сомневался в том, что, узнав о трагической гибели единственной дочери, Грохотов вывернет меня наизнанку и обязательно докопается до истины. Отомстить за убийство Ларочки будет делом его чести. Я поспешно зашел за угол гостиницы, остановил первого попавшего частника. Памятуя прошлую оплошность, я вышел через пару кварталов и тут же остановил другой автомобиль. Я бежал по городу как трусливый заяц, постоянно петляя и запутывая свои следы. Я бежал, не зная куда и не зная зачем. Впрочем, зачем я бежал, мне было доподлинно известно. Я пытался спасти собственную жизнь. Мне зачастую казалось, что я бегу от самого себя. Теперь я не только не мог снять номер в какой-нибудь самой захудалой гостинице, в которой кишат клопы и тараканы, но даже, из-за отсутствия банковских карточек, не мог воспользоваться банкоматом. Где бы я ни скрывался, мне повсюду мерещились люди моего тестя. Те деньги, которые были у меня в наличии, моментально закончились. Они растаяли, как пушистая снежинка на теплой ладони. Они закончились гораздо быстрее, чем я предполагал. Рискуя быть задержанным правоохранительными органами или, еще хуже, быть пойманным шестерками моего тестя, я все же попробовал воспользоваться паспортом, но снять деньги так и не смог ввиду того, что все мои счета были заблокированы. Окончательно обезумев от безысходности, я разорвал и выкинул паспорт в сточную канаву. За свой сотовый телефон, стоимостью более двух тысяч долларов, мне удалось выручить три тысячи рублей, благодаря чему еще некоторое время я не страдал от нестерпимого чувства голода. Я отлично понимал, что меня обложили со всех сторон. Я нигде не задерживался дольше одних суток и поэтому не мог устроиться на постоянную работу. Я довольствовался случайным заработком. Впрочем, опрометчиво выбросив паспорт, я бы и не смог найти ни одной более приличной должности. Подработка уборщиком мусорных баков стала моей основной профессией. Иногда мне везло и удавалось поработать грузчиком. Разумеется, даже в этом случае мне выдавали немного денег, но зато появлялась возможность что-нибудь украсть себе на обед или на ужин. Жизнь, как активная форма существования материи, сыграла надо мной злую шутку. Буквально за несколько недель я окончательно превратился в изгоя общества, стал бездомным бродягой и опустился до такой степени, что сам себе стал противен. Я больше не испытывал иллюзий по поводу больших денег, а мечтал лишь о том, чтобы кто-нибудь выбросил в помойку заплесневелую корочку черного хлеба. Постоянное чувство голода сводило меня с ума, а постоянное чувство страха перед разоблачением вообще лишило меня всякого смысла жизни. Незаметно превратившись в небритого, нечесаного бомжа, от которого разило далеко не парфюмерным запахом лаванды, я уже не вызывал у людей ничего, кроме презрительного отвращения. Дважды нарушив шестую заповедь Иисуса Христа, совершив убийство двух женщин, я не имел права на прощение. Я догадывался, что за подобные деяния рано или поздно наступит справедливое возмездие, но даже не предполагал, что мне придется заплатить слишком высокую цену. Теперь никакое раскаяние не могло спасти мою грешную душу. Я был обречен на страдания и вечные муки. Поняв безысходность своего положения, с каждым днем все чаще и чаще я стал задумываться о собственной смерти и однажды принял окончательное решение во что бы то ни стало вернуться в Мурманск.
– Люди Грохотова обнаружат меня в первые же сутки пребывания в столице Кольского полуострова, – говорил я себе. – Но если суждено погибнуть, то лучше умереть там, где прошло мое детство и моя юность. Где даже твердая, каменистая и промерзшая насквозь почва станет для меня пухом!
23
И вот теперь, после нескольких месяцев моих скитаний, я наконец-то вернулся в мой родной город. Все та же заплывшая жиром пассажирка с бесформенными телесами, обругавшая меня во время посадки в Оленегорске, теперь как можно скорее пыталась покинуть вагон, но мое нежелательное присутствие ее явно смущало. Она откровенно опасалась выйти на улицу, оставив часть огромных баулов без присмотра.
– Мурманск. Конечная станция, – оповестила она, в надежде на то, что я встану и выйду из вагона.
– Ну и что? – язвительным голосом переспросил я. – Мне некуда спешить. Иди, я тебя не держу.
Неразумная женщина! Разве она могла подумать о том, что у меня от волнения и от избытка чувств подкосились ноги, и не было никаких сил подняться.
– Если поможешь вынести вещи, я тебя отблагодарю, – не придумав ничего более подходящего, сказала она.
– Сначала обозвала туберкулезным бродягой, грозилась сослать на рудники, а теперь просишь о помощи…
Я посмотрел на нее с ответным презрением и тут же добавил:
– Хочешь найти свое барахло под вагоном, давай помогу…
Она грязно выматерилась, в очередной раз обозвала меня вшивым бродягой и, постепенно перебираясь от одного купе к другому, вышла на перрон.
Немного успокоившись, я поднялся с полки и направился к выходу. У меня было твердое желание как можно скорее вернуться домой, хотя я даже не сомневался, что моя однокомнатная квартира в Ленинском районе города находилась под постоянным пристальным наблюдением. Я устал бояться и устал прятаться от своих преследователей. Я больше не мог видеть в каждом случайном прохожем своего кровного врага. Рано или поздно все мои мучения должны были закончиться. Я изыскал возможность сэкономить деньги и вернуться на Кольский полуостров. Перед своей смертью я мечтал еще раз испробовать хоть один глоток холодной прозрачной воды из Питьевого озера. Я хотел всей грудью вдохнуть прохладу свежего северного воздуха. Я мечтал еще раз пройти по ровным чистым улицам родного города, который я предал, даже не думая о том, что он сам и все его жители были неотъемлемой частью моей жизни. С трепетным волнением я проходил мимо железнодорожного вокзала, а по собственной улице даже брел совершенно пьяным от счастья. Мои соседи, добрые отзывчивые старики, сначала пытались прогнать меня прочь, но узнав по голосу, всплеснули руками.
– Господи, да что же такое творится? Какое несчастье выпало на твою голову? – практически в два голоса запричитали они.
– Был в плену у боевиков. Бежал. Поймали. Снова бежал и снова поймали. Постоянно избивали, морили голодом. Сам не верю, что остался живой, – не моргнув глазом, солгал я. – Но об этом чуть позже. Сначала немного отдохну и приведу себя в порядок…
Эти сердобольные старики не только сохранили мой ключ, но и время от времени наводили в моей квартире порядок. Во всяком случае, я нигде не увидел накоплений вездесущей пыли. Перешагнув через собственный порог, я словно вернулся в прошлое. Оно, это мое прошлое, было по-настоящему жизнерадостным и счастливым, но, к сожалению, я его никогда не ценил. Не удивительно, что мне захотелось как можно скорее сбросить с себя рваную грязную одежду бездомного бродяги и, приняв горячую ванну, переодеться в один из своих костюмов. Я не так часто мог иметь то, что хотел, и поэтому не стал терять драгоценное время. Я вошел в ванную комнату, мельком ее осмотрел и затем открыл оба вентиля. Мысленно я даже похвалил себя за то, что перед отъездом в Тольятти оставил в запасной бритве новое лезвие. Опасаясь его затупить, я сначала подстриг ножницами усы и бороду, а затем нещадно распрощался с грязной засаленной шевелюрой. Переодевшись в мой любимый черный костюм, я с сожалением заметил, что за время моих скитаний очень сильно похудел. Однако я был дома и снова стал похож на вполне приличного человека. Но что самое удивительное, я уже не хотел умирать и был готов бороться за свое жалкое существование. Я решил начать новую жизнь. Я еще был полон сил и энергии. Мне было рано уходить из этого прекрасного мира. Я стал мечтать о том, как вновь выйду на свою прежнюю работу и стану откладывать часть зарплаты на приобретение шикарного автомобиля. Я размечтался о том, что когда-нибудь встречу самую красивую юную мурманчанку и буду любить ее, как никто и никогда не сможет ее полюбить. У нас обязательно будет много детишек…
Короткий звонок в дверь прервал мои радужные мысли. Почему-то я даже не сомневался, что это были мои соседи. Наверняка мой жалкий вид и в особенности моя выдуманная история их слишком шокировали, и они принесли мне часть своих пенсионных денег или что-нибудь с кухонного стола, чтобы я мог хоть немного перекусить. Я распахнул дверь, даже не посмотрев в глазок, но вместо сердобольных стариков увидел незнакомого мне мальчишку лет десяти.
– Мне сказали, что здесь живет бездомный бродяга.
– Какой же бездомный, если живет в квартире, – машинально подметил я.
– Мне велели передать ему письмо.
– Давай сюда, обязательно передам.
– Мне нужно передать лично…
– Он сейчас пьяный и ничего не соображает, – экспромтом выдал я.
– Не забудете отдать?
– Нет. Никогда и ничего не забываю…
Я не успел понять, что происходит, как он сунул мне в руку бумажный конверт и шустро сбежал вниз по лестнице. У меня вновь появился страх за мое будущее и за мою жизнь. Я плотно прикрыл входную дверь и, поспешно щелкнув задвижкой замка, дрожащими руками вскрыл неожиданное послание, которое невольно напомнило мне о черной метке, выдаваемой морскому разбойнику, нарушившему пиратский кодекс. Мои опасения тут же подтвердились. На одной из фотографий я обнаружил изуродованный женский труп и машинально подумал о Дарье Холстовой. На других фотографиях был запечатлен разгром полностью сгоревшей квартиры. Я даже не сомневался, что эта квартира в недавнем прошлом принадлежала моей погибшей супруге. Еще в этом конверте была короткая записка, отпечатанная на принтере, в которой было всего три
