Пронин прошелся вдоль комнаты, остановился возле Зайцева, потрепал его по плечу и зашагал снова.
— Я поселился в гостинице и стал соседом нашего инженера, — продолжал он. — Первый сомнительный посетитель заставил меня бесцеремонно вторгнуться в номер, а причина его появления заставила меня поискать другую, более вескую причину. Наблюдая из автомобиля, куда направился этот парикмахер, я легко заметил, что за мной тоже следует машина. Трудно было предположить, что Захаров явился не под своей личиной. Он мог предположить, что за ним будут наблюдать, и поэтому действия его должны были быть совершенно естественными. Поэтому я даже не старался особенно от него прятаться, как, впрочем, не очень прятался и от тебя, встав между дверями, когда ты влетел в парикмахерскую. Никогда не следует торопиться. Установив место работы парикмахера, я поинтересовался образом его жизни и, разумеется, не мог не обратить внимания на его объявления в “Вечерней Москве” о продаже патефона. Затем ты принял остроумное решение переселить Зайцева, и охранять его стало легче. В театре я тоже, конечно, был, и вмешался бы как-нибудь в события, если бы заметил, что Захаров передает чертежи. Но этого не случилось. Вообще, времяпровождение Захарова меня тоже очень интересовало, и когда он очутился во флигеле, я последовал за ним…
— Но позвольте, — перебил его Виктор, — что вы туда попали, я могу допустить, но как вы оттуда вышли? Вот что меня интересует.
— Не по подземному ходу, — сказал Пронин. — О том, что Захаров облюбовал площадку на втором этаже, можно было догадаться. Я по черному ходу поднялся на второй этаж, вошел в квартиру, объяснил обыкновенным советским людям, кто я такой, и попросил мне помочь. А когда предусмотрительный Захаров решил еще раз обойти дом, я открыл дверь и дождался его возвращения. У нас произошел небезынтересный разговор, и я предложил вывести его из дома, если он отдаст мне чертежи.
Виктор с удивлением взглянул на Пронина.
— Но ведь чертежей у него не могло быть?
— Только вывести, на остальное я гарантий не давал, — сказал Пронин, точно не слышал вопроса. — Но Захаров счел цену слишком высокой и сделал вид, будто не понимает, о чем идет речь. Он принял меня отнюдь не за чекиста, а за агента какой-то другой разведки, охотящейся за этими же чертежами. Я ведь не пытался его арестовать, и даже сам, как ему казалось, побаивался быть захваченным, он даже рискнул передать через меня жене записку…
Виктор посмотрел на патефон.
— “Немедленно продай”?
— Как видишь, — подтвердил Пронин. — И даже отдал мне револьвер. Спокойнее было отдаться вам в руки без такой улики.
Зайцев слушал Пронина с широко раскрытыми глазами.
— Извините, товарищ Пронин, — не удержался он. — Позвольте задать вопрос?
— Говорите-говорите, — ободрил его Пронин. — Не стесняйтесь.
— Почему он не пообещал отдать чертежи? — спросил Зайцев. — Скрылся бы, а потом просто надул своего спасителя?
— Видите ли, у преступников тоже существует своя этика, — посмеиваясь, объяснил Пронин. — Уже по одному тому, как ловко он был выслежен, Захаров не сомневался в том, что я тоже опытный прохвост. Поэтому он мог не сомневаться в том, что, не отдай он обусловленную плату, не миновать ему получить нож в спину, а может быть, и что-нибудь еще хуже. Чекистов он еще надеялся обмануть, ведь он не был пойман с поличным на месте преступления, но другого шпиона, осведомленного о ценности чертежей… Конечно, он мог бы еще вступить в сделку, если бы чертежи находились в его руках. Но он сам не знал, где они находятся, и предпочел притвориться, будто ничего о них не слышал. А что касается записки, он мог надеяться на некоторую профессиональную солидарность, тем более что мне она пользы принести не могла, а в надежде что-нибудь разузнать я мог записку передать. Я забрал его револьвер и ушел, а выйти мне из дома было нетрудно, предъявив свои документы, и даже не столкнувшись с Березиным, который рассказал бы тебе о нашей встрече…
— А затем, — легко догадался Виктор, — вы отправились к Захаровой…
— И всю ночь слушал пластинки, — подсказал Пронин. — Это было утомительно, но надо же было разгадать секрет этой игры с продажей патефона.
— Ну а если бы Захаров не дал вам записки? — пытливо спросил Виктор. — Что бы вы тогда стали делать?
— То же самое, — насмешливо сказал Пронин. — О том, что патефон играет в этом деле какую-то роль, к этому выводу мы пришли с тобой почти одновременно. Мы не могли не обратить внимания на патефон. И не таким путем, так другим получили бы этот инструмент, нашли покупателей, которые приходили к Захарову, и днем позже или раньше заставили бы появиться на сцену господина Денна. Мне показалось, что я угадал секрет игры, и я рискнул напечатать в газете текст объявления, которое уже дважды печатал Захаров. Он сам не знал, где находится человек, похитивший чертежи, и вынужден был вызывать его к себе. Несомненно, Денн ждал нового вызова, чтобы передать чертежи. Выполнив поручение Захарова, Денн должен был вручить добычу какому-то третьему лицу, которое имело возможность быстро очутиться за границей. Вполне возможно, что Денн должен был передать чертежи тому самому иностранцу, с которым Захаров встретился в Кукольном театре. Кто знает, что находилось в кармане злосчастной девочки! Какая- нибудь записка, два слова: или о том, что все сделано и пора вызывать Денна, или о способе вызова… Нам это неизвестно, но это и не столь существенно. Я заменил телефон Захарова своим, в разговоре по телефону предоставил инициативу собеседнику, он сам подсказал мне нужные слова, и, как вы убедились сами, мое предположение оказалось правильным: господин Денн явился.
— Трудно даже представить, какие опасности нас окружают, — вздохнул Зайцев, с интересом глядя на Пронина, точно видел его в каком-то новом освещении. — Вот сидит какой-нибудь инженер…
Пронин вздрогнул. Ночная сырость заползла в комнату. Он захлопнул раму и задернул штору.
— А вы что думали? — с задором спросил он Зайцева. — Нас не зря отучают от болтливости. Мерзавцев на свете, конечно, не так уж много, но сталкиваться с ними не особенно приятно. Вот мы и стараемся, чтобы инженер сидел и работал и никто ему не мешал.
Пронин поежился.
— Холодно, — сказал он. — Опять знобит. Может, пойдем согреемся? Агаша, небось, заснула, дожидаючись…
Он пошел из комнаты.
— Только еще один вопрос, — остановил его Виктор. — Куда вы сегодня ходили днем, что вы еще хотели выяснить?
Пронин остановился в дверях и через плечо посмотрел на Виктора.
— Как раз то, чем ты не любишь заниматься, — сердито ответил он. — По всему получалось, что Захарова не причастна к преступлениям мужа. Так вот, мне хотелось в этом убедиться.
— И что же? — спросил Виктор.
— Ну и убедился, — сказал Пронин. — И на сегодня хватит, пора ужинать.
Он взял Зайцева за руку и потянул его за собой в столовую.
— Пойдемте, Константин Федорович, выпьем за честных людей, а потом вы поедете и лично передадите свои чертежи товарищу Евлахову.
18. Несколько слов о пользе изучения иностранных языков
Виктор окончил рассказ.
Пронин поглядел на меня, интересуясь впечатлением.
— Как, Иван Николаевич? — спросил Виктор. — Не напутал я?
— Да нет, — задумчиво отозвался Пронин. — Упустил некоторые детали. Впрочем, оно даже лучше…
Он откинулся на подушку, и на фоне полотняной наволочки стало заметно, как порозовело его лицо.
— И чем же все это кончилось? — спросил я.
— Воспалением легких, вот чем это кончилось! — воскликнул Виктор не без иронии. — Утром я вызывал врачей. Поднялась температура, началось колотье в боку, ставили банки…
