бросать всё и идти сдаваться? Становиться примерными обывателями?!
– Ни в коем случае не сдаваться, – почти кричит Иван – если есть силы идти до конца! Но я вам не попутчик. Я исчерпался как рокер. Мне это не интересно. Понимаешь, интересно было, когда праздник был. Когда был кураж. Был полный отрыв. Не было коммерции. Всё искренне и честно. Да, немножко наивно. Но в этом была религия.
– «Редкая Религия» – шучу я. – И она есть. Слушай, – я делаю паузу, затягиваюсь сигаретой – у тебя самая обычная депрессия. Это пройдёт.
– Не пройдёт. Много хуже. – Иван раздражённо крутит в руках пустую пивную кружку: он не курит.
– Как бы тебе объяснить, чтобы ты ни счёл меня тусовочным понтовиком, «под Морисона»… Я много лет хочу порвать с миром. У меня было две попытки суицида. Ребята из группы могут подтвердить.
– Серьёзно? – оживляюсь я. – Расскажи.
– Брось, это не интересно, да и не приятно вспоминать. Суть не в этом, – Иван делает порывистое движение руками. – Почему я хотел и сейчас хочу навсегда порвать с миром? Понимаешь, я как никто иной чувствую в этом мире свою проклятость. Пойми, это не поза. Я чувствую себя в этом мире, как в непрерывном дурном сне. И только разрубив цепи мира, я могу прервать сон. Сон, что приносит одни страдания.
– Это не понты! Так с самого моего раннего детства. Не повезло с предками, с окружением. Пришлось и из дома сбегать и голодать пришлось. А вокруг одна босота. Разборки, повальное пьянство, убийства. Гопота на гопоте. И все норовят выместить свое зло на тебе.
– Понимаешь, я как никто иной, познал зло этого мира. Я всеми фибрами души чувствую свою проклятость в мире. Брат, мне надо бежать пока я не сошёл с ума и что-нибудь не натворил.
– Да, у тебя серьёзно. – Соглашаюсь я.
Иван меня не слышит. Он побледнел. Смотрит в одну точку под потолком. И продолжает говорить:
– Не хочу ничего. Понимаешь, вся проблема в том, что я ничего не хочу больше. Кроме одного. Уйти. Так, чтобы мир как можно быстрее обо мне забыл. Я товарищ «Никто» для мира. Мне бы скорее домой. На небо!
Я давлюсь сигаретой.
– Ну, ты даёшь! Ещё говоришь, что с рок-н-роллом завязываешь. Ну, прямо, прямо… Башлачёв.
– Считай, что я маленький Башлачёв… Всё, больше не могу. Давай чего ни будь крепче возьмем. Например, водки.
Я не против.
Иван скрывается в облаках табачного дыма. Я держу столик.
Сидим под «Украиной» долго. Улицу уже заливают зимние сумерки. В кафе зажигают свет. Мир за окнами тает, теряет очертания.
Мы хорошо выпили, но это не имеет значения. Главное, что Иван, наконец-то, поведал мне свой план ухода из мира. На мой взгляд – изощрённое самоубийство. Иван спорит. Говорит, не самоубийство, а «джайнисткий метод».
С точки зрения джайнизма, голодная смерть во время поста и молитвы не есть самоубийство.
– Дак, в чём разница. Объясни? – Язык мой немного заплетается. Я на той стадии опьянения, когда голова ещё работает, вроде бы, нормально. А вот мир вокруг совсем «розовый».
– Результат же один: смерть. Не проще ли из окна прыгнуть, как Башлачёв.
– Проще, – соглашается Иван. – Но это будет совсем другая смерть. Понимаешь, важно не то, где умрёшь и когда, важно, как умрёшь. Мне версия Башлачёва не подходит. Я Бога боюсь.
– Вот как?! – Я едва не трезвею. – Как ты сказал: Бога боишься. Что-то я не совсем понимаю. Ты сказал, что боишься Бога и в то же время хочешь покинуть этот мир. А ведь самоубийство, насколько я слышал, грех. Да и что значит - Бога боишься. Ты вроде не похож на религиозного фанатика. Поясни.
– Скажем, я тоже Бога не отрицаю. Я всегда верил и в жизнь после смерти, и в то, что есть над нами некая благая сила, то есть Бог. Короче, всегда помнил, что что-то там есть, что всё не просто так в нашем грёбаном мире… Но, из-за боязни Бога себя таким изощренным способом убивать! Иван – это слишком! Этот твой страх Божий…
– Ты меня не понимаешь! – Перебивает меня Иван с мучительной гримасой на лице, – меня никто не понимает… Увы, брат, мы говорим на разных языках.
– Вот как? Ну, тогда поясни. Может, я что-то действительно не понимаю.
– Страх Божий – не страх в обычном понимании. Это особое состояние. Это трудно объяснить, пережить надо. – Иван машет в спертом воздухе кафетерия руками, как птица. – Понимаешь, Бог везде, везде, Он, Он всюду, всюду, Он ближе ко мне, чем моя сонная артерия!…Он… да, что тут говорить... просто… самоубийство – грех, трусость, бегство от своего Творца!
Фанатик, – проносится в моей голове.
– Иван – стараюсь тщательно подбирать слова. – Я понял тебя так: выпрыгнуть в окно – это самоубийство. Грех. Трусость. Бегство от Творца. Самоубийц, кажется, и в Церкви не отпевают. Бог, если по Библии, запрещает самоубийство. Говорит – терпи до конца. А ты, ну не можешь терпеть. Выход – покупаешь палатку. Билеты в один конец. Едешь в Киев. Оттуда в Алма-Ату. Карабкаешься в горы. Выше. Ещё выше. Наконец падаешь. От бессилия. Сил нет даже палатку поставить, которую в горы на себе волок. Лежишь и умираешь. Не знаю, с какой молитвой. Иван, ты что, хочешь Бога обмануть?
– Попал, – смеётся Иван. – Нет, брат, нет и ещё раз нет. Как раз наоборот. Я предаю себя в руки Бога Живого. Если Он меня любит, Он сделает чудо. Даст, какой-нибудь знак. Что-то должно произойти. Если нет, Его воля мне умереть. В любом случае, я предаю себя в руки Бога. Как он захочет, так и будет. Может, меня мулла какой-нибудь спасёт. Может, раньше бандиты пристрелят.
– Ага, басмачи. Хорошо, – не сдаюсь я, – как ты совмещаешь веру в Библейского Бога с джайнизмом? Что, как я понял, тот же индуизм.
– Брат, все мировые религии ведут к Иисусу Христу. – Иван делает страдальческое лицо. – Просто не все об этом прямо говорят. Как христианство. Согласись, бред считать, что только христиане спасаются. Остальные в ад.
– Это точно, – соглашаюсь я с очевидной для себя истиной. Всё логично. Иван теперь не кажется фанатиком. Это мы мертвецы. И наш андеграунд почти труп. А живой человек в нынешнем мире идёт в горы, умирать! Иного выхода у него просто не остается. Если быть честным перед собой до конца… В проигранной войне.
Смутно помню, как вышли на воздух. Помню снег, да, пока пьянствовали, снежок выпал. Это мы ещё сочли хорошим знаком. Помню, как ехали с Иваном в одну сторону. Живём где-то рядом.
Утро следующего дня. Выглянуло солнце. Снег тает. Тепло. Болит голова после вчерашнего. В голове обрывки фраз. Постепенно из фраз складывается следующая картина:
Иван предаёт себя в руки Бога Живого. Из-за этого кончает с музыкой. Потом с собой. Изощрённым, джайнистким методом.
Вот это рок-н-ролл! Такое надо запечатлеть на бумаге.
К вечеру похмелье проходит. Приходит тоска, вперемежку со смутной тревогой. Надо срочно увидеть Ивана. Хотелось бы о многом его расспросить. Только о чём? И как? Я опять не взял у Ивана номер телефона.
Рождается идея описать мои разговоры с Иваном с самого начала нашего знакомства.
Может быть, от нечего делать, а скорее, спасаясь от самого себя, пишу эти записки.
