любви, нашептывая ей на ухо свои желания, замечая, как розовеет от стыда ее теплая щека, и наслаждаясь, когда она, превозмогая стыдливость, робко включалась в любовную игру, сценарий которой он создавал каждый раз заново и каждый раз – исключительно для них двоих.
Но рано или поздно все заканчивается. Однажды поняв, что ему больше уже нечему учить свою пылкую любовницу, Гоша начал стремительно терять к ней интерес.
Он всегда шел по жизни легко, не останавливаясь и не растрачивая эмоции по пустякам.
Майя это знала. Только не могла предположить, что в категорию «пустяков» однажды попадет и она сама. И не верила, просто не хотела верить в то, что стала ему неинтересна. Разрыв был неминуем, а Майя все утешала себя мыслями о том, что Гоша просто устает на работе, что хандрит из-за разладившихся отношений с отцом, что на телефонные звонки не отвечает, потому что не слышит – ведь мобильник у него вечно работает в режиме вибровызова.
И еще множество оправданий она сумела придумать для Гоши. И наверное, придумывала бы их и дальше, если бы в один прекрасный день, как водится, ее не поставили перед фактом.
Факт имел место в Гошиной квартире, которую они снимал в центре города. Квартира считалась их «гнездышком». Естественно, от «гнездышка» у Майи имелся собственный ключ. События развивались, как в банальнейшем анекдоте, с той лишь разницей, что в отведенной незадачливому мужу роли рогоносца пришлось выступить ей самой. Она уезжала к матери – Анна Андреевна вот уже несколько лет жила на берегу Черного моря, в Ялте, куда настоятельно порекомендовали ей переехать врачи из-за состояния здоровья. Майя уехала в Ялту на неделю, но не выдержала и вернулась раньше. Причем сюрпризом.
Как оказалось, сюрприз ждал ее. Да еще какой, всем сюрпризам сюрприз! Двойной, если учитывать количество особ женского пола, извивающихся на широкой двуспальной кровати их уютного «гнездышка» в компании любвеобильного Гоши.
Даже теперь, вспоминая об этом, Майя иногда вздрагивала.
Тогда она бежала по улице, не помня себя, с одной только мыслью – умереть побыстрее. Какая-то женщина обнаружила ее на скамейке в парке и отвела домой. Напоила чаем, запихала в рот две таблетки снотворного и ушла, оставив номер своего телефона.
Майя ей так и не позвонила. Зато, проснувшись на следующий день, позвонила Гоше. И услышала в ответ на свой вопрос о вчерашнем:
– Милая, между нами все кончено. Разве ты этого еще не поняла?
А она-то ждала объяснений! Оправданий! Извинений! Она еще раздумывала, простить или не простить Гошу, и почти пришла к выводу, что простить придется, потому что жить без него она не сможет... Никак не сможет.
Оказалось, что выбора у нее нет. Придется жить без него, и никто у тебя не спрашивает, сможешь ты или не сможешь...
Неделю она провела одна взаперти в своей квартире. Отключила все телефоны и целыми днями лежала плашмя на диване, уставившись в потолок. Почти не вставала, а к концу недели поняла, что вставать уже практически не может – нет сил. Да и откуда им было взяться, если за семь дней, кроме литра апельсинового сока, найденного в холодильнике, она в рот ничего не брала?
«Вот и хорошо, – подумала тогда Майя. – Значит, еще несколько дней поживу – а потом умру». От этой мысли впервые за прошедшую неделю она почувствовала облегчение...
Но умереть ей не дали. В воскресенье заявились две подружки-однокурсницы, встревоженные долгим ее отсутствием и недоступностью телефона. Долго и настойчиво звонили в дверь. Майя не открыла бы, ни за что в жизни бы не открыла, если бы знала, что там, за дверью всего лишь подружки-однокурсницы...
Но подумала: а вдруг это он?
И поплелась к двери из последних сил. Открыла – и упала, потеряв сознание.
А очнулась уже в больнице, под присмотром врачей и все тех же подружек-спасительниц.
Очнулась живая. Да к тому же еще и беременная...
Новость сразила ее наповал. Она даже ощутила некоторую благодарность к спасительницам, которые не дали ей умереть. Нет, конечно же, не известие о том, что она скоро станет матерью, вдохнуло в нее жизнь. Ребенок сам по себе тогда не представлял для нее ценности. Ребенок как средство вернуть Гошу – вот что заставило ее снова ощутить вкус к жизни.
С надеждой она прожила еще три дня. Выписавшись из больницы, заскочила домой, привела себя в порядок и без предупреждения отправилась к Гоше.
Уж лучше бы, наверное, предупредила...
Новоявленный отец, ничуть не смущаясь присутствием при разговоре очередной своей полуобнаженной подружки, заявил, что отцом признавать себя не желает. Потому что он понятия не имеет, с кем она там, в Ялте, успела «перепихнуться».
Он закрыл дверь у нее перед носом, на прощание сухо бросив, чтобы не надоедала ему больше, не маялась дурью и сделала по-быстрому аборт.
Даже денег предложил – следует отдать должное его благородству.
Майя от денег отказалась. У нее оставались еще свои кое-какие сбережения, которые и решено было потратить на аборт.
И она бы его сделала. Непременно сделала бы. Если бы во время осмотра врач не сказал: особенности ее анатомического строения таковы, что при любом раскладе факт зачатия следует рассматривать не иначе как чудо.
Он так и сказал: «Чудо».
И не стал уговаривать Майю, чтобы она оставила ребенка. Решение пришло в самый последний момент, когда медсестра в строгом темно-зеленом хирургическом костюме и с маской на лице уже набирала в шприц раствор для наркоза.
В тот момент Майе вдруг показалось, что ребенок шевельнулся у нее в животе. Хотя, конечно же, на таком раннем сроке это было невозможно. Она знала, что невозможно, но слово «чудо» настойчиво звучало в сознании, не утихало, и она вдруг поняла, что не может, не имеет права уничтожить его, это чудо. Поднялась с операционного стола и сказала:
– Извините, я передумала.
Медсестра что-то недовольно проворчала себе под нос, а анестезиолог, хмурый пожилой дядька, у которого тоже за маской были видны одни только глаза, улыбнулся.
Теперь нужно было привыкнуть к мысли о том, что в ближайшем будущем ей предстоит стать матерью- одиночкой. Перспектива не из приятных, если учесть отсутствие образования, работы и не слишком высокие шансы трудоустройства из-за отсутствия опыта и наличия беременности.
Почти два месяца она потратила на безрезультатные поиски. Но время даром не теряла. Делала уколы и перевязки соседке по лестничной клетке, мыла по вечерам полы в детском садике, связала на заказ несколько джемперов и экономила на всем, на чем только можно было экономить.
На четвертом месяце малыш зашевелился по-настоящему. К этому времени она уже любила его, разговаривала с ним, называла его чудом, на ночь сказки рассказывала и понять не могла – как это ей в голову тогда пришло убить своего ребенка? Теперь при одной только мысли об этом она испытывала панический ужас.
Хотя при мыслях о будущем иногда приходилось испытывать похожее состояние.
Как она сможет вырастить ребенка – одна? О том, чтобы рассчитывать на помощь матери, и думать не приходилось. Анна Андреевна, работающая в Ялтинском краеведческом музее экскурсоводом, за свою работу получала не такие большие деньги, которых могло бы хватить на семью из трех человек. По- хорошему это Майя должна бы помогать уже матери, а не на помощь с ее стороны рассчитывать.
Рассчитывать приходилось только на себя.
И еще – чуточку, самую малость, в глубине души первое время она все-таки рассчитывала на Гошу. Понимала, что это глупо и даже мерзко, ругала себя за эти мысли, но все равно ничего не могла поделать. Думала – а вдруг он исправится? Поймет? Оценит?
«Оценит, как же», – тут же возражала сама себе, нахмурившись, и отгоняла мысли о нем. Ведь, если разобраться, никакой любви уже не осталось. А то, что было, может, и не любовь вовсе, а просто страсть, зов плоти, извечные хитрости маскирующегося либидо?
Да и какая теперь разница! Надо думать о себе. О себе и о ребенке. И кто сказал, что жизнь не
