упускает возможность поболтать с кабульской ребятней. Многие его знают и любят.
А здесь живут беженцы из провинции Гельменд. Условия жизни здесь ужасные, хотя правительство делает все возможное, чтобы их улучшить и помочь несчастным.
В сравнении с палаточным городком эти дома кажутся экзотическими дворцами.
Манго в Афганистане – все равно что яблоки в России.
Одно из афганских чудес – озеро Карга, стоящее недалеко от границы с провинцией Парван на северо-западе от Кабула. Цвет воды – зеленый. Поверхность воды ровная, почти стеклянная. Вокруг – немые кишлаки. Здесь очень тихо. Но эта тишина почему-то не умиротворяет, а напрягает.
На одном из берегов озера, в так называемой курортной зоне, построены шатры на каменных сваях. Такой шатер можно взять в аренду на весь день и отдыхать в тени, любуясь изумрудной водой Карги.
Здесь же раскиданы уютные кафе и рестораны...
...а в них – приветливый персонал.
Можно совершить увлекательную прогулку на катере в открытое озеро.
А на другом берегу – кишлак, который во времена нашей войны пользовался весьма дурной репутацией. Как там принимают гостей сейчас – не знаю.
Кишлак, «зеленка», дувалы – для нас это были военные объекты, места сосредоточения противника, особо опасные точки, которые на тактических картах всегда помечались синим цветом.
Подобные «улочки» в кишлаках оставили в памяти стойкую ассоциацию с опасностью, смертельным риском, коварством. И сейчас трудно избавиться от чувства, будто где-то рядом затаилась опасность.
Нет, это не руины. Это вражеский бастион, огневая позиция или место для засады – трудно избавиться от такой вот ассоциации...
Но безопасность этих дувалов обеспечивает подтянутый афганский воин, и, глядя на его спокойное мужественное лицо, невольно расслабляешься.
Дровяной базар. Как и тысячу лет назад, дрова продаются на вес. Они – самое главное после хлеба. Суровой зимой 2008 года замерзли свыше 600 человек.
Мастерская по производству оконных рам. Даже по нашим меркам стоят они весьма дорого. Дерево – едва ли не самый ценный строительный материал.
Хлопок – «белое золото». Нефть – «черное золото». Дерево в Афганистане – «зеленое золото». Дрова, конечно, не всем по карману, и с наступлением холодов столицу Афганистана затягивает удушливый дым – горожане начинают топить печурки, сжигая пластиковые бутылки, автомобильные покрышки и прочий мусор.
Могилы на кладбищах в Афганистане отмечены зеленым флагом.
Вход в крупнейший в Кабуле отель «Интерконтиненталь». Воспаривший над городом, он уже несколько десятков лет является самым удобным, излюбленным приютом для журналистов, бизнесменов и политических деятелей многих стран и континентов. Отсюда корреспонденты вели свои репортажи в тревожные дни апрельской революции, в дни переворота, когда был свергнут Амин, в морозные декабрьские ночи, когда на кабульскую взлетку садились тяжелые транспортные «Илы» с советскими десантниками...
С тыльной стороны главного корпуса отеля – бассейн.
Над главным корпусом отеля – вертолет американских ВВС (правда, созданный русским конструктором Сикорским).
А в тени деревьев у левого крыла главного корпуса отеля... нет-нет, не подумайте ничего плохого! Это полуденная сиеста у служащих отеля.
Афганцам осточертела война. Они хотят мира. Они хотят заниматься бизнесом. Все поголовно. Зрелые, предприимчивые мужчины открывают в городе кафе, бары и рестораны. Они оформляют залы в национальном стиле, но с учетом европейских требований. Здесь скоро откроется уютное кафе.
Афганские бизнесмены в разговорах с нами предельно откровенны: «Я не могу понять, какого черта мы друг в друга стреляли?! И чего мы добились? Вы – друзья – ушли, а американцы – враги – пришли». Афганцы возлагают на Россию большие надежды. Они знают, что мы сроднились, что народы Афганистана и России близки по духу. Раны, которые мы нанесли друг другу, на удивление быстро зажили. Мы пережили войну – хуже уже ничего не бывает, а потому у нас впереди – только светлые страницы.
И этот Вечный город Азии, не менее древний, чем Рим, продолжает жить, чудесным образом сочетая в себе древность и современность, и упорядоченность (так хочется в это верить!) становится нормой жизни. Школьники спешат на занятия, полицейские следят за порядком, торговцы зазывают покупателей.
Водовозы снабжают труднодоступные районы города водой...
Сирые да убогие просят милостыню...
Фермеры везут на рынок овощи и фрукты...
И женщины в небесно-голубых паранджах, каких не встретишь больше нигде в мире, летают, словно феи.
И все же главная особенность сегодняшнего Кабула – это охвативший город строительный бум.
Строят много, строят красиво.
В городе появляются целые кварталы, наполненные роскошными особняками.
Архитектура многих особняков поражает своим великолепием и восточным богатством красок.
И эти новоявленные дворцы, как часто бывает на Востоке, преспокойно соседствуют с крайне бедными лачугами.
А вот от такой встречи ком становится в горле. Это все, что осталось от советской боевой машины пехоты. Полуистлевший след давней военной драмы. Рваный, обгоревший остов некогда могучей машины теперь используется для сугубо мирных целей. Кто-то из жильцов близлежащего дома пристроил у борта БМП палку с веревками для сушки белья. Возможно, в непогоду внутри ржавого корпуса находят приют бомжи и бродячие собаки. Я долго стоял рядом, не смея притронуться к нагретой солнцем броне. Над останками машины еще витали души давно погибших бойцов, и если очень сильно прислушаться, то можно было услышать, как скрежещут гусеницы о гальку, как мучительно ревет мотор, оглушительно трещат автоматы и от разрывов гранат звонко лопается горячий воздух...
...а внутри десантного отделения задыхаются от пороховой гари бойцы, приникшие к бойницам, и хрипло кричит в ларингофон сержант, пытаясь запросить подмогу, и веером окропляет железо алая солдатская кровь... Так оно было. Для местных мальчишек – это просто остатки какой-то большой тяжелой машины. Для взрослых жителей – мусор, шлак, оставленный войной. Для меня же это – святой Памятник нашим бойцам, мужеству и верности долгу. Я не хочу говорить о бессмысленности той войны. Понятие целесообразности может меняться множество раз, как, собственно, понятие справедливости. Но понятие солдатского подвига не подлежит обесцениванию, не подлежит пересмотру и упразднению за давностью лет. Воинский подвиг – это нравственный капитал всего человечества... Как жаль, что те, кто живет неподалеку от боевой машины пехоты, этого еще не понимают.
