несчастью, около сотни томов попали в скрипторий в отсутствие библиотекаря: того изгнал прежний настоятель за шашни с крестьянскими девками. Вскоре начальство сменилось, в монастырь приехал отец Никодем, и в суматохе получилось так, что о подарке, сложенном в чулан, забыли. С тех пор рыцарскими романами, старинными балладами и сказочными сочинениями – собрание барона было светским – занимались исключительно мыши и жучки.
Начав читать о рыцаре Лэнге, Мориц не заметил, как увлекся, и прервался, только когда от дяди прибежал служка с напоминанием, чтобы он явился к обедне. С нетерпением выстояв службу, мальчик поспешил вернуться в скрипторий. С тех пор время, проводимое за книгами, стало для него самым счастливым в монастырской жизни. Рассказывать другим о своей находке он поостерегся. По двум причинам: могли наказать за то, что сунул нос, куда не надо, а, кроме того, дядя называл светскую литературу занятием недостойном верующего человека. Авторы, сочинявшие романы и стишки, были для патера Никодема кем-то вроде фигляров и шутов, кривляющихся на потребу грешникам. В лучшем случае, когда дело касалось человека, завоевавшего бесспорный авторитет в теологии, дядя горько замечал: «Любой подвержен искушению». Было в его пантеоне несколько авторов, пришедших к праведной жизни из светской и успевших легкомысленно нагрешить словом. Именно их отец-настоятель приводил племяннику в пример того, как праздные и беспутные люди обрели спасение в вере. Но если бы через неделю, незаметно пролетевшую, благодаря чтению романов мальчика спросили, что он считает заслуживающим большего внимания… Ну, например, «Повесть о трагической жизни благородного князя Тибальда» сочинителя Глорио Урренского или «К вопросу о дарованном нам триедином воплощении Господа Всемогущего» брата Урбана – святого отшельника. Он бы, не колеблясь, выбрал первое. Хотя авторы были одним и тем же человеком, впрочем, сильно изменившимся к старости.
Несмотря на повреждения, нанесенные прожорливыми грызунами, несколько десятков томов неплохо сохранились. Многие украшали замечательные иллюстрации и виньетки, а при написании книг щедро использовалось золото, серебро, киноварь и кобальт. Но еще более чудесные вещи таились в строках, любовно выписанных неизвестными каллиграфами. Истории о всем том, что с детства по-настоящему волновало сердце подростка. Подвиги благородных, бесстрашных рыцарей, мудрые короли и прекрасные принцессы. Отвратительные тролли, злобные бруманы и хитрые эльфы. Добрые и злые маги, заколдованные замки и свирепые драконы. Стоило начать читать, и ты переносился в сказочный мир приключений.
На третьей или четвертой книге Мориц открыл для себя поэзию: томик романтических баллад Карла Цутхского заставил мысли в голове звучать в рифму. В нескольких балладах послушник с удивлением обнаружил сходство со слышанными ранее песенками. Что-то пела ему старая кормилица, какие-то строчки напевал под настроение покойный отец. Одну песню – сильно перевранную – он слышал в поле от работающих сервов.
Не все книги одинаково заинтересовали Морица, но за год он перечитал каждую по два раза. Тем временем здоровье патера Никодема, достигшего преклонных шестидесяти пяти лет, неожиданно ухудшилось. Разум, зрение настоятеля стремительно слабели, и он перестал заниматься с послушником. А тот старался как можно реже попадаться дяде на глаза и безвылазно просиживал в скриптории. Впрочем, тому были и другие причины: почуявшие, словно волки в стае, скорую смерть вожака, братья монахи не упускали случая, чтобы придраться к Морицу. До колотушек дело пока не доходило, но давление на паренька сильно возросло. Поэтому при каждой возможности он прятался в другом мире, за спасительной стеной из пожелтевших страниц.
Некоторые книги, пострадавшие от мышиных зубов, обрывались на самом интересном месте или зияли невосполнимыми лакунами. С грызунами Мориц беспощадно боролся, появляться в окрестностях библиотеки серые больше не осмеливались. Восполнить же утраченное, оказалось невозможным, что оставляло в душе паренька сильное чувство неудовлетворенности. И юный читатель начинал фантазировать, додумывая испорченный текст, а однажды, поддавшись искушению, он взялся за перо и стал сочинять, заполняя пропуски. Дело оказалось тяжелым и неблагодарным: марая бумагу, фон Вернер не мог поделиться результатом с другими людьми. Правда, останавливаться он не желал. Охваченный азартом Мориц даже пробовал писать баллады, но рифмы давались ему с большим трудом и пришлось вернуться к прозаическому слогу.
Бумаги не хватало, и фон Вернер использовал не по назначению листы, выданные для переписки проповедей. По поводу перерасхода пришлось лгать настоятелю, что виноваты мыши, кляксы, плохие перья… В конце концов отец эконом устроил скандал по поводу ненужных трат на письменные принадлежности. Сильно сдавший к тому времени дядя посоветовал послушнику заучивать сочиненные тексты наизусть, а потом читать ему на память. Мориц поблагодарил за совет, но, пользуясь немощью учителя, зубрить ничего не стал: проповеди его совершенно не интересовали. И придумал писать свои «сочинения» меж строчек в наиболее пострадавших книгах. Годились также оборотные стороны титульных листов.
После смерти отца прошло почти полтора года, незаметно для себя фон Вернер превратился в юношу. Теперь, войдя в пору мужеского созревания, с особым чувством он перечитывал томики любовной поэзии и романы, где присутствовали женские персонажи. Именно тогда, благодаря охватившим тело греховным желаниям и книгам, сложился в его голове образ будущей избранницы – Прекрасной дамы, полной всяческих замечательных качеств. Этакий парадный портрет неизвестной принцессы, где вместо определенного лица цвел розовый бутон. Будущая хозяйка сердца юноши должна была не только блистать красотой, но происходить из благородного рода, обладать врожденным изяществом и прекрасными манерами. Быть полной противоположностью женщинам, которых он увидел за свою короткую жизнь. Да, пышные формы, грубоватые лица крестьянок и горожанок, изредка посещавших монастырь, волновали его, порой лишали сна, но это было не то.
На какое-то время фон Вернер опять впал в мрачное состояние духа. Книги больше не помогали. Он даже не обращал внимания на усилившиеся нападки со стороны остальной братии. Отец Никодем слабел с каждым днем, и кое-кто из монахов постарше чином осмеливался отвешивать парню оплеухи. Остальные же пока ограничивались угрозами и бранью.
В одну из часто повторявшихся последнее время бессонных ночей, лежа на жестком ложе в келье, Мориц понял, что не может больше находиться в монастыре. Сырой потолок на мгновение показался ему сводом настоящего склепа. Оставаться в обители на всю жизнь – значило похоронить себя заживо. Но получить от дяди разрешение покинуть монастырь – невозможно. А после смерти Никодема монахи не упустят случая всласть отвести душу за посох настоятеля. Чтобы изменить свою жизнь, спастись из могилы, куда его запихнула мачеха, Морицу нужно было бежать. Вырваться из осточертевших стен на волю.
И парень удрал из монастыря. Не сразу – он тщательно подготовился к спасению, хотя это оказалось сложно. Труднее всего было раздобыть обычную одежду, но тут ему помогла скаредность отца эконома. Когда мачеха привезла фон Вернера в монастырь святого Михаила, платье у будущего послушника отобрали, а старый хомяк спрятал одежду в кладовой. Там, в одном из ларей фон Вернер и отыскал ее.
Чтобы не тратить лишние деньги, мачеха всегда заказывала пасынку одежду на вырост. И хотя Мориц сильно вытянулся за последнее время, рубаха, штаны и курточка все-таки налезли на него. А вот с башмаками не повезло: они сильно жали. Путешествовать предстояло в деревянных, которые ему выдали в монастыре.
