руки вниз, стоит на кургане, смотрит широко раскрытыми глазами в темную даль-
— Свет широк, княжич Святослав, и зря вокруг — много земли в нем занимает Русь. Но есть на свете злые силы, злые языки, а среди них хозары и ромеи, они ненавидят нас и хотят уничтожить. Много зла уже видела от них Русь, а еще больше увидит, ибо они аки шашель, что дерево точит, черная туча, что застилает солнце.
Святослав приподнимается на локте, придвигает голову к Асмусу:
— Так почему же не идем супротив них? Везде я слышу эти слова.
Асмус отвечает не сразу.
— Было время, — говорит он тихо, задумчиво, часто останавливаясь, — и мы, русские люди, били врага, аще он показывал меч. Варяги к нам шли — били их нещадно, теперь они духа нашего боятся, служат верно.
— Воевода Свенельд тоже варяг, Асмус!
— Так, княжич, Свенельд — варяг, но не о нем говорю. Были другие, иные варяги. Киев-град и вся эта земля, — он обводит рукою вокруг, — как остров в океане — со всех сторон набегают волны. Разные ходили на нас племена и орды: были торки[29] — разбили, черные клобуки[30] — рассеялись они по всей нашей земле, шли булгары — показали им меч, пробовали напиться воды из Днепра обры — погибоша, а те, что остались, побежали за горы, на запад… Многих врагов видела Русь и всех побиваша. Били их Гостомысл, Кий, Щек, Хорю, князья Олег и Игорь и великое множество людей наших.
Святослав видит, что Асмус встает, смотрит вдаль. Вскакивает и он, становится рядом с дядькой, смотрит на восток… А еще замечает Святослав, что Асмус ищет его руку и сжимает ее своей горячей десницей.
— Вечная память князьям нашим и всем людям, аще полегли за Русь! — вдохновенно говорит Асмус.
— Вечная память! — повторяет за ним Святослав.
И странное, большое чувство охватывает душу княжича. Он стоят, сжимая руку старого своего дядьки, и кажется ему, что оба они и дружина, отдыхающая вокруг, как травы, цветы, как все живое, вырастают из этой теплой, пахучей земли, касаясь неба, что лишь продолжает твердь…
— Так почему же не бьем мы хозар и печенегов? — снова спрашивает Святослав и сам крепко, сколько есть у него сил, сжимает руку Асмуса.
— У тебя сильная рука, — слышит он в ответ и видит перед собою освещенное багрянцем костра лицо Асмуса и замечает, что лицо это сурово, задумчиво. — Хозар и печенегов мы должны остерегаться, должны бороться с ними, чтобы жить… Так говорю я, Асмус, так говорит дружина, многие люди. Но есть враги и кроме них, а этих врагов должны мы беречься пуще хозар и печенегов.
— Кто же они, дядька, скажи?
— Враги эти среди нас, княжич. Они обокрали землю нашу, взяли поля и леса, реки и озера, они собирают злато и серебро, и это они мирятся с хозарами и греками.
— Значит, это христиане? — вырывается у Святослава.
— Нет, это не токмо поганцы христиане, много их есть и среди людей нашей, истинной веры. Кто забывает про Русь, а думает только о себе, — тот наш враг.
— Значит, И мать моя, княгиня… — наклоняется к самому его уху княжич Святослав.
— Нет! — громко отвечает Асмус. — Наша мать-княгиня мудра, справедлива, она первая среди людей русских и перед Богом и перед всем светом.
— Кто же тогда? — спрашивает Святослав.
— Пройдет время, — медленно отвечает Асмус, — и ты увидишь, кто, не призывая всуе Бога, хочет добра и счастья Русской земле, а кто, хотя и клянется всеми богами, приносит Руси только зло. Я не скажу тебе, княжич, кто эти люди, ибо врага познаешь, только когда встречаешь с глазу на глаз. В своей жизни ты встретишь их и сразу узнаешь. Будь тогда безжалостным, борись с ними.
— Я их уничтожу, покараю… Асмус, казалось, не слышал его слов.
— А если, княжич, увидишь, что не сможешь выстоять против них, дай им то, чего они жаждут, — злато и серебро, но не — отдавай Руси, сам борись за нее… Ты — Игорев сын, будь как отец твой!
— Дядька Асмус! Я буду поступать, как отец Игорь, я никогда не забуду своей земли, моих людей…
— Да будет так, княжич! А теперь ложись, спи…
3
Ключница Ярина жила в каморке, пристроенной к стене терема со двора, где были конюшни, клети, погреба, стояла кухня, а в клетях и таких же каморках ютилась многочисленная дворня. Но каморка Ярины отличалась от остальных — одна дверь ее выходила во двор, другая же, невысокая и узенькая, через которую могла протиснуться только Ярина, вела в княжеский терем. Часто ключница ходила туда сама; днем и ночью могла ее туда позвать, да и частенько звала княгиня Ольга.
Поздней ночью ключница Ярина не спала. Но не потому, что ждала зова из терема. Распахнув наружную дверь, она сидела на пороге и все думала и думала о минувшем дне, о красном пятне на скатерти в трапезной.
На глаза ее набегали слезы, но она сдерживала их. На дворе было совсем тихо, вокруг все спало, отдыхало; слышно было только, как где-то поблизости, в конюшнях, лошади бьют землю копытами; порой долетали со стен приглушенные голоса ночных сторожей, да еще ветер из-за Днепра тихо шевелил ветвями дерева, росшего неподалеку. Зачем плакать, если никто не увидит слез, к кому взывать, если никто не услышит?
А Ярине так хотелось, чтобы кто-нибудь увидел и унял ее слезы, чтобы кто-нибудь выслушал ее горькую жалобу и успокоил бы теплым, ласковым словом, — ведь такого слова, ласки, тепла ждала она всю жизнь…
Всю жизнь! Кажется, как легко и просто вымолвить эти слова, но как много за ними кроется дней и ночей, долгих и тяжких лет горя, муки, обид и отчаяния…
Впрочем, горе, мука, обиды и отчаяние бывали не всегда. Вспомни, Ярина, как когда-то, в давно минувшие годы, после смерти отца и матери, погибших в поле, привела тебя нужда в город Киев, как работала ты молодой еще девушкой у купца Ратши на Подоле, перешла с ним, когда он разбогател, на Гору. Не сама ты хотела — купец подарил тебя княгине Ольге, так и стала ты княжьей дворовой.
Нет, Ярина, ты была тогда молода, радовалась, когда попала к Ратше, не помнила себя от счастья, очутившись на княжьем дворе, мечтала, молилась Перуну и всем другим богам, все чего-то ждала.
И ты, Ярина, дождалась! Должно быть, была ты очень красива, раз на тебе остановился взгляд княгини, наверное, была ты приветливой и ласковой, раз допустили тебя в трапезную, и, уж конечно, ты не щадила своих сил, не знала устали, была честна, раз именно тебя среди множества дворовых женщин сделала княгиня Ольга своей ключницей.
Долго сидела ключница Ярина на пороге и припоминала, как все это случилось и как на самом деле были у нее в те давние годы и красота, и тепло, и приветливость, и, самое главное, жила надежда в сердце.
На что же она надеялась? Вряд ли могла бы теперь Ярина ответить, но ведь у каждого есть своя надежда, нет на свете человека, который бы не надеялся, хоть мало таких, у кого надежды свершились.
Когда-то была Ярина молода, любила сама, да и ее любили. У отрока князя Игоря, Роксая, были голубые глаза, волосы напоминали лен. Они не раз встречались в княжеском саду, но так ни в чем друг другу и не признались, только чувствовали, что полюбили друг друга навеки. А потом поехал Роксай с князем в Искоростень — и не вернулся. Так появилась и исчезла надежда. Вот теперь и покатилась из глаз Ярины слеза.
А жизнь шла, рождались новые надежды. Это было давно, когда, как хорошо помнит Ярина, тут, на
