'Я приехал из Питера немного шокированный, - вспоминает Бутусов. - Для меня ленинградский рок стал потрясением и чем-то гипнотизирующим. Я тогда получил от питерских групп большой заряд энергии'.
Вдохновленные Бутусов и Умецкий наконец-то принимаются за работу. Появляются первые наброски стихотворений (в отличие от поздних альбомов 'Наутилуса' тексты в тот раз музыканты создавали сами). Бутусов пишет 'Превращение', 'Никто мне не поверит', 'Свидание', 'R'N'R' , Умецкий - 'Маленький подвиг', 'Идиллию', 'Буги с косой'. В тот период Бутусов и Умецкий были идеальными катализаторами друг для друга, и не случайно три основных хита 'Невидимки' - 'Гудбай, Америка', 'Алчи, Алчи' и 'Мифическая столовая' были плодом их совместного творчества. И хотя впоследствии соавторство Умецкого на 'Гудбай, Америка' не особенно афишировалось, именно ему принадлежали строки про 'тертые джинсы' и 'запретные плоды'.
'Я всегда ориентировался на эту вещь, потому что композиция была однозначно сильная, - вспоминает Умецкий. - Чувство хита у меня было развито всегда, и я прекрасно отдавал себе отчет, что песня с такой тематикой будет работать очень эффектно и пробьет любые барьеры'.
Помимо текстов Бутусова и Умецкого в альбом также вошло стихотворение Кормильцева 'Кто я?', а в основу апокалипсического 'Князя Тишины' легло произведение венгерского поэта-импрессиониста Эндре Ади, книжку со стихами которого Слава купил на автобусной остановке.
Венгерская лирика составила текстовую основу альбома 'Переезд', а не попавший туда по загадочным техническим причинам 'Князь Тишины' наконец-то нашел свой приют в 'Невидимке'. Дело в том, что Бутусов, к тому времени только начинавший писать собственные стихи, еще не чувствовал себя достаточно уверенно в этой роли. В сборнике венгерской поэзии он наконец-то нашел то, что искал достаточно давно, - близкую по мироощущению поэзию, в которой был бы минимум конкретики при наличии большого ассоциативного пространства. Немаловажную роль играл и тот факт, что стихи Эндре Ади были для России малоизвестным явлением - все-таки не Пушкин и не Маяковский.
...Реальные очертания будущей записи возникли после того, как однокурсник Димы и Славы по Архитектурному институту Дима Воробьев доверил им на полмесяца собственную квартиру. Подобно героям популярного кинофильма 'Ирония судьбы', у Воробьева была добрая традиция - нет, не париться под Новый год в бане, а уезжать в конце каждой зимы кататься на лыжах на Чегет. Не воспользоваться подобным подарком судьбы было бы попросту грешно.
Назад дороги не было - к концу 84-го года у Бутусова с Умецким была готова большая часть программы. Почувствовав приближение решающих событий, они целиком сконцентрировались на предстоящей сессии. Прежде всего они сделали невозможное, умудрившись раздобыть для записи 90- минутную кассету Maxell типа metal.
'Это был великий Maxell, над которым тряслись и дрожали больше, чем над всем остальным, - вспоминает Бутусов. - Кассета стоила безумных денег, и мы доставали ее через каких-то блатных людей. Если вдуматься, поразительные вещи происходили тогда'.
В январе 85-го музыканты 'Наутилуса' знакомятся со звукооператорами 'Урфин Джюса' Леонидом Порохней и Дмитрием Тариком - с целью обсудить возможность предстоящей сессии.
Незадолго до этого Тарик и Порохня записывали в Каменец-Уральском довольно вымученный альбом 'Урфин Джюса' 'Жизнь в стиле heavy-metal'. Теперь им было интересно поэкспериментировать с эстетикой новой волны.
Встреча 'большой четверки' Бутусов-Умецкий-Тарик-Порохня происходила в условиях повышенной секретности в подъезде дома, где жил Кормильцев.
'Когда Слава прямо на лестничной клетке напел нам несколько песен, мы просто оторопели, - вспоминает Порохня. - Затем мы с Тариком долго ходили по улицам, разговаривали, обсуждая и напевая их. Было очевидно, что этот альбом обречен на успех'.
Еще одним конструктивным шагом возрождающегося из пепла 'Наутилуса' стал отказ от авантюрной идеи записывать альбом вдвоем: 'вначале бас и ритм-бокс, а затем наложить гитару, какую-нибудь клавишу и вокал'.
За неделю до начала сессии Дима со Славой созрели для того, чтобы пригласить в группу пианиста. В роли клавишника им виделся их старый знакомый по Архитектурному институту Виктор Комаров по прозвищу 'Пифа', добивавший себя и рабочие трудодни в грустной конторе под названием 'Главснаб'.
'В институте Пифа что-то 'нарезал' на рояле, и мы, естественно, посчитали, что он великий пианист, - вспоминает Бутусов. - Когда мы его пригласили, то выяснилось, что он, возможно, и не очень сильный исполнитель, но зато - великий прикольщик'.
Приняв приглашение, Пифа за неполную неделю отрепетировал необходимые клавишные партии. Помимо этого, он оказался на редкость коммуникабельным человеком - органично вписавшись в состав, Пифа стабилизировал отношения в группе и придал двум витающим в облаках музыкантам необходимую приземленность.
Помимо массы общечеловеческих достоинств Комаров также оказался владельцем старых 'Жигулей' по прозвищу 'Голубой Мул', с помощью которых во время записи добывалась недостающая аппаратура. Процесс создания материально-технической базы для домашней подпольной студии происходил по древнеславянскому принципу 'с миру по нитке'. С середины февраля музыканты 'Нау' совершали на 'Голубом Муле' ежевечерние набеги на дискотечно-ресторанные точки Свердловска и его окрестностей. Первоначально они заезжали в Верхнюю Пышму (30 км от города) к комсомольско-дискотечному функционеру Толику Королеву, который выдавал на ночь ленточный итальянский ревербератор производства пятидесятых годов. Несмотря на то что ревербератор постоянно заикался, это все же было великое благо.
Затем музыканты направлялись в сторону ресторана 'Центральный', в котором в поте лица лабали остатки группы 'Слайды'. В составе экс-'Слайдов' трудился Алексей Палыч Хоменко - старый друг Умецкого и будущий клавишник 'Наутилуса' периода 87-88 гг. Дождавшись окончания 'ловли карася', Умецкий с Комаровым получали от Хоменко на ночь заветную клавишу Yamaha PS-55 - еще один несложный инструмент японского производства. На следующий вечер синтезатор возвращался обратно в ресторан, а в полночь снова забирался на запись.
