если еще что-нибудь с Иваном произойдет, я не переживу.
— Есть другой способ отомстить — сделать это чужими руками.
— Но для этого нужны деньги, которых у нас нет.
— Это как сказать, тебе Иван ничего не рассказывал?
— Он о многом рассказывал, о чем именно?
Виктор Иванович года два назад смастерил возле колодезного сруба скамейку, на нее они и присели с Оксаной.
— Видишь, дело в том, что как только я кому-нибудь открою эту тайну... — Виктор замолчал, видимо подбирая слова. — Знала об этом Настя — умерла, узнала Рита Ивановна... Короче, будто сам Господь Бог охраняет эту тайну.
— Вы меня заинтриговали, даже тревожно на душе стало, в чем же тайна?
— Только ты не обижайся, без Ивана я этого открыть не могу, пусть он решает. А за этой тайной деньги, и немалые.
Подул слабый ветерок, зашелестел в листве деревьев, сдул ранний осенний иней и затих в кустах сирени: в соседнем дворе прогорланил петух, словно в ответ ему закудахтала снесшая яйцо курица. Тревожно, тоскливо и полусонно. Из-за черных от лесных массивов гор выползал громадный, по краям оранжевый, а внутри почти белый, круг солнца.
— Смотрите, дядя Витя, какое зрелище! Паутина блестит радугой, даже листья разными цветами переливаются.
— Да, природа — это всегда неповторимо. Детей вам надобно, уж как моя Настя об этом мечтала, да не суждено ей было.
— Будут у нас дети! Я хочу троих.
— Между прочим, я звонил Матрене в ЗАГС, говорил насчет вас, объяснил ситуацию. Она сказала, что можно в любое время. Я понимаю, траур, но затягивать нельзя. Понятно, день свадьбы и дни траура несовместимы, но вы будете праздновать на год позже, а вопрос надо решать и сделать это тихо, без лишнего шума.
— Пусть Иван решает, я согласна.
— Да Иван может не додуматься, его надоумить надо.
— Ладно, я пойду, дядя Витя, а то Ваня проснется, а меня нет.
— Иди, иди, я тут поковыряюсь еще.
Оксана тихонько вошла в комнату, сбросила халатик и бесшумно юркнула под одеяло, где, почти неслышно дыша, сопел Иван, свернувшись калачиком.
В комнате завешенные окна создавали полумрак, пахло мятой и сеном. Оксана, обняв мужа, прижалась к его теплому телу и вдруг почувствовала наполненный упругий мужской орган. Иван спал, Оксана и обрадовалась и испугалась, все ее существо хотело близости, но разум, разум останавливал. Все же молодое женское начало победило, и она, медленно прижимая свое тело к его мужскому органу, почувствовала, как вошел он внутрь, и они слились в одно целое. Медленно, стараясь не разбудить Ивана, Оксана двигала своим тазом.
Свершилось, они стали мужем и женою! По-настоящему, так, как и должно быть! Оксана, счастливая, лежала с закрытыми глазами и улыбалась.
Прошла еще неделя вынужденного отпуска Ивана Исаева. Кроме того, что к нему вернулось мужское достоинство (хотя Иван думал, что это ему приснилось, а Оксана загадочно улыбалась) они по настоянию Виктора Ивановича сходили в ЗАГС, после чего стали законными супругами. В свидетелях были обе татарки и Виктор Иванович. Скромно поздравили молодых, учитывая сложившиеся обстоятельства, и на этом, собственно, события этой недели и закончились бы, если бы не телеграмма из части: «Срочно прибыть месту службы=Тимер-Булатов».
Отослав ответную телеграмму вечером того же дня, решали, как быть дальше.
— Я думаю, все же надо сделать так, — подытожил весь разговор Виктор, — завтра едем в Симферополь, вещей тут немного, заберете сразу: холодильник, телевизор, — вам пригодятся, а остальное оставим татаркам. Дом, я думаю, им же надо продать.
— Жалко дом продавать, столько моего труда в него вложено, — сказал Иван.
Оксана молчала, накануне ей раскрыли секрет семейного золотого запаса, на что она сказала:
— Червонцы можно реализовать, только понемногу, у меня в Одессе есть зубной техник знакомый, Ефим Исаакович, вот через него. Он мне два зуба делал, интересовался золотом.
— Поживем — увидим, — только и сказал на это Иван.
А сейчас Оксана с сожалением соглашалась с решением мужчин.
— Как же вы там один жить-то будете, Виктор Иванович? — тоскливо промолвила она. — В такой глуши-то?
— Почему в глуши, большое село, там же Яков с Надеждой сейчас живут, а в Красноярске Людмила встретит, все будет хорошо. Мои корни там, без корней любое дерево засохнет, а вам теперь мыкаться по белу свету еще долго. Вот чего я не советовал бы вам делать, так продавать дом в Голодаевке, там ваши корни, мало ли чего может случиться.
— А мы и не думали его продавать, что за него сейчас возьмешь? — все так же грустно заметила Оксана.
— Какой-то разговор у нас получается тоскливый, — заметил Иван. — Проводить-то мы тебя проводим и в самолет посадим, а вот когда встретимся — вот в чем вопрос. Боюсь, что когда я на пенсию уйду.
— Ого, тебе до пенсии...
— Почему же? У меня уже выслуги порядочно, северные, ВДВ, да и так я трублю двенадцатый год.
— Столько лет я не был на могилке у Насти, какой позор! — почти простонал Виктор.
— Ну, ты же не десять лет живешь тут?
— А сколько? Да почти десять!
— Да, время летит! Кажется, мы только вчера приезжали с Мариной Бузаджи и ее отцом сюда в отпуск, а теперь Марина главврач большой больницы в Белгороде-Днестровском, такая солидная, да двое детей, — сказала Оксана.
Так просидели они на веранде до поздней ночи. Потом начали укладывать вещи в рюкзаки, сумки, мешки, спать легли почти под утро.
Иван обнял прижавшуюся к нему Оксану и сказал:
— Неделю назад сон интимный видел, даже рассказать неудобно.
— Это не сон был, а наяву, я должна была тебе раньше рассказать, но стеснялась. У тебя все хорошо, ты только об этом не думай, как перестанешь думать — все станет на свое место. Мне от тебя ничего не надо, я могла бы стимулировать твою половую деятельность с помощью лекарств, но я не хочу этого делать, все образуется само собой, только выбрось из головы, что мне что-то надо. Ничего мне не надо, ты мне нужен и только ты. Хорошо?
— Хорошо. Давай спать, завтра надо многое еще сделать.
— Что будет завтра, то будет завтра, половину твоих забот я возьму на себя, приедем, съезжу — уволюсь, устроюсь у вас в части.
— Зачем в части? Этого только не хватало!
— Ну вот, начинаются семейные раздоры! Я слово Вилю Сабировичу дала, как же теперь? Назад? Не могу. Давай-ка лучше спать.
А в соседнем доме прокричал петух, пискляво, еле слышно, видно молодой; где-то рядом, может, даже на Исаевском доме, ойкнул сыч: раз, потом второй, третий; застонала вначале на низкой ноте, а потом заорала на самой высокой кошка; у соседа Иванова в загоне загоготали гуси, загорланил где-то взрослый петух, и ему ответил второй. Вдруг совсем рядом так заорал осел, что засыпающий Иван пробормотал:
— Что же им не спится, прямо как в деревне.
— А это и есть деревня, спи миленький, спи родненький, — Оксана нежно, еле касаясь губами, целовала его шею, плечи, заросшие нежным пушком соски, грудь, пупок, опускаясь все ниже и ниже.
Иван почувствовал, как защекотало между ног, и как стал наливаться его мужской орган.
