оставаться незаметным. Когда я добрался до кафе «Золотой дракон», за моей спиной тянулся шлейф из десятка настороженных вьетнамцев. Они что-то громко обсуждали, размахивали руками, иногда хватали друг друга за руки, кричали, но затем снова отскакивали в стороны и замолкали. Не самая приятная компания.
И поэтому я торопился дойти до украшенных иероглифами стеклянных дверей «Золотого дракона». Здесь должно было быть поспокойнее.
Маленький колокольчик, висевший под потолком, издал дребезжащий звук, сигнализируя о моем прибытии. В кафе было накурено, играла музыка, но меня и увидели, и услышали. Приветливых улыбок на лицах этих людей я, правда, не заметил.
Я двинулся к стойке бара, все еще не вынимая рук из карманов плаща и глядя по преимуществу себе под ноги – чтобы не споткнуться. На полу валялись пустые бутылки, раздавленные картонные коробки и пластиковые тарелки, в которых здесь подавали еду. Еще на полу оказалась ступня. Довольно приличных размеров. Обутая в грубый коричневый ботинок. Носка на ступне не было, и там, где заканчивался ботинок, сразу начиналась серая забрызганная грязью штанина.
– Эй! – услышал я хриплый возглас. В детстве родители учили меня откликаться только на собственное имя, а не на всякие там клички и междометия. Меня звали не Эй. Я перешагнул через ступню и пошел дальше.
Владельцу грязного коричневого ботинка это не понравилось. Что было выражено пинком в мою правую икру.
– Эй, русский! – услышал я угрожающий хрип в спину. – Куда идешь? Водки нет, девочек нет, травки нет. Пошел вон отсюда!
Сидевшие за ближними столиками вьетнамцы одобрительно закивали. Им явно не нравилось, когда русские беспокоили их в неурочный час. Кто-то схватил меня за полу плаща и потянул назад, негромко повторяя:
– Иди, иди! Чего пришел?!
Я не хотел, чтобы мой плащ разодрали на кучу лоскутков, и хлопнул по назойливой желтой пятерне. Раздался вой, как будто я только что отрубил несчастному руку по самое плечо. Стало понятно, что в ближайшие шестьдесят секунд мне надо или успеть выскочить из «Золотого дракона» на улицу (где ненамного лучше), или вспомнить, куда я засунул свой медицинский страховой полис (если медицина сумеет что-то сделать с моим телом после того, как пятьдесят разъяренных вьетнамцев покажут мне на практике, что Запад есть Запад, Восток есть Восток и вместе они сходятся, лишь держа дубину за спиной).
Но тут из-под стойки бара вынырнул Старый Ли и вежливо сказал:
– Добрый вечер, Костя.
И все немедленно обо мне забыли. Все уткнулись в свои тарелки, присосались к маленьким бутылочкам рисовой водки, погрузились в чрезвычайно важные разговоры.
Старый Ли взял меня под руку и церемонно провел в свой кабинет, отделенный от зала железной дверью, узким коридором и еще одной железной дверью.
Мы сели в кресла друг напротив друга. Ли закурил что-то ароматное, явно произведенное не компанией «Филип Моррис» и никем из легальных производителей табачных изделий. Мне были предложены белый мартини и кусочек жареной рыбы со специями. Я не отказался.
– Ты не позвонил заранее, – констатировал Старый Ли, любуясь гобеленами на стенах своей каморки. – Случилось что-то экстренное?
– Не так чтобы очень... Но помочь разобраться в этой ситуации можешь только ты.
Ли довольно расплылся в улыбке. Он любил, когда собеседник подчеркивал его, Старого Ли, исключительность. Это было действительно так. Ли отличался от большинства вьетнамцев, населявших один из микрорайонов в западной части Города. Ли приехал в Город еще в середине семидесятых, присланный вьетнамским комсомолом на учебу в политехнический институт. Проучившись положенные шесть лет, Ли не стал торопиться возвращаться на родину. Он женился на своей сокурснице, получил работу, комнату в общежитии для семейных... Как выяснилось впоследствии, создание здоровой советской семьи вовсе не было целью Ли. Его интересовал бизнес. И как только Ли получил официальный статус местного жителя, он постарался развернуться, заведя обширные связи с фарцовщиками, валютчиками и прочими энергичными людьми теневой экономики. К тому моменту, когда создание кооперативов разрешили законом, Ли был подпольным миллионером.
Поэтому он не одобрил действий своих более молодых соплеменников, которые в начале девяностых годов стали делить сферы влияния в Городе с местными бандитами, используя весь обычный набор: поджоги, взрывы, убийства, похищения... Старому Ли это было не нужно. У него уже было все. И он лишь старался не потерять заработанное ранее. Ради чего ему приходилось быть очень вежливым и доброжелательным со всеми: от официальных властей и бандитов Гиви Хромого до налоговой инспекции и молодых вьетнамских бизнесменов, торговавших в Городе нелегально произведенной водкой. Старый Ли мог договориться с любым. И он договаривался.
Иной раз, приходя к Старому Ли, я видел весьма солидных людей, которые сидели в «Золотом драконе» за маленькими замызганными столиками и ждали своей очереди на прием к Ли. А тот никогда никому не отказывал, но никогда и не упускал своей выгоды.
Круглолицый, морщинистый, вечно улыбающийся Ли выглядел азиатским Санта-Клаусом, который делает подарки круглый год. Только вот подарки у него просят отнюдь не детишки, а взрослые деловые мужчины. И бороды у Старого Ли не наблюдалось – только жиденькая полоска усов над верхней губой.
– Это нужно лично тебе? – спросил Ли. – Или работаешь на кого-то?
– Работаю, – сказал я.
– Тебе я помог бы бесплатно, – развел руками Ли. – Но раз речь о ком-то незнакомом... Сколько ты можешь дать? Скажем...
– А знаешь ли ты ответ на мой вопрос? – перебил я Старого Ли. – Обсуждать твой гонорар, когда еще неизвестно, туда ли я пришел... Это как делить шкуру неубитого медведя.
– Костя, – ласково сказал Ли, – ну зачем ты обижаешь пожилого человека, ветерана войны с американским империализмом? Неужели было такое, чтобы ты спросил, а я не ответил? Чтобы ты пришел с печалью и не ушел с радостью? У меня всегда было что тебе сказать. А и даже если сейчас я ничего тебе не скажу, то к рассвету я буду знать достаточно. В нашем мире люди не умеют хранить секреты. А я пока еще не разучился слышать и запоминать.
– Женщина попросила меня помочь, – сказал я, допивая мартини.
– Так-так, – Ли поощрительно кивнул головой.
– Женщину ограбили двое твоих земляков.
– Ох, как нехорошо! – возмутился Ли. – Грабить женщин!
– Твоих земляков трудно винить. Мало кто удержался бы от соблазна: на той женщине висело золота и камней на десять тысяч баксов.
– Надеюсь, твоя знакомая не пострадала? – Старый Ли прижал ладони к груди, всем своим видом демонстрируя глубокое сожаление. – Ей не был причинен вред?
– Она насмерть перепугалась. А потом дико разозлилась. Ей жалко пропавших вещей. Она хочет их вернуть.
– Само собой разумеется, Костя, – скорбно заметил Ли. – Каждый из нас хотел бы вернуть утраченное или потерянное, но разве всегда это возможно? Мы теряем дорогие нам предметы, теряем дорогих нам людей... Подумай, Константин, что твоя знакомая могла бы потерять не только набор ювелирных изделий, она могла потерять здоровье. Ведь могло бы и так случиться, понимаешь? И как велика была тогда скорбь родных и друзей этой достойной женщины? Я думаю, что это было бы куда более серьезной потерей. Так не лучше ли радоваться тому, что не случилось худшее, чем печалиться о происшедшем досадном инциденте...
– Ты слишком много куришь, Ли, – сказал я. – И от этого в твоих словах мало смысла.
– Я лишь могу принести свои извинения этой уважаемой даме, – продолжил Ли, как будто и не слыша моего замечания. – Могу извиниться за весь мой народ, в котором, как и в любом другом народе, есть хорошие люди и плохие. Есть ученые и поэты, а есть отъявленные мерзавцы, способные обокрасть несчастную женщину... Такова моя доля: слава достойных сынов моего народа достается лишь им самим, а
