скажи, согласен ты или не согласен, что я твоя жена? — Оксана, уткнувшись лицом в колени, затихла. Исаев положил ей руки на волосы и, поглаживая, тихо сказал:
— Я-то давно согласен, вот только не все так складывается, как надо. Что дальше-то будет!
Оксана проворно вскочила и, подойдя к выключателю, сказала: «А вот что!» — и выключила свет. Но комната не погрузилась в полный мрак, свет уличных фонарей освещал ее голубым тусклым светом, хорошо был виден Иван, все так, же сидевший на кровати, тумбочка рядом, а в углу небольшой платяной шкаф. Оксана подошла к нему, открыла и стала раздеваться. Сняв брюки и куртку, и оказавшись в темной короткой комбинации, она медленно подошла к Ивану, сняла с него туфли, расстегнула ремень брюк и медленно, раздевая и целуя одновременно, уложила Ивана на кровать.
— Миленький, родненький, сколько слез по тебе выплакала, ну обними же, так, так, еще, еще...
— Н-н-не могу я, н-н-не могу, — почти простонал Иван и вдруг заплакал, как ребенок, всхлипывая.
— Ванечка, успокойся, о чем ты говоришь? Тебе тридцать два года, мужчины только в этом возрасте и мужчины, ты только успокойся, миленький, родненький, как же я тебя люблю. — Оксана, целуя его глаза и щеки, чувствуя привкус слез, все шептала и шептала:
— Я твоя жена, милый ты мой, в любом случае я твоя жена и останусь ею навсегда.
Но Иван не успокаивался, он, всхлипывая, что-то хотел сказать, но Оксана закрывала ему рот, то губами, то рукою, наконец, угомонившись, притихла у него на груди.
— Не мужчина я, пойми ты, мне же инвалидность первой группы давали, не только из-за перелома ног, а из-за нервов.
Оксана молчала.
— Правда, у меня уже такое было, там, на севере, когда в меня стреляли. Только потому я тебе и не писал. Потом все наладилось, Яков Иванович сводил меня к хорошему врачу, потом была умная и очень красивая женщина, она воскресила во мне мужчину, но тогда мне и лет-то было около двадцати, а теперь. — Иван замолчал. Он слышал, как дышала на его груди Оксана, и чувствовал, как нежно она обнимает его плечи.
— Знаешь что, Ванечка, в любом случае я твоя жена, что бы с тобой ни было, я все сделаю, чтобы мы были счастливы. И начну немедленно. А потому прошу — успокойся, мне от тебя ничего не надо, только чтобы мы были вместе. Считай, что вот сейчас у нас все было, что и должно быть у молодоженов. Я очень довольна тобой, а ты мной, мы счастливы, мы единое целое, и очень скоро появится наше общее «мы», и мы будем пеленать его, мы будем лечить его от болезней, воспитывать, радоваться его успехам...
— Поздно, Оксана, тебе уже тридцать, а я...
— Никогда не поздно, и запомни: ты ничем не болен, у тебя нет никаких отклонений. Я врач, я знаю: у тебя изранена душа, раны глубокие, но я чувствую, что вылечу, заживлю все твои раны. Одну из них нанесла я, и я вижу ее. Расслабьтесь, товарищ капитан, дышите глубоко и спокойно, представьте себе, что вы в поле на разноцветном от полевых цветов лугу, рядом речка, ярко светит солнце, сверкает сотнями зеркал вода, нежный теплый ветерок шелестит в траве, вы лежите возле небольшого стога сена и вам хочется спать, неудержимо хочется спать, а высоко в небе повис жаворонок и поет он грустную песенку, и вы засыпаете на груди родной земли, и мягкое душистое сено вам кажется лучше любой пуховой перины, а рядом я, довольная и счастливая, и вы засыпаете, засыпаете, засыпаете...
Оксана гладила курчавые его волосы, а он и впрямь, подчиняясь ее страстному шепоту, тихо и спокойно уснул.
Виктор Иванович нервничал. Он, медленно перекатываясь и опираясь на большую палку-дубину встал и, простонав от боли, заковылял вниз во двор.
«И куда это она запропастилась? — думал он. — Ну, день-два у Ивана, денька два у Оксаны — от силы неделя, а уже восьмой день, как нет, хотя бы телефон у кого был. И даже адреса Оксаны у меня нет. Дать телеграмму Ивану? Зачем парня тревожить, может она сегодня и приедет?»
— Виктор Иванович, слышали, по радио передавали? — обратилась к нему соседка-татарка, когда он сидел уже на срубе колодца.
— Не слушаю я это радио, брехня все, только и слышно: «ускорение», «перестройка»...
— Чего — «брехня», уже почитай неделю передают: автобус, ехавший из Симферополя, сгорел, ищут — кто ехал в нем. Риты Ивановны-то давно нет.
— Ты что? Сдурела? Да и почему она должна была ехать из Симферополя, она вернется из Джанкоя, зачем ей кругаля давать? — Виктор заволновался и, еще больше согнувшись, поплелся на веранду, с большим трудом преодолевая каждую ступеньку.
— Да что вы, Виктор Иванович, я же просто так ляпнула.
— Вот-вот, ляпнула, — пробурчал Виктор, поднимаясь по ступенькам. Подошел к телефону, постоял, постоял и поднять трубку не решился, — нет, схожу-ка я сам в милицию, заодно разомнусь.
Было раннее утро, татарка вывела своих коз и теперь возвращалась со стороны речки.
— И куда же вы такой собрались?
— В милицию схожу, мало ли чего.
— Так позвонить можно, чего идти-то, пойдемте домой, пойдемте, а я сама и позвоню, раз вам боязно.
Вернулись, Зульфия набрала номер милиции:
— Извините, вот у нас женщина уехала и до сих пор не вернулась. Рита Ивановна, а фамилия...
— Исаева, — подсказал Виктор.
— Исаева, Исаева. Куда направили? Голодаевка? Какая Голодаевка?
Виктор выхватил трубку.
— Я брат Риты Ивановны. Что вы только что женщине говорили?
— А то, что мы уже неделю назад отправили запрос в Голодаевку. На месте аварии найдена сумка с документами на имя Исаевой Риты Ивановны, уроженки Голодаевки Ростовской области и прописанной там же. Сумка у нас, нужно прийти для подтверждения. Алло! Алло, вы, что же молчите?
У Виктора потемнело в глазах, он, судорожно глотая воздух, бросив трубку, стал медленно опускаться на колени, потом попытался опереться на руки, но они подвернулись и громадное тело сибиряка неуклюже грохнулось на пол.
— Воды, воды, нашатырь, Зария! — не своим голосом закричала татарка, выскочив на веранду, но во дворе никого не было. Зульфия схватила кружку воды и брызнула из нее на мертвенно бледное лицо Виктора. Тот вздрогнул и начал дышать.
— Скорая! — кричала в трубку телефона татарка, — мужчине плохо, Октябрьская 119, миленькая, побыстрей, я одна, хорошо — попробую. — Бросив трубку, Зульфия наклонилась к Виктору и, взяв за руку, стала искать пульс, ничего не найдя, выбежала во двор и стала звать сестру. Сбежались все, кто услышал ее испуганные крики.
— Что случилось?!
— Говорят, Виктор Иванович умирает!
— Такой мужик был. Как же это?
— Почему — «был», просто сознание потерял, вот Зария нашатырь несет.
После нашатырного спирта Виктор открыл глаза.
Подъехала «скорая».
— Вынесите его на веранду!
— Да кто же вынесет такую громадину?
— Тогда отойдите!
Сделали укол, привели в сознание.
— Вы все понимаете, больной, где вы?
— Дома, что же это я? — Виктор попытался встать, но врач остановила его.
— Полежите пока так, сделаем ЭКГ, только потом.
— Неудобно же доктор вот так, на полу.
— Удобно, удобно, пока двигаться нельзя.
Люди вышли из комнаты на веранду и стали негромко обсуждать происшедшее:
