Говоря это, я приблизился к Вестеру вплотную.
— Так что вы хотите? — он перешел на более сдержанный тон.
— Да ничего особенного. Просто бросаю вам лассо.
Он побагровел и вскочил с кресла, лысина заблестела от пота. С этого мгновения начался тридцатисекундный отсчет.
— Сегодня с шестнадцати часов одиннадцати минут, Вестер, рекомендую запомнить время.
Я был предельно точен — прямо над моей головой висели настенные часы.
Он попытался что-то сказать, но голос ему не повиновался.
— Чего не сделаешь, чтобы развлечь общественность, Вестер, — ухмыльнулся я и начал следующий круг. Он глядел на мое лассо, как на святыню.
— Вы сошли с ума, Дам, — наконец прохрипел он. — Уходите прочь, и я велю уменьшить вам лассо на десять метров. Признаюсь, ваш трюк не лишен оригинальности.
— Вы очень добры, Вестер. Но я должен сообщить вам еще и коэффициент. Всего-навсего восемь, дружище, но я знаю, как его увеличить!
Время пришло. Одним прыжком я вскочил на стол и направился к Вестеру прямо по разложенным бумагам, лавируя между букетами цветов и бутылками с водой. Лассо я подпустил вплотную, а затем достал из кармана специальное устройство, которое приобрел за свои жалкие шестьсот тридцать тысяч. Я тщательно прицелился, наслаждаясь видом противника. На багровой физиономии Вестера застыл ужас.
Со всех сторон послышался шум падающих стульев. Боковым зрением я видел разбегающихся членов совета, покинувших своего президента в самую ответственную минуту.
— Не сходи с ума, Дам! — крикнул Вестер, но я уже нажал на курок. Это оказалось совсем нетрудно.
С невыразимым облегчением я наконец остановился.
Красный свет за моей спиной погас. Из передней части направленного на Вестера устройства начала выползать светящаяся зеленым змейка. Как только с установленной законом скоростью четыре километра в час на свет появились все восемь метров, те двадцать пять, что еще висели позади меня, послушно и легко соединились с ними.
Я упал на ближайший стул и уткнулся лицом в сукно стола. К потной щеке прилип какой-то циркуляр, но я был не в состоянии сбросить его на пол.
Я ничего не видел, но слышал отчаянный вопль Вестера и топот многих ног, а затем уже один только визг этого мерзавца. С каким удовольствием я бы взглянул, как его бесформенное тело кубарем катится по ступенькам! С какой жадностью я насладился бы ужасом в его глазах! Но на все это у меня не хватило сил.
У Вестера уже не осталось времени, чтобы дать кому-нибудь взятку и с лихвой вернуть мне свое лассо. Он был сожран зеленой гадиной менее чем в ста метрах от собственной конторы.
А я все лежал животом на столе, от отвращения к себе и всему миру глотая соленые слезы и грызя зубами дерево, чтобы не закричать в отчаянии.
Критика
Елена Ковтун
Бархатная эволюция
В 1996–1998 годах в нашем журнале была опубликована серия «географических» очерков о путях развития жанра в различных странах. Однако критики в основном рассматривали классические периоды в истории литературы той или иной страны. И завершали обзор концом восьмидесятых годов. В последнее время редакция получает немало писем с просьбой рассказать о нынешнем состоянии НФ. Мы постараемся это сделать, но историю тоже напомним.
Рядовой российский любитель фантастики знает о ее чешской «версии» не так уж и много. Читал (если он не слишком молод) «Фабрику Абсолюта» и «Войну с саламандрами» Карела Чапека. Может быть, вспомнит (если он действительно серьезный поклонник жанра) переводившиеся в 1960–1980 годы рассказы Йозефа Несвадбы, Вацлава Кайдоша, Ондржея Неффа. Вот, пожалуй, и все. А между тем чешская фантастика имеет вполне самостоятельную и весьма почтенную историю. Она уходит корнями в сказания пражского еврейского гетто XVI века, откуда пришел в нее предшественник чапековских роботов, оживший глиняный великан Голем. Ее питают средневековые философские трактаты, и в ее короне сияет религиозная утопия «Лабиринт мира и Рай сердца», созданная великим педагогом и просветителем Яном Амосом Коменским в XVII столетии. Она состоит в прямом родстве с немецкими легендами о докторе Фаусте. Недаром на одной из пражских площадей туристам до сих пор показывают дом, откуда дьявол унес мятежную душу ученого.
Но все это, так сказать, прелюдия. А маститый чешский фантастовед и автор многих научно- фантастических романов Ондржей Нефф насчитывает в ней целых четыре полновесных периода. Начальный длится до первой мировой войны. С ним связана фантастика романтиков: ей отдали дань и знаменитый автор поэмы «Май» Карел Гинек Маха, и создатель «франкенштейновского» романа «Порождения ада» Йозеф Иржи Колар. Традиция мистической, магической и «черной» фантастики была очень популярна в Чехии на рубеже XIX–XX веков, когда в Праге жили и творили Франц Кафка, Густав Майринк, Иржи Карасек. Однако магистральная линия развития чешской фантастики XIX столетия проходит в сфере НФ. С ее создателем Жюлем Верном познакомил чешскую публику один из первых и наиболее ярких писателей- реалистов Ян Неруда. Его творчеству были не чужды мотивы фантастики — об этом свидетельствует изданный в 1878 году поэтический сборник «Космические песни». Действующими лицами и даже лирическими героями в нем стали планеты и звезды, кометы и галактики. А в его фантастических фельетонах о Праге XX века легко обнаружить немало сбывшихся предсказаний: от воздухоплавания до женской эмансипации. Прогресс вызывает у автора не только почтение, но и улыбку: марширующая по улицам чешской столицы женская воинская часть с криком разбегается при виде обычной мыши.
Но по-настоящему пробудил чешскую фантастику от грез о сверхъестественном современник Неруды Якуб Арбес, создавший особый жанр «романето» — повествования о чудесах и тайнах с рациональным объяснением в конце. К примеру, убитый в сражении друг героя в романето «Мозг Ньютона» загадочным образом воскресает и приглашает рассказчика на пир, во время которого демонстрирует… машину времени. Приятели отправляются на ней в глубины прошлого. Уже в XIX веке чешская фантастика прочно связала свою судьбу с сатирой, создав немало ярких комических персонажей. Чего стоит, например, герой Сватоплука Чеха, пражский домовладелец пан Броучек, фамилия которого переводится как «букашка». Этот добропорядочный обыватель, больше всего на свете ценящий душевный покой и хорошее пиво, переживает череду головокружительных приключений. Замечтавшись по пути из трактира домой, он оказывается то на Луне, населенной прозрачными от вдохновения художниками и поэтами, то в Праге XV столетия, где от него с презрением отворачиваются суровые чешские протестанты — последователи Яна Гуса.
От пана Броучека прямой путь ведет ко второму этапу развития чешской фантастики (1918–1948 годы) и прежде всего к чапековским персонажам — бравому швейцару пану Повондре из «Войны с саламандрами», техническому персоналу концерна «R.U.R.» («Универсальные роботы Россума») из одноименной пьесы и другим незаметным героям, обыкновенным людям, на плечи которых ложится ответственность за судьбы человечества. Творчество Чапека отражает наиболее светлый период чешской истории XX века. Это годы Первой Чехословацкой республики, в которой под мудрым руководством
