контрабандистов здесь нет. Тем более, — никакой школы боевых искусств. А есть или испарение от земли. Или какие-то растения, способные давать такую реакцию. Или что-то в этом роде…
Если честно, — Гвидонову самому было не по себе.
Вернее, какая-то лень поселилась в нем, или какая-то усталость. Когда все окончательно становится по-фигу.
И есть хотелось. Чего-нибудь горячего. Хотя бы вчерашнего супа из консервированного лосося. Хотелось увидеть знакомый вертолет, и родное болото, в котором так симпатично квакают лягушки. Позагорать часик после сытного обеда, перед тем, как завестись и тронуться в обратный путь.
Сдались ему ядовитые растения, испарения из земли, от которых исходит такая нервная реакция. Или еще что-то, что нарушает правильную работу организма.
Приводя его в негодность.
Хотелось не думать об этом месте, — забыть его. Как забывают содержание сна, когда просыпаются утром. И видят перед собой настоящий день, — а не какой-то там извращенный вымысел.
Тем более, что здесь, на самом деле, нет ни контрабандистов, ни монахов.
Так, спрашивается, на кой черт стараться?.. И ради кого?
Если бы Гвидонов был личностью творческой, не подконтрольной никому, кроме собственного «я», был каким-нибудь художником, писал бы «Явление Христа народу», каждый божий день, подчиняясь только внутреннему влечению, расположению созвездий в своем личном космосе, — он бы на этом остановился.
На вредных газах, выходящих из-под земли, и влияющих на сознание человека.
Этого бы хватило, чтобы прислушаться к собственному глубинному зову, — и желанию.
Когда все в душе протестовало против прогулок по этой чуждой ему местности. Которая теперь виделась некой клоакой, сродни городской помойке, которая смердит, и где под ногами все время попадаются использованные женские прокладки.
Но дело в том, что Гвидонов не был художником, — хотя какое-то внутреннее «я» у него все-таки имелось.
Которое изо всех сил возмущалось и протестовало.
Потому что Гвидонов не первый раз уже наступал на горло этому избалованному собственному «я».
Делал, не как хочет оно, — а как было нужно.
«Нужно», — вот некий магический артефакт, которому он привык безропотно подчиняться. Был план, составленный за ночь, и прошедший к утру все внутренние инстанции. Все визы были проставлены, все сомнения преодолены, — план нужно было выполнять. На то он и план.
Поэтому он снова скомандовал: «Подъем», — оставил с поверженным и впавшим в дрему профессором одного из лягушатников, для помощи, и двинул свою экспедицию по знакомому, не пройденному до конца, маршруту.
Но на этот раз шел впереди.
Шел и шел. Время было. Сухой паек они с собой взяли. Можно было так плутать хоть до вечера, — преодолевая собственную брезгливость.
Что он и собирался сделать.
На зло себе.
Его команда вытянулась следом. За ним, — охранник. Дальше, — незаметный Петька, соблюдавший дистанцию между начальником и подчиненным, за ним, — двое лягушатников, потом — охранник, за ним — еще двое местных. И опять — охранник.
Такая вот получилась бригада. Ух.
Третий за спиной пыхтел недовольно. Ему тоже не хотелось повторять уже разок пройденную дорогу. Ему хватило одного раза.
Но — надо…
Вот в этом месте они потеряли профессора, — среди безмятежного лесного приволья.
Бывает.
Часы на руке отчитывали время, — следующая остановка метров через триста-четыреста, там, где так не понравилось Третьему. Посмотрим.
Но настороженность была. Если газы, или другие запахи, — нужно иметь противогазы. Теперь же, только народное средство, платок, намоченный собственный мочой. И — обратно.
Снаряжать новую экспедицию.
Но там, где сник Игорь Кузьмич, никому плохо не стало. Гвидонов оглянулся пару раз, посмотреть. Цепочка прошла по этому месту без помех.
То есть, если газы, — то какими-нибудь выбросами. Не запах растений. Почти нет ветра…
Но так недружелюбен этот лес. Так опасен.
И нет — птиц… Да, нет птиц. Тишина.
Это же надо, нет ни одной птицы. На самом деле. Одна враждебность.
От этой позванивающей в ушах тишины.
В которой лишь шорох ног идущего сзади.
— Далеко еще? — спросил он, не оглядываясь.
— Да почти пришли. Я был вон у того сломанного дерева. Там бугорок, я за ним занял оборону.
Какую оборону? — подумал Гвидонов. Хотя, да, — здесь нужно занимать оборону. Обязательно.
— Там привал, — сказал Гвидонов, и поразился своему голосу, хотел сказать негромко, а получилось громко, почти криком.
Кто-то смотрел на него. Недобрый.
От которого нужно прятаться. Быстрей.
Нельзя быть на виду у неприятеля, который наблюдает за тобой в оптический прицел своего оружия.
Последние шаги до бугорка, у подножья которого стояла переломанная и наполовину высохшая сосна, Гвидонов проделал бегом. Бегом и пригнувшись, — как под обстрелом.
Плюхнулся в выемку, между деревом и бугорком, — как в окоп.
Следом, рядом с ним, приземлились Третий и Петька.
Больше никого не было видно.
— Где остальные? — строго спросил Гвидонов.
Остальных не было видно.
И тут, в ответ Гвидонову, прозвучала короткая автоматная очередь. С той стороны, где они только что были. И все стало опять тихо.
— Что там у них? — спросил Третий. — Вроде нормально шли… Может, на них напали?
— Приготовиться к бою, — сказал Гвидонов, доставая свой «Вальтер».
Охранник дослал первый патрон в ствол своего автомата, а Петька снял со спины рюкзак и начал извлекать из него части снайперской винтовки. Не прошло и минуты, как в его умелых руках оказалось мощное оружие дальнего боя.
Совсем не лишнее в сложившейся ситуации.
— Может, вызвать штурмовики? — спросил он. — Они здесь камня на камне не оставят.
— По нам заодно пройдутся, — сказал Гвидонов.
— С лазерным наведением, — сказал виновато Петька.
— Не сейчас, — ответил Гвидонов. Поскольку не видел еще противника, и не знал размеров грозящей им опасности…
Но противник не замедлил показаться.
С той стороны, откуда они пришли, вдруг раздался хриплый голос бригадира лягушатников, Иваныча:
— Эй, начальники, мы здесь двоих ваших уже порешили. Теперь ваша очередь.
— Зачем вы это сделали? — крикнул в ответ Гвидонов.
Петька с Третьим тут же перевернулись в нужную сторону, и заняли позиции по обоим сторонам от
