— На себя. Я смогу победить.
— Ну, знаешь… я сейчас тоже кое-что смогу! Вскочил с кровати… и замер в нелепом растопыре, словно муха в паутине.
Дара ко мне вплотную подошла… так что в каждой слезинке на ее щеках физиономия вытянулась.
— Прости, Сергей! — тихо-тихо шепчет она. — Но я решила. Прости… и постарайся понять.
Рот она мне своей магией тоже заклеила. Так что все, чего я сумел, — это глазами повращать, в смысле, посигналить: ду-ра, ду-ра… Да-ра ду-ра…
Дара развернулась и выбежала из комнаты.
А я на пол упал.
Поднялся… на мага злобно глянул.
— А ты…
— Если б я не был уверен, — разводит руками Вальвик, — что ее величество сильнее меня минимум втрое…
— Хоть бы попытался…
Я сел обратно на кровать. Уперся ладонями в виски. И сидел так час или больше. Пока маг не подошел и боязливо так за плечо не тронул.
— Ты хоть сможешь узнать? — спрашиваю, не глядя на него. — Когда… удалось ей или нет? Ну или хотя бы — жива ли она?
— Уже знаю, — тоскливо говорит Вальвик. — Она жива.
— Так, — говорю. — Думаем еще раз.
— Сергей, мы пытаемся думать уже пятый час подряд.
— Да хоть десятый! — рычу. — Сколько потребуется, столько и будет! Но без Дарсоланы я назад не вернусь!
— Понимаю твои чувства, однако риск возрастает с каждой минутой.
— Так думай лучше! Мозги прочисть!
Маг обиженно так на меня смотрит…
— Ладно, — говорю. — Прости. Нервы ни к черту. Ну-ка, давай на подробностях остановимся. Этот Амулет Силы… почему его наши до сих пор засечь не могут?
— Потому, — устало-заученно, словно сонный отличник, отвечает маг, — что сейчас он находится в ином мире, хоть и принадлежит нашему.
— Ага. Уже интересно. И в котором же именно мире эта штука находится?
— В мире мертвых.
— З-замечательно. Ну и как туда попасть?
Волшебник покосился на меня… странно.
— Живым — никак! Только самые могучие некроманты могут открывать ход в него, но и они в силах отправить или получить по нему лишь предметы. Или своих слуг, которые также суть не более чем предметы, куклы без проблесков собственного «я».
И что-то в этих его словах мне ухо царапнуло. А может, и нет. Может, это у меня самого в голове ролики с шариками в кои-то веки правильно позацеплялись.
— Живым, значит, никак, — вкрадчиво так повторяю. — А мертвым?
Вальвик замолчал.
— Есть древняя легенда, — медленно, нехотя говорит он полминуты спустя. — О эльфе Сарриге аг Онко. Сарриг был великий воин, сильный маг, и, когда Красный Некрос похитил святыню рода аг Онко, Даритель Жизни, и спрятал его в мире мертвых, эльф нашел путь… тропу… он принес себя в жертву и получил право… вернуться. Он прошел по склонам Вечной Горы, и колчан его не пустел, а меч не тупился… и те, кто шел за ним, не ведали усталости и страха. В легенде сказано…
— Легенды, — говорю, — я как-нибудь в другой раз послушаю. Сейчас у меня вопрос по делу: ты технологию процесса воспроизвести сможешь?
Маг опять замолчал.
— Да.
— Значит, — говорю, — этот вопрос решен. В нашу пользу.
Вальвик снова на меня глянул искоса… вздохнул.
— Конечно, — говорит печально так, грустно-сочувственно. — Откуда вам, столь юным, знать подлинную цену жизни. Молодости свойственно верить в свое бессмертие.
И вот тут я злиться начал. Взял этого… мага за горло, приподнял и двинул слегка об стенку.
— Вот что, — говорю, — дядя. Ты мне…
Странно — вроде бы это я его за шею хватаю, а у самого глотку перехватывает, словно неделю воды даже на картинке не видел.
— Ты мне, — выдавливаю наконец, — хорош о цене жизни и смерти трепаться. Тебе сколько лет? Двести? Триста? Три века ты от старухи с косой как заяц бегал — а теперь мне уши будешь ершиком чистить?! Знаешь, — рычу, — сколько раз нам говорили: «любой ценой»? А знаешь, что это за цена такая — любая? Знаешь, что такое — сидеть в окопе, на который немецкий танк ползет, а у тебя даже бутылки «Кто смелый» под рукой нет? Я три года умирал, дядя! Три года! В каждом бою… с каждым, кто рядом со мной падал… кто на соседней койке в госпитале… кто в поиск уходил, чтобы не вернуться… а потом…
Тут мне горло снова перехватило. Я ворот гимнастерки рванул…
— А потом… потом меня убили, дядя. Я погиб, ясно тебе, пень бородатый, и все, что от меня осталось, — воронка да сверток где-то в жестяном ящике, громко именуемом «штабной сейф»! Меня убили… просто… уж не знаю кто, ваши боги или наши черти, решили дать мне еще один шанс… в вашем мире. Самое же главное, — уже спокойнее добавляю, — дядя… жизнь сама по себе, — это не так уж и важно. Важной она становится только тогда, когда ты ее цену узнаешь. А узнаешь ты ее в тот момент, когда… когда решишь, за что ты ее отдавать будешь. И пока не решил — она у тебя бесценная. В смысле — никому и даром не нужная, только воздух зря коптить. Я в вашем мире не так уж долго был, — говорю. — Но… встретились мне тут две замечательные девчонки — и за каждую из них жизни совсем-совсем не жалко!
Уж не знаю, чего именно волшебник из этой речи понял, но что прочувствовал — факт. Взгляд у него стал… ну, словно бы я уже покойником был.
Я его даже отпустил. Надо, думаю, подождать, пока в глазах хоть какая-то осмысленность проявится.
И дождался.
— Любовь, — изрекает этот сморчок с апломбом Архимеда из ванной, — это и в самом деле великая сила. Я слишком недолго был рядом с ее величеством, но… помнится, в дни моей юности была в ходу поговорка, гласившая, что нет счастья больше, чем умереть за королеву.
Я даже трясти его по новой не стал.
— Дурак ты, — говорю, — дядя. И поговорки у тебя такие же, дурацкие!
Ну при чем здесь, спрашивается, любовь? Тут сложнее все — и одновременно куда проще!
Любовь-морковь… это все лирические подробности, мало кому интересные. Есть дело, Задание, которое выполнить надо. Той самой «любой ценой». И раз уж мне оно досталось, то и пойду я до конца.
За королеву… тоже мне… а семь минут не хотите?!
Ровно столько мне в тот раз капитан назначил. Пять, сказал, мало, за пять не успеем толком оторваться, а вот семь — в самый раз будет.
А больше он ничего не сказал. Да и незачем было. Все было и так просто и ясно, как видимость в хороший день, когда воздух сух и прозрачен и скрадывает расстояние. Так что кажется: тот молоденький ясень на краю опушки, он ведь совсем рядом, руку протянуть — и коснешься листвы!
На самом-то деле там было метров сто, может, и чуть больше. Потому капитан и выбрал для меня это место — даже если они идут уже развернутой цепью, на открытой местности я положу их носом в землю, и им придется тратить время сначала на отползание, а потом — на обход… те самые минуты.
