– Вы совершенно правы. Мадам Нортон – это я.
– Слава богу! – Месье Юбер всплеснул руками и, глядя куда-то за ее спину, прокричал: – Месье Алье, идите сюда, я нашел ее!
В тот же миг перед Фреей предстал мужчина, в котором она с изумлением узнала незнакомца, нашедшего Майкла. Он пристально смотрел на нее, и молодая женщина была несколько смущена тем странным огнем, которым зажглись его глаза при их новой встрече.
Месье Юбер, счастливый оттого, что цель поездки достигнута, не умолкал:
– Мадам Нортон, разрешите представить вам месье Алье, делового партнера вашего дяди. Он любезно согласился встретить вас вместе со мной. Месье Алье – мадам Нортон, наследница Жана-Анри Дюфера.
– Что ж, я рад приветствовать во Франции племянницу моего партнера и крестного. – Заметив взметнувшиеся в удивлении брови молодой женщины, Габриель пояснил: – Наши семьи издавна поддерживали дружеские связи, поэтому я являюсь крестником Жана-Анри. Кроме того, я думаю, вам будет любопытно знать, что одна из моих прабабок была любовницей вашего прапрадеда. Да, кстати, меня зовут Габриель.
Фрея звонко рассмеялась. Ей определенно нравилась та легкость, с какой ее новый знакомый перешел рамки официальности в общении. Она протянула ему руку со словами:
– Зовите меня Фреей. – Потом перевела взгляд на стоящего рядом сына. – С Майклом вы уже знакомы.
– Еще раз привет, Мишель. – Габриель потрепал мальчугана по волосам, затем взглянул на часы. – Мы должны поторопиться, нас ожидает самолет.
– Мадлен, почему ты сидишь в библиотеке без света?
Жан-Анри прошел через погруженную в вечерний полумрак комнату к выключателю.
– Не надо, не включай, мне так лучше.
Молодой человек остановился и взглянул на сестру. Она устроилась в одном из больших кресел, что располагались у камина. Он сам любил проводить здесь время, наблюдая за игрой огня меж раскаленных углей, но сейчас камин не горел и в комнате было прохладно и неуютно. Заметив, что брат не торопится уходить, Мадлен спросила:
– Это отец прислал тебя поговорить со мной?
Жан-Анри тяжело вздохнул: ну почему на его долю выпадают самые неприятные поручения отца? Он несколько минут собирался с мыслями, прежде чем заговорить.
– Отец хочет знать, все ли бумаги Соланж ты отдала ему.
Его голос звучал сдавленно, и Мадлен поняла, как нелегко брату учинять ей допрос.
– Передай, что у меня не осталось ничего, что принадлежало бы маме. Он получил все.
Девушка замолчала, давая понять, что разговор окончен. Жан-Анри был уже у дверей, когда она неожиданно спросила:
– Почему ты называешь ее Соланж? Она же была твоей матерью. Неужели ты стыдишься этого? – Резко поднявшись, Мадлен подошла к брату и, положив ладони ему на плечи, заглянула в лицо. – Это отцу должно быть стыдно, не тебе.
– Тебе не понять, – ответил Жан-Анри. – Твое рождение не покрыто позором. – И, сбросив, ее руки, он стремительно вышел из библиотеки.
Мадлен некоторое время прислушивалась к затихающим шагам брата. Затем, осторожно ступая по скрипучему дубовому паркету, выскользнула следом.
Она прошла по длинной галерее первого этажа, под носом у увековеченных на холстах предков, и свернула в сторону кухни. Взбежала по витой лесенке на второй этаж, почти не дыша, прокралась по коридору и облегченно вздохнула, только когда оказалась в своей спальне.
Мадлен могла попасть к себе и более коротким путем. Но тогда ей пришлось бы пройти мимо комнаты отца, а она старательно избегала какой бы то ни было встречи с ним. Она боялась, вдруг он догадается по ее лицу, что ей есть что скрывать.
Отдышавшись, девушка вновь вернулась к двери и осторожно повернула ключ в замке. Все! Теперь можно не опасаться, что ее застанут врасплох. Мадлен подошла к окну и легко надавила на угол подоконника. Глухо щелкнул потайной замок, и в стене открылась небольшая ниша.
Местонахождение тайника открыла Соланж дочери в день ее шестнадцатилетия, считая, что у каждой юной девушки должно быть место, где она могла бы хранить то, что не предназначается для посторонних глаз.
До недавнего времени там были спрятаны небольшие денежные сбережения, сэкономленные от тех сумм, что Мадлен получала от родных на именины, Рождество и другие праздники, золотые серьги с крупными сапфирами – подарок бабушки, матери Соланж, и дневник – поверенный девичьих снов и мечтаний.
Но теперь в нем были спрятаны более ценные вещи: фотография матери и толстая тетрадь в кожаном переплете.
Уронив слезу на снимок, Мадлен взяла в руки тетрадь, и они предательски задрожали. Она вспомнила, как незадолго до смерти мать пришла к ней в комнату…
Было уже далеко за полночь, на улице разбушевалась гроза, и девушка никак не могла уснуть, поэтому появление матери ее обрадовало.
Соланж приложила палец к губам и плотно прикрыла за собой дверь. Затем протянула дочери старую тетрадь.
– Детка, мне некому довериться, кроме тебя. Жан-Анри слишком предан отцу, чтобы я могла отдать ему это.
– Что это, мамочка? – Мадлен протянула руку к тетради.
– Свидетельство низости твоего отца. – Прекрасное лицо Соланж исказила гримаса отвращения.
Мадлен отдернула руку, словно на месте тетради обнаружила ядовитую змею.
– Я не понимаю тебя, мамочка. Ты говоришь такие страшные вещи.
– Поверь мне, детка, жизнь страшнее любых слов. Мне давно следовало рассказать тебе обо всем.
Соланж замолчала, словно в последний раз обдумывала, стоит ли раскрывать дочери то, из-за чего ее жизнь превратилась в ад. Затем, тяжело вздохнув, погрузилась в воспоминания:
– Ты, конечно, знаешь, что Жан-Анри неродной сын твоего отца? – Мадлен кивнула. – Почти все в округе уверены, что он незаконнорожденный, а те, кому известна правда, по разным причинам предпочитают молчать. Дело в том, что до замужества с твоим отцом я была женой другого человека. Его звали Себастьен, и он считался одним из лучших специалистов в области виноделия в Бордери. Я любила его, он меня обожал. Шла война. Наша страна находилась во власти немецких, оккупантов, каждый второй француз вступал в ряды Сопротивления, но Себастьен, погруженный в мир ароматов, был далек от политики. Это и погубило его.
Однажды поздно ночью, когда я уже лежала в постели, а Себастьен работал в своей лаборатории, к нам постучался Поль Дюфер, наш сосед. Он сообщил, что членам Сопротивления стало известно, что Себастьен сотрудничает с оккупантами. Его обвинили в предательстве и заочно приговорили к смерти. Зная, что он действительно пару раз консультировал немецких специалистов по вопросам купажа, я испугалась и принялась умолять его бежать. Себастьен лишь посмеялся над моими страхами и ответил, что его совесть чиста и ему нечего бояться.
Проснувшись на следующий день, я спустилась в кухню, чтобы, как обычно, сварить кофе, и обнаружила мужа повешенным на потолочной балке. Надпись на стене, сделанная углем, гласила, что так будет с каждым предателем. Не знаю, как я не сошла с ума в тот миг. Возможно, меня спасло от помешательства то, что я находилась на пятом месяце беременности.
Помню лишь, что долго сидела на полу перед телом Себастьена. Потом пришел Поль Дюфер, он вынул мужа из петли и похоронил на окраине кладбища. Я была благодарна ему за это. Узнай в Сопротивлении о том, что он сделал, ему бы тоже грозила смерть.
С гибелью Себастьена рухнул весь мой мир. Я не знала, что делать. И тогда Поль предложил мне стать его женой и тем самым спасти меня от возможной смерти. Как жена казненного предателя я должна была
