Кроме ключей, в машине были какие-то предметы, похожие на оборудование для переработки и потребления наркотиков. Шприцы, трубки и прочая дешевка.
Автостоянку, примыкавшую к бухте яхт-клуба, они покинули во взятых напрокат легковых машинах. Глухой ехал в «шевроле». Переехали Гамильтонский мост и оказались в другом штате. В половине третьего дня он полностью расплатился со своими сообщниками, и они отметили успешное завершение дела, опустошив несколько бутылок шампанского. Все четыре машины стояли во дворе мотеля, багажник «шевроле» Глухого был загружен похищенными наркотиками. Глухой сказал своим бывшим сообщникам, что они должны уйти по одному с четвертьчасовым интервалом. Первым уйдет Флорри, потом Картер и, наконец, Глория. Все, казалось, с удовольствием позволили ему распоряжаться собой.
Они не могли ни на что пожаловаться: благодаря своему главарю каждый из них обогатился на сотню штук.
Выпили за легкость, с которой была проделана работа, выпили за доблесть и хладнокровие друг друга, с особенным воодушевлением выпили за Глорию, которая с неженской смелостью и твердостью устранила с их пути мусорщика.
Никто не сожалел, что приходится расставаться. Все знали или догадывались, что наркотики, лежавшие под брезентом в багажнике «шевроле», стоили намного больше выплаченного Глухим вознаграждения. Но он разработал план и поэтому, по их мнению, имел право на львиную долю добычи.
Они допоздна распивали шампанское как старые добрые друзья. Когда все постояльцы мотеля разошлись по комнатам, Флорри посмотрел на часы и произнес:
— Пора разбегаться.
И пошел переодеваться в ванную. Оттуда он вышел в коричневых вельветовых брюках, зеленой спортивной рубашке, светло-коричневом свитере с V-образным вырезом, коричневых носках и коричневых кожаных мокасинах. Картер сказал ему, чтобы он не вздумал просадить сразу же все свои деньги. Все посмеялись, Флорри пожал бывшим сообщникам руки и ушел, а через минуту оставшиеся услышали, как его машина тронулась с места и умчалась.
Прошло еще десять минут. Картер вздохнул и сказал:
— Ребята, все хорошо, что хорошо кончается.
И пошел в ванную переодеваться. Сбросил с себя изумрудно-зеленую униформу и вернулся в красном свитере с высоким воротом, серых брюках, синей спортивной куртке, синих носках и черных ботинках. Пожал руку Глухому, поцеловал в щеку Глорию и ушел. Услышав, как его машина выезжает за ворота мотеля. Глухой сказал:
— Наконец-то мы остались одни.
Глория изогнула дугой бровь.
— Через пятнадцать минут я тоже уйду.
— Ты еще не научила меня фокусам с календарями, — напомнил ей Глухой.
— Эти фокусы — моя тайна, — возразила она. — И я не передам ее никому на свете.
— Еще какие-нибудь фокусы знаешь?
— Знаю кое-что.
— Научишь меня им?
— Пятнадцать минут — это твоя идея, — сказала Глория.
— А кто будет считать эти минуты? — улыбнулся Глухой.
Он подлил в бокалы шампанского, включил радио, встроенное в телевизор, нашел классическую музыку, нежную и романтичную, исполняемую на струнных инструментах. Глория села на единственный в комнате стул. Глухой — на край кровати. Зазвенели бокалы, они разом произнесли: «За твое здоровье», поднесли бокалы к губам и маленькими глотками выпили чудесное пенящееся вино. Глория наблюдала за ним из-за края бокала, и он посчитал это хорошим знаком.
— Уж не поедешь ли ты домой в спецодежде мусорщика, — поинтересовался он.
— Нет, конечно. Переоденусь перед уходом.
С минуту в нерешительности помолчали. Потом он спросил:
— Почему же ты не переодеваешься?
Она пристально посмотрела на него, поставила бокал на стол и ответила:
— Сейчас.
В ванной она оставалась долго. Когда вышла оттуда, на ней были черные узкие брюки, красная шелковая блузка и черные туфли оригинального фасона на высоких каблуках.
Глория не закрыла дверь в ванную, и Глухой увидел сваленные в кучу на полу возле ванны униформы мусорщиков. Она села на стул, скрестила ноги, обтянутые узкими брюками, взяла бокал с шампанским, подняла его в безмолвном тосте и выпила. Глухой подошел к ней, наклонился и поцеловал.
— Помнишь день, когда мы с тобой обо всем договаривались? — спросил он.
— Ну?
Он наклонился еще ниже, коснулся лицом ее лица.
— Ты спросила, что я хочу от тебя. Помнишь?
— Помню.
Он снова поцеловал ее.
— Какой у тебя прелестный ротик, — произнес он.
— Спасибо, — отозвалась она.
— Помнишь, что ты тогда сказала?
— Да.
— А что я сказал?
— Конечно.
— Так что же я сказал?
— Ты сказал, что не платишь женщинам деньги за любовь.
— А что ты мне на это ответила?
— А я ответила, что не целую мужчин за деньги.
— Хорошо, — похвалил он ее, — я и не собираюсь давать тебе их.
— Хорошо, — отозвалась она.
— Хорошо, — повторил Глухой.
Он взял ее за руки, нежно помог ей подняться со стула.
Потом поднял ее, понес к кровати, положил на нее, сбросил с ног мокасины и лег рядом. Она прильнула к нему, он обнял ее и с неистовой силой поцеловал. Его руки спустили узкие брюки с бедер, обнажив самое сокровенное, потом обнажились ее ноги до самых лодыжек и черных туфель на высоких каблуках. Брюки, словно цепи, связали ее ноги.
— Я хочу привязать тебя к кровати, — сказал он.
— Привяжи, — разрешила она.
Кожаными ремнями он привязал ее запястья к передней спинке кровати, а лодыжки — к задней, оставил ее распростертую и ожидающую его в постели и пошел в ванную. Обнаженный и возбужденный он вышел оттуда, приблизился к ней, поцеловал, положил руки на ее соблазнительное распростертое беспомощное тело. Апрельский день клонился к концу. Более часа он играл с ней в любовные игры, вначале ласкал ее руками, потом губами, а в конце водил по ее телу пистолетом «узи». Игра была опасна и щекотала нервы, особенно когда холодное дуло касалось интимных частей ее тела. Глория корчилась, лежа рядом с ним на постели. Она была еще привязана, когда он наконец занялся с ней любовью. Отвязал он ее только через полчаса, и они лежали вспотевшие, усталые.
— А теперь твоя очередь, — сказала она.
— Ох-хо, — выдохнул Глухой.
Он лег на спину, прикрыл рукой глаза, его мускулистое Тело расслабилось.
— Замри, — велела она ему и подняла с пола кожаные ремни.
Вначале она связала ему руки.
Потом ноги.
А он лежал, распростертый, на постели, смотрел на нее и улыбался.
