сосредоточиться… Как же с вами на заставу идти?
Это подействовало — установился некоторый порядок.
— Мы будем!.. — начал Бастик Дзяк.
Ребята мгновенно подхватили:
— Отлично работать!
Орионовна улыбнулась и спросила:
— А с этой троицей что решим?
— Поручить выдирать траву на линейке, — жестко заявила Ленка. Ее не поддержали.
— Взять их с собой. Они больше не будут!
Так предлагало большинство.
— Не буду! — сказал Санька и ударил кулаком в грудь.
— Не буду! — сказал Митя.
— В работе с любым посоревнуюсь, — сказал Пантелей.
— И все-таки предложение Яковлевой стоит обдумать, — сказала Орионовна. — Слова словами, а нарушение остается нарушением…
Что-то зловещее было в этом повторении: нарушение… нарушением.
Оно даже приснилось Пантелею, хотя Орионовна перед отбоем объявила, что завтра всем быть не в парадном, но обязательно с галстуками…
Еще там, на собрании, Пантелей благодарно подумал: Капа умеет так вступиться за товарища, что тот не чувствует себя слабеньким и обиженным. После ее слов ощущаешь силу, потому что она не то чтобы защищает своего, а добивается справедливости.
Теперь, припомнив собрание, он уверенно отметил: слова Капы и другим ребятам помогли правильно отнестись к прославленной троице, не наказывать бессердечно — не лишать „дня границы“. И на воспитательницу должно было подействовать то, как говорила, как держала себя Капа. Такой она настоящий человек, Капа Довгаль. Вот с кем делать большие дела! Вот кому раскрыть бы свою тайну! Вот с кем бы на пару подготовить и провести операцию… Операцию… Стоп, а как называется эта операция? О названии он не позаботился, а зря. Надо сейчас определить. Операция „Шпион“? Коротко и — слишком открыто. Операция „Разведчик“? Красиво и неправильно. Операция „Дозор“? „Дозор“… „Дозор“… Так, хорошо. Он выходит в дозор и, обнаружив нарушителя границы, задерживает его…
Тропа снова скрылась в зарослях. Начался подъем. На тропе воздух был недвижным, плотным, жарким. И шагать вверх было тяжеловато. Никто не шутил. Сопели, обливаясь густым потом. А „полковник“ Багров и его „адъютант“ Бастик по-прежнему шли впереди. Иногда „полковник“ оборачивался и коротко бросал:
— Крепиться, товарищи бойцы, крепиться! Самых стойких ждут награды и слава! Это я вам обещаю, я!..
16
Низкий берег покрыт серебристо-серым галечником. Всюду — узловатые стволы нездешних деревьев. Море принесло их издалека, выскоблив, омыв. Они белеют, как скелеты гигантских животных.
Пустынно и тихо. Невольно приходит на ум, что с тех пор, как вымерли доисторические гиганты, никто здесь не селился.
Кремнистая дорога спустилась с горы, круто повернула и устремилась в долину, будто спешила покинуть это безлюдное место.
Тропа, по которой шел отряд, влилась в дорогу, и ребята стали удаляться от берега. Небольшой подъем привел их на просторную поляну. Затем миновали тенистый тоннель под раскидистыми дубами и увидели деревенскую ограду из жердей. В кустах бузины возился пятнистый, как маскировочная ткань, поросенок. Под кудрявой алычей разлеглись две красные коровы.
Даже стадион по ту сторону ограды какой-то деревенский: невыкошенное футбольное поле, по краям трава — выше колен, неровно вытоптанная волейбольная площадка, перекладина на высоких, столбах, толстенный канат с узлом на конце, лестница.
Долинку перегораживал каменный забор. На створках железных ворот и калитке — алые звезды. В зелени высоких яблонь и груш — черепичные крыши.
Застава!
Пятый отряд остановился на дороге перед воротами.
Калитка качнулась, и вышел огромный и очень старый пес, лохматый, в черной с серым шерсти на спине, желтой на животе и широких лапах. Челюсти у него такие, что железную трубу переломят, только скрежет пойдет.
— Это ж Буран! — завопил Санька Багров. — Он прошлым летом к нам в лагерь приходил. С пограничниками!.. Буран! Буранчик, сюда!
Покачивая тяжелой головой, Буран приблизился к строю, постоял, подумал и улегся у ног Бастика Дзяка — заслуженный старик любил ребят.
— Ты уше на пенщии, Буданщик? — шепелявил Бастик, считая, что так старому псу понятнее.
Бастик опустился на колени, погладил Бурану шею, а тот поднял голову и с печальным осуждением посмотрел на мальчишку: что это за нежности такие?
Пантелей достал из кармана карамельку, хотел было сам дать ее Бурану, но передумал, протянул Капе:
— Угости его.
Капа положила карамельку на ладонь, поднесла к губам Бурана.
Пес понюхал, вздохнул и отвел морду.
— А-а, понимаю! — Капа развернула карамельку, измяла ее в пальцах. — Ешь, теперь справишься…
Буран слизнул карамельку, долго беззубо жевал ее, закрыв глаза и печально вздыхая.
— Плохо быть старым, — пожалела Капа Бурана.
Орионовна снисходительно улыбнулась:
— Вот поживешь, узнаешь, что и в преклонных годах не хочется причислять себя к старым и что в любом возрасте есть своя прелесть.
Капа пожала плечами — непонятное что-то!
— А чего жалеть его? — сказал Валерий Васильевич. — Он ведь тоже был молодым.
Орионовна и вожатому улыбнулась снисходительно.
Буран сжевал карамельку и заснул. Его, разумеется, не интересовали разговоры, от которых не помолодеешь, не станешь сильным.
Прикладывая пальцы к губам, ребята требовали тишины — пусть поспит старый друг и помощник пограничников.
А Буран встрепенулся, наставил уши. Немного погодя, донесся рокот мотора. Пес осклабился, наверное, узнал, что свои едут. И вправду, из зеленого тоннеля выкатился газик с выгоревшим верхом. Машина затормозила возле отряда, дверка со стуком откинулась, и на дорогу выпрыгнул замполит заставы лейтенант Дашкевич, рослый, широкоплечий, с молодым веселым лицом.
— Извините, товарищи, — заговорил он, поднося ладонь к козырьку. — Задержался на дозорной тропе — там ваши ребята из старших отрядов работают. Хорошо работают. Мы и для вас дело припасли. Заходите.
За каменным забором был особый, аккуратный, спокойный и строгий мир.
На плац выходил одноэтажный кирпичный дом с крылечком в три ступеньки и высокими окнами по фасаду. На крылечке показался сержант с красной повязкой над локтем — дежурный. Он козырнул, что-то тихо сказал лейтенанту, выслушал ответ и, снова козырнув, скрылся в доме.
Лейтенант дал ребятам время оглядеться на заставе и сказал:
— Вы, товарищи, сейчас находитесь на самом почетном месте нашей заставы — на плацу. Здесь наши
