— Вот что, Майк, забирай-ка свою десятку. Заплатишь мне потом, если не хочешь получить сдачу одной мелочью. Час ведь еще ранний, а последние два типа расплатились двадцатками. Договорились?
Еще как!
— Конечно, Арт. Я знаю, как это бывает. — Я забрал десятку из его протянутых пальцев дрожащей рукой. — Собственно говоря, мне и не надо было давать тебе эту десятку. У меня хватит мелочи… — я высыпал пригоршню монет на стойку. — Выпей со мной, я угощаю.
Арт выпил еще пива, я допил свое, и вышел, и сел в машину, и сидел в ней, и тихонечко трясся в мужском варианте истерики. Домой я добрался благополучно и залез в постель, почти ничего не сказав жене. И пролежал полночи в размышлениях.
Нет, я себя мошенником не считаю и вовсе не хочу им становиться. Вообще, я как-то об этом не задумывался, потому что эти десятидолларовые дубликаты казались нам с Джин такими безупречными. Но мне теперь предстояло принять решение: продолжать ли наши занятия или вернуться к прежней собачьей жизни?
Деньги? Так правительство же их печатает, отсылает в банк, и оттуда они попадают к тем, кто их расходует. Пройдя через сотни или тысячи рук, каждый раз играя роль покупающего или продающего катализатора национальной экономики, они изнашиваются — бумага ветшает, а то и рвется. Тогда их собирают, отправляют назад в Вашингтон и уничтожают. Но не все.
Некоторые неизбежно будут утрачены — сгорят в огне или утонут в воде, а также будут закопаны в неизвестных тайниках безымянными скрягами, чтобы истлеть без пользы. Монетный двор выпустит миллиард долларов хрустящими зеленоватыми купюрами, которым предстоит вернуться туда ветхими и в количестве, уменьшившемся на тысячи пропавших купюр. Такое ли уж это преступление — восполнить потерю? Правительству придется напечатать взамен не больше, чем было напечатано в прошлый раз; люди, которые потратили эти деньги, ни на йоту не увеличат потери своих сбережений из-за инфляции; промышленность нисколько не пострадает, а может быть, сбыт даже увеличится.
Вот как я смотрел на это: никто ничего не потеряет, а одна семья выиграет. Но теперь какой-то банковский кассир опроверг мои рассуждения, острым взглядом обнаружив повторения одного и того же номера. Ни в чем не повинные люди, взяв мои дубликаты, понесли убытки, поскольку все поддельные деньги автоматически конфискуются. Дядя Сэм не терпит фальшивых символов. Быть может, из-за меня понесли убытки какие-то мои друзья, мои знакомые. И все лишь потому, что я по глупости использовал для всех моих дубликатов одну-единственную купюру.
Возмущенный потолок смотрел на меня сверху с омерзением, и я решил ничего не говорить жене. Я сам найду выход, не втягивая ее. Наконец я заснул — примерно через час после того, как перестал искать выход.
Встав утром, я «повторил» пятидолларовую купюру.
И все сошло отлично. Собственно, мне ничто не мешало сделать любую купюру на выбор. Просто та десятка была первой, а к тому же единственной в нашем доме. Ну и мне карман, полный десяток, был больше по вкусу, чем карман, полный пятерок.
Когда я изготовил первую пятерку, то открыл свой бумажник, извлек все имевшиеся в нем пятерки и сделал по дубликату с каждой. Потом обыскал сумочку Джин и проделал то же самое. Когда я закончил, у меня оказалось двенадцать дубликатов и двенадцать оригиналов. Гордясь собой, я откинулся на спинку кресла и начал прикидывать вероятность того, что какой-нибудь банковский кассир заметит идентичные номера на двух пятерках, если купюры эти поступят в банк с интервалом в два дня или в две недели.
Затем с пачкой купюр я отправился делать покупки.
Полагаю, разумней всего будет рассказать, чем я занимался в следующие несколько месяцев. От первой пачки пятерок я избавился в разных магазинах, тратя в каждом одну или две. Иногда мне удавалось обменять четыре пятерки на двадцатку или две десятки. Тогда я дуплицировал самую большую купюру, а затем расплачивался оригиналом и дубликатом в двух разных магазинах подальше друг от друга.
За два-три месяца я посетил больше офисов, больше баров и больше самых разных магазинов, чем за предыдущие десять лет. Однако без неприятностей не обошлось. Дело дошло до того, что продавцы, когда я входил в магазины, испускали шутливые стоны и жаловались, что, уж конечно, я миллионер, раз у меня всегда с собой только пятерки, или десятки, или двадцатки. Мне это не нравилось, пусть все и ограничивалось добродушным поддразниванием. Поэтому я был вынужден тратить массу времени на разъезды, так, чтобы как можно реже делать покупки в одних и тех же магазинах. В черную записную книжечку я заносил адреса всех магазинов, где побывал, с пометками, что там было куплено, зашифрованными моим собственным кодом.
Примерно каждую неделю я забегал в банк и клал на свой счет сумму, которая мне представлялась разумной. И до чего же было приятно входить в банк с чековой книжкой и пачечкой денег, чтобы положить их на свой счет! Собственно, впервые в жизни я пользовался услугами банка не для того, чтобы получить денежный перевод или кассировать сберегательную облигацию, которую по требованию моего босса покупал в согласии с планом налоговых льгот на суммы, расходуемые на заработную плату.
Дошло даже до того, что клерки в банке широко мне улыбались и говорили: «Дела, наверное, идут хорошо, мистер Макнолли!» А я в ответ сурово хмурился и жаловался, что страна летит ко всем чертям из-за высоких налогов. Я знал, что от меня ждут именно таких слов. Всякий, кто каждую неделю кладет деньги на свой счет, обязан ругать налоги. Чем больше сумма, тем громче вопли.
И мы купили новую большую машину. Ну, не совсем новую, но ей был всего год. Дилер, который мне ее продал, наверняка думал, что провернул выгодное дельце, сбыв такую пожирательницу бензина, но меня это не волновало. Чем больше бензина она сжигала, тем больше шансов было у меня остановиться еще у одной колонки и избавиться еще от одной купюры. И вообще, мне всегда хотелось иметь большую машину. Мою прежнюю я продал старьевщику, и у меня чуточку сжалось сердце, когда он утащил ее на буксире, а ее бамперы подрагивали на ветру.
Моя жена, которая так ничего и не узнала о том, как я чуть не вляпался, впервые в жизни получила всю одежду, все домашние приборы, все предметы скромной роскоши, о каких мечтала. Но она хотела купить дом.
— Майк, — сказала она, — на Туэлф-Майл-Роуд столько хороших домов! Давай купим такой, чтобы детям было, где играть.
Я сказал ей, что еще не время, и настоял на своем. В конце-то концов, моего банковского вклада только-только хватило бы на уплату за дом, а я не хотел рисковать, пока не получу возможности покрыть все расходы, которых потребует покупка нового дома.
И мы продолжали жить, где жили, и глаза у нашей хозяйки выпучивались всякий раз, когда мы возвращались с новой покупкой. Она пыталась что-нибудь выведать, но мы не откровенничаем с людьми, которые нам не нравятся.
Было только одно место, где меня подстерегали неприятности, и именно там мне они были нужны меньше всего. Естественно, я не мог не заглядывать в «Бар Арта». Я же много лет был тамошним завсегдатаем, и меньше всего мне хотелось, чтобы кто-нибудь решил, будто я зазнался. А сверх всего, я люблю играть в карты и люблю выпить пивка. Поэтому я продолжал заглядывать туда не реже, чем раньше, и старался придумывать ответы на все вопросы, которые на меня сыпались. Если Кто-то, кто всегда балансировал на краю банкротства — как и подавляющее число клиентов Арта, — вдруг является одетым с иголочки, ездит на новой машине и иногда может позволить себе угостить друзей пивом, вопросы не могут не возникнуть. Я говорил им, что делаю то и делаю это, но все равно не мог удовлетворить их любопытства.
Наконец я позвонил типу, который год за годом пытался всучить мне новые страховки. Он пришел ко мне и выдал одну из своих речей. Я притворился, будто записываю цифры, которыми он сыпал, а на самом деле фиксировал его профессиональный жаргон. Я купил у него несколько страховок и заучил его словечки и выражения. Когда в следующий раз кто-то у Арта спросил, чем я зарабатываю на жизнь, я объявил всем, что продаю страховки, и выдал им заученную речь. После этого они оставили меня в покое.
На исходе года мы купили наш дом. (Мы все еще живем в нем, если вам интересно. Загляните к нам как-нибудь, если окажетесь возле Атика-Роуд под Рочестером. Большой дом на дальнем углу, около поля для гольфа.) Уплатили всю сумму наличными за участок семьдесят футов на двести. Ребята влюбились в него с первого взгляда — тут, я полагаю, свою роль сыграли качели и горка на заднем дворе. И совсем
