не начались, и на кафедре оставалась лишь одна лаборантка. Все были в отпуске.
Лаборантка, молодая жгучая брюнетка, сидела в просторной комнате, заставленной различными приборами, и полировала ногти. Увидев постороннего человека, она смутилась и спрятала маникюрные принадлежности в стол.
— Я из милиции, — представился Сазонов, — хотел бы уточнить кое-что. Вы ведь слышали, что профессор застрелился?
— Да, это ужасно.
— Не могли бы вы мне растолковать, что за опыты ставил Николай Петрович?
— Профессор и его сотрудники выпускали кровь у собак и затем вливали ее обратно. Для чего они это делали, я точно не знаю. Вам лучше бы обратиться к доктору Тарасову, но он сейчас отдыхает в Крыму.
— Я хотел бы осмотреть кабинет Панкратьева.
Лаборантка открыла дверь в небольшую скупо обставленную комнату: письменный стол у окна, белый металлический шкаф со стеклянными дверцами. В шкафу — какие-то банки с заспиртованными органами. Обтянутая черной клеенкой кушетка, два венских стула с гнутыми ножками. На письменном столе лежали учебники по физиологии человека и медицинские журналы на немецком языке.
В углу — какой-то непонятный прибор величиной со шкаф.
В одном из ящиков стола Сазонов обнаружил смятый конверт. Письмо было адресовано профессору Панкратьеву и отправлено из Оренбурга на медфак САГУ 15 июля. Конверт был пуст. Но при тщательном осмотре остальных ящиков письменного стола следователь нашел обрывок письма с одной лишь строчкой, написанной тем же почерком, что и адрес: «Если ты до первого августа не...»
