Мне вдруг хочется снова приходить туда каждый день в восемь часов утра, отрабатывать свое пиво и приглашать ребят пропустить по стаканчику. Мне хочется снова делать так, чтобы что-то происходило, даже если это будет сводиться к мелочной работе, выполняемой в кабинете.
Я просматриваю одно лицо за другим, и Силуэта среди них нет. Ну просто нет Силуэта.
А затем я наталкиваюсь на мои собственные данные. У-у, возможно, этот тип и есть Силуэт.
Вначале я увидел фотографию, которую сделать не мог. Я подумал, что это не я, не тот самый Брюстер, да кто же этот старый, странноватый мужик с двойным подбородком? И вот я смотрю на снимок: у меня опять почти все волосы, они опять черные, и я думаю, как же молодо я выгляжу.
Я читаю свой файл, и передо мной открывается история менеджера среднего звена, пару раз получавшего повышение. Там ничего не сказано о том, что я предложил систему опознания петлеобразного повторения. Там не говорится о том, что я первым использовал квантовые компьютеры в интересах обеспечения безопасности. Там не говорится о том, что именно я проинформировал инженерные войска о международном стандарте 20 203, регистрация которого отдала в наши руки Сингапур, Корею, а в конечном счете и Китай.
А вот дата моей отставки там имеется. А внизу написано: «Без видимых угроз безопасности. Отличительных черт нет».
Нет отличительных черт, прах их побери! А чего я мог ожидать? Спасибо? Корпорации, которая старалась бы премировать своих служащих? Надо полагать, этого я и ожидал, если разработал для них несколько уникальных штук, крупных штук, и их появление мои коллеги встречали стоя, с овацией, и я почему-то думал, что эти штуки заслуживают какого-то отличия. Но им не нужно, чтобы кто-нибудь заслуживал отличия. Они хотят отличий для себя самих. Но и они отличий не получают.
Все мы проваливаемся в черноту.
И я чувствую, как во мне поднимается страх.
О, страх можно изгнать. Да отвернитесь от него и уйдите в сторону! Или же позвольте ему парализовать вас. Вот только невозможно определить, как поступить с новым страхом. Нельзя повернуться и двинуться ему навстречу. Он никуда не денется. Потому что речь идет о страхе перед тем, что остается только принять.
Отношение к смерти может быть только одно: принять ее, а если вы пойдете на это в таком возрасте, как наш, то это будет означать приближение к смерти. Ты принимаешь ее, и она приходит к тебе.
Но ты получаешь нечто злое. Ты ведешь себя так, как ведут себя в мышеловке. Ты корчишься.
Я не могу сидеть спокойно. Я подпрыгиваю и прихрамываю, как будто нахожусь одновременно в состоянии наркотического и алкогольного опьянения, потому что моя комната похожа на гроб, и темно в ней так, словно моим глазам уже никогда не суждено открыться. Подпрыгивающими, судорожными шагами я выхожу в коридор, словно какая-то дурацкая кукла, которая получает импульсы к движению извне. Я прикладываюсь ребрами к стене, и меня это не заботит.
А потом я замечаю свет под дверью Мэнди. На мне нет рубашки, но мне плевать. Я боюсь. И не могу позволить себе бояться и дальше. Я стучусь к Мэнди.
– Рановато для общения, – заявляет она и рассматривает мои дряблые грудные мышцы. – Приглашаешь меня поплавать?
Она еще не смыла косметику, у нее понимающий взгляд, она потрясающе выглядит, как будто сегодня яркий, праздничный, превосходный субботний день.
Что до меня, то все окружающее начинает возвращаться к норме.
– Я… Мне только нужно поговорить. Ты не против?
– Не особенно. Ночи меня тоже нервируют.
Она выходит из комнаты и оставляет дверь открытой.
В ее комнате пахнет духами. На кровати – штук восемь игрушек… Мягкие собаки, черепахи. На полочке – огромный лиловый плюшевый медведь в целлофановой упаковке, украшенный большим лиловым бантом.
Она говорит, стуча искусственными ногтями по экрану:
– У меня ничего нет.
На какой-то момент мне кажется, что она имеет в виду: нет ничего в жизни. Потом до меня доходит: она занималась взломом. На экране – восемь стариковских лиц и фото парня, который захватывал мою внучку.
Я пододвигаю стул и снова ощущаю себя сильным.
– У меня тоже, – говорю, выражая тем самым, что ничего не обнаружил в файлах «Секьюр-Ай-Ти». – Я… Ну… Как-то удивился, что ты этим занимаешься настолько открыто.
– Смеешься? Мы пытаемся внести вклад в поимку Силуэта. Мне нужен любой снимок, какой подвернется.
Этот телеэкран прямо обращен к системе наблюдения. Я вынужден улыбнуться.
– Ты изобретательна, – говорю.
– Да неужто, правда? Как будто я без тебя этого не знаю!
Она смотрит на меня как на патологического бездельника. Она мне нравится.
– Тебе кто-нибудь говорил в последнее время, что ты умница?
Она кивает. Она согласна.
– Большинству людей чихать на то, кто ты есть, до тех пор, пока ты в состоянии платить.
– У тебя есть родные? – Я наклоняюсь вперед, втягиваясь в разговор. Мне хочется услышать ответ.
– Нет, – отвечает она беззвучно, одними губами. Она делает выдох через нос. – Зато у меня есть собственность.
– Это точно.
Я понимаю ее. Я делаю движение бровями. Как будто задаю вопрос: для чего тебе тогда заниматься взломами?
Она улавливает. Ей не нужно выслушать вопрос, чтобы ответить.
– Это помогает шарикам в голове вертеться, – говорит она. – Получше, чем беседовать с плюшевыми мишками.
– Во всяком случае, у тебя есть умный человек, с которым можно поговорить.
– Это еще кто? – Она источает презрение, предвидя исполненную эгоизма реплику.
Я опять подаюсь вперед.
– Ты.
– О. – Она опускает глаза и наконец улыбается: – Так, ладно, я умная. Благодарю. Хочешь виски, раз уж ты пришел?
– Это было бы замечательно.
– Еще несколько месяцев невробики и шестимесячный курс реабилитации восстановят нейроны, которые ты теряешь.
А я отвечаю:
– Может, я раньше умру.
Не такая уж это и шутка.
Она поворачивается ко мне со стаканом в руках.
– Надеюсь, что нет. Вот.
Мэнди рассказывает, как она приобрела земельный участок в Гоа [117] и продала его за фантом. Она говорит о вложениях капитала в широкополосные сети; этим она занималась, когда ей не было тридцати и когда она отошла от спортивных танцев. Она в самом деле занималась спортивными танцами. Единственное, что мне еще удается из нее вытянуть, это что она жила с матерью в трейлере, а потом ее матушка сошлась с торговцем автомобилями, и они поселились в небольшом бунгало в Джерси.
– Я забивалась в свою комнату и гоняла стрелялки на видео. Все воображала, что подстреливаю его.
Наконец я говорю:
– Пойду-ка взгляну, не нашелся ли Джазза.
