— Князь Оскол тут, сам скажет.
Княгиня Ольга замедлила шаги — из сеней долетал шум, там люди ожидали княгиню.
— Опять же воротились купцы наши от Саркела,[23] — успел еще сказать Свенельд, — пограбили их там, двоих убили, а Полуяра ослепили.
А в сенях уже разросся шум, перед княгиней, которая вышла из темного перехода и стоит, освещенная множеством огней, на пороге, низко склоняются воеводы и бояре, до самой земли гнутся тиуны.
— Здрава будь, княгиня!
— Многие лета, княгиня!
Она сурово обводит глазами толпу, смотрит на длиннобородых, вооруженных высокими посохами мужей нарочитых, у которых на темных опашнях висит по две-три золотые гривны; на воевод — поглаживая длинные усы, они держат правые руки на золотых яблоках своих мечей; на старших и младших бояр — они склонились так низко, что не видно их лиц.
— Здравы будьте, воеводы, бояре, мужи! — отвечает княгиня Ольга и, сделав Свенельду знак рукой, начинает подниматься по лестнице.
За нею идут сыновья Святослав и Улеб, воевода Свенельд, тысяцкий полевой стражи Прись, князь черниговский, Оскол, мужи нарочитые и ларник Переног.
Все они, громко топая, вслед за княгиней Ольгой поднимаются по лестнице в Людную палату. В этой просторной палате потолок подпирают тесаные дубовые столбы, двери и окна раскрыты, через них долетает свежий ветер с Днепра. Небо там еще темное, на нем горят яркие звезды, выше всех пылает, как камень-самоцвет, денница.
Княгиня Ольга садится в кресло. По сторонам от нее горят два светильника. Ветер с Днепра колышет огни, изменчивые отсветы блуждают по палате. Бояре, воеводы и тиуны уже успели войти, стоят полукругом у стен, и княгиня видит их длиннобородые лица, пронзительные взгляды, цепкие, опущенные, кажется, почти до полу руки. Позади кресла княгини занимают свои места мужи нарочитые и сыновья Святослав и Улеб.
— Слышали вы, бояре и мужи, — начинает княгиня, — говорят, печенеги появились в поле?
— Слыхали. В земле Северской и Переяславской, — раздаются тревожные голоса.
— А где князь черниговский Оскол?
— Я тут, княгиня!
— Подойди ближе…
Князь Оскол выходит вперед и останавливается против княгини. Это не старый еще человек, племянник князя Игоря по сестре Горыне, — ее мужу, Ратомиру, князь Игорь и подарил Чернигов.
Только не похож Оскол на своего отца, который верно служил Киевскому столу, не однажды ходил с князем Игорем на рать и погиб, защищая его на земле Древлянской.
Смотрит княгиня Ольга на Оскола и думает: богат, очень богат князь черниговский, кто знает, у кого больше золота, серебра и всяких сокровищ — у нее на Горе или у него в Чернигове, и не кто-нибудь, а сама княгиня Ольга виновата, что стал таким князь Оскол. Ведь это она, уставляя Русскую землю и задавая погостам[24] уроки, подарила князю Осколу лучшие земли за Черниговом, леса над Десною, пахотные угодья вдоль рек. Думала: богаче будет князь черниговский — сильнее станет стол Киевский.
Вот и ошиблась княгиня. Алчная душа у князя Оскола, не может он насытить свою жадность, загребает золото, серебро, захватывает бобровые гоны, перевесища.
А вот земли Русской не бережет князь Оскол. Сидит в детинце[25] на Черных горах, держит великую дружину, знает, что никто не подступит и не возьмет его там. Да и кому мешают Чернигов и вся Северская земля? Не на Чернигов, а на Киев метят враги: по одну сторону от Оскола сидят древляне, они только и думают, как бы отколоться от Киевского стола, по другую — вятичи, они и поныне не признают главенства Киева.
А на восток от Чернигова — дикое поле, печенеги. Снимет князь Оскол свою стражу по Сейму — вот и открыт печенегам путь на Киев.
Не только черниговский Оскол таков. Три дня назад был в Киеве князь переяславский Добыслав, жаловался, что налетают и налетают печенеги на его землю, просил подмоги и пожалованья для себя, воевод, бояр, волостелинов. И княгиня Ольга вынуждена была дать пожалованье над Альтой.
— Князь Оскол, — сурово произносит княгиня, — почему не сдержал печенегов на Сейме? Ведь прошли они через всю Северскую землю, были под Любечем и Остром, могли добраться и до Киева.
— Матушка княгиня, — медленно, тихо отвечает Оскол, — налетели печенеги с поля внезапно, не сами шли, словно сила какая их несла — щиты хозарские, мечи грецкие, — могу ли я один против Византии, хозар и печенегов стоять?
— Против Византии и хозар стоит Киев, ты стереги в поле печенега.
— Матушка княгиня, — обиженно говорит Оскол, — поле Широко, Сейм глубок, стража стоит на горе, печенег крадется оврагами…
— Так поставь стражу, чтобы печенег не прошел ни горой, ни оврагами, плечом к плечу ставь. Не только меня северян охраняешь.
— Кого поставлю, матушка княгиня?! Тяжко ратают люди в Чернигове, Любече, Остре…
— А ты дай земли людям по Сейму. И над Десною и Днепром дай, пускай каждый себя охраняет…
— Нет у меня вольной земли по Сейму, Десне и Днепру. То твоя земля, княгиня.
Княгиня Ольга посмотрела на мужей и бояр, взглянула на широко открытые двери палаты. Там, за Днепром, под самым небосклоном, словно кто-то провел раскаленным железом, после чего остался огненный след — розовая полоска; она стала шириться и расти, а от нее, словно колосья, во все стороны потянулись светлые лучи.
— Что скажем, мужи и бояре? — спросила княгиня.
— Дадим земли князю Осколу, — зазвучали хриплые голоса. — Пусть защищает Русскую землю.
— Согласны?
— Согласны.
Тогда княгиня Ольга велела ларнику Переногу, который сидел неподалеку от нее у стены, где горела свеча, и держал перед собою кожаный свиток и перо:
— Пиши, ларник: «Землю над Сеймом на два поприща к заходу солнца дать князю Осколу и волостелинам, чтобы охраняли межу…».
— И возле Остра, и на Днепре, под Любечем, — вставил князь Оскол.
— И возле Остра на два поприща по Десне, и возле Любеча на два поприща, — согласилась княгиня. — Только береги землю Русскую, Киев береги.
— Берегу, матушка княгиня, — громко ответил Оскол. — Моя стража уже прогнала их далеко в поле. И не допустим, не допустим к Киеву вовек!
Но княгиня все же была неспокойна.
— А может быть, мужи и бояре, — сказала она, — послать за Киев дружину в поле?
— Лучше, княгиня, лучше' — зашумели мужи.
— Пошлем дружину, — сказала княгиня, — а поведет ее княжич Святослав с воеводой Асмусом. Слышишь, сын?
— Слышу, — ответил княжич Святослав и поклонился матери. В это время на лестнице, ведущей в сени, послышались возбужденные голоса, топот многих ног, и в Людную палату вошли несколько человек в темных одеждах, подпоясанных широкими ремнями, с карманами для ножей, огнива, соли и крючками, на которые можно было вешать разные вещи. Пришельцы были в тяжелых, кованных гвоздями сапогах, лица у них были бородатые, почерневшие от солнца и ветра.
Больше всех поражал один из них, старый, седой, которого вели под руки, потому что он ничего не видел — вместо глаз у него зияли две черные впадины.
— Это ты, Полуяр? — строго спросила княгиня, увидев слепого.
— Я, матушка княгиня! — вскрикнул, услыхав ее голос, Полуяр и повалился ей в ноги.
— Встань, Полуяр, — сказала княгиня. Тот встал.
