блюдом.
— Насытятся они когда-нибудь? — поинтересовался он минутой позже, когда мы снова встретились.
— Держи руки подальше от их вилок, — предостерег он меня, пока мы выписывали пируэты возле кухонного лифта. — Мои мне чуть насквозь не прокололи. Они вот-вот начнут жевать приборы.
— И нас, если мы не поторопимся, — добавил я, и Баз гоготнул и закашлялся, чтобы скрыть это.
Я был в отличном настроении. За окнами виднелись остроконечные башенки Лайонсгейт-Бриджа, рассветные лучи скользили по их верхушкам и заставляли сверкать золоченые львиные гривы. Над открытым морем мы будем примерно через час, но сердце мое уже замирало в предвкушении того момента, когда я увижу бескрайний горизонт и почувствую, что нет ничего невозможного: целый мир раскрыт перед тобой.
— Смотрите! — вскрикнул один из пассажиров, указывая в окно.
Я взглянул в этом направлении. Вдоль правого борта скользил орнитоптер, его отчаянно машущие крылья казались расплывчатыми, когда он заложил крутой вираж перед нашим носом. Это было просто нахальство, и я не удержался, чтобы раздраженно не покачать головой. О чем только думает пилот, вот так проскакивая перед нами? Орнитоптеры — неуклюжие штуки с этими их покрытыми перьями машущими крыльями, и те, кто служит на дирижаблях, склонны относиться как к дурацкому занятию к полетам на них, как и вообще на всем, что тяжелее воздуха. Мы зовем их москитами за крохотные размеры и ноющий звук мотора.
Орнитоптер опять зажужжал рядом, и на этот раз я заметил позади пилота двух пассажиров в защитных очках и кожаных шлемах. И опять они проскочили у нас перед самым носом.
— Что им нужно? — буркнул я Базу, направлявшемуся на кухню с горой грязных тарелок.
— Может, фотографируют.
Иногда попадаются фотографы, которые хотят заснять прибытие и отлет из порта больших шикарных воздушных кораблей, и они нанимают орнитоптеры, чтобы подлететь поближе и сделать хороший снимок. Но я не видел, чтобы там у кого-то в руках была камера.
Мне хотелось узнать, что будет дальше, и, пока завтрак подходил к концу, я решил, что самое время отнести на мостик кофе и булочки с корицей.
— Подменишь? — спросил я База. — Хочу узнать, что к чему.
Он кивнул, ему было любопытно не меньше моего. Баз привык, что я пропадаю в командной рубке, даже когда не на вахте. Я любил наблюдать за офицерами, ведущими корабль, а там было чему поучиться. Я спустился на В-палубу и остановился в пекарне, чтобы загрузить поднос. Балансируя им в одной руке, я поспешил вниз, на килевой мостик, и быстро зашагал к носу корабля. Там в полу был квадратный люк с трапом, ведущим к рубке управления. Я придерживался за поручень другой рукой и не пролил ни капли кофе.
Трап привел меня в радиорубку, расположенную за командной. Все стены ее были заставлены разными устройствами, передатчиками и приемниками, подсвеченными приборами и шкалами. Я поставил дымящуюся кружку с кофе перед радистом, Люком Байардом, который прижимал к ушам наушники, хмурился и исписывал каракулями лист блокнота.
— Поясните, пожалуйста, «Нимбус-638», Вы просите посадки?
Я положил рядом с кофе миндальный круассан и замешкался, выгадывая время. Байард взглянул на меня и замотал головой, свирепо вращая глазами:
— С какой целью, «Нимбус-638»? — Он вновь начал чиркать в блокноте, но я не успел прочитать, он поднялся, сказав в микрофон, прежде чем отложить его: — Оставайтесь на связи, «Нимбус-638».
— Извини, Мэтт, — бросил он, направляясь в навигационную рубку. Это было небольшое помещение, у одной стены стоял шкафчик для карт, у другой — широкий стол, на котором громоздились всевозможные карты и документы. Мистер Торби изучал один из компасов, а мистер Грантэм склонился над столом и наносил на карту линии и другие пометки, определяя наши координаты. Я быстро расставил чашки с кофе, разложил булочки и поспешил за мистером Байардом, шедшим дальше, на капитанский мостик. Я не хотел ничего пропустить.
— Посадка, — сказал мистер Байард. Я мог только предположить, что он разговаривал с надоедливым орнитоптером, жужжавшим рядом с нами.
Вот последний люк — и я на мостике. Он занимает всю переднюю часть командной рубки — огромный стеклянный колпак с двумя рядами окон, дающих панорамный обзор неба, земли и воды. Я множество раз бывал здесь прежде, и всегда у меня мурашки бежали по коже. Здесь рулевые стояли за штурвалами направления и высоты. Здесь были пульты управления балластом и подачей газа и телеграф в машинное отделение — я знал все приборы и для чего они и воображал, что смогу ими воспользоваться, если случится такая возможность. Мостик был местом людным, и я встал сзади, подальше, чтобы не путаться под ногами, и начал расставлять кофе перед рулевыми и вахтенными офицерами, слушая и затягивая время.
— Какие новости, мистер Байард? — спросил капитан Уолкен, повернувшись к радисту.
— Он просит посадки, сэр.
— С чего это вдруг? — поинтересовался капитан.
— Говорит, что с ним наш пассажир. Точнее, двое. Юная леди и ее компаньонка. Они опоздали на рейс.
— Кто? — капитан взглянул на записку, которую протянул мистер Байард.
Я смотрел на него и ждал, что он скажет дальше. Никогда я не слыхал о таких просьбах. Если пассажир опоздал, значит, ему не повезло, вот и все. Он должен был дожидаться другого корабля. Но капитан фыркнул и улыбнулся.
— Что ж, они, должно быть, очень хотят на борт, да? — бросил он. Его веселость меня удивила, потому что посадка орнитоптера выбила бы нас из графика по меньшей мере на полчаса. Капитан же человек пунктуальный и гордится нашими точными отправлениями и прибытиями.
— Приготовьтесь возглавить операцию, мистер Векслер. Мы останемся на этой высоте, благодарю вас, мистер Кахло. Мистер Байард, пожалуйста, передайте пилоту, что он может заходить на посадку, когда мы развернемся носом к ветру. Потом свяжитесь с начальником порта и сообщите ему, что мы меняем курс для приема орнитоптера. Ветер небольшой; если там приличный пилот, он сумеет сесть с первого захода.
Капитан заметил меня и подмигнул:
— Делали мы вещи и посложнее, правда, мистер Круз?
— Да, сэр, — отозвался я с улыбкой.
— Благодарю за угощение, мистер Круз. Вы, как всегда, удивительно вовремя. Не будете ли вы столь любезны, чтобы отправиться на посадочную палубу и позаботиться о наших опоздавших пассажирах, когда они окажутся на борту?
— Конечно, сэр, — радостно отозвался я. До этого я лишь однажды видел, как садятся на палубу прямо в воздухе, и на это стоило посмотреть. Я раздал остатки кофе и выпечки и поспешил обратно, потому что «Аврора» уже начала медленный, грациозный разворот. Я заскочил в пекарню, кинул поднос и побежал на корму.
Посадочный отсек был перед грузовыми трюмами, ближе к середине корабля. Обычно он использовался как дополнительное хранилище, и вдоль стен выстроилось множество ящиков и коробок. Но середина отсека всегда оставалась свободной на случай, если кому-нибудь понадобится сесть в воздухе. Когда я появился, ребята как раз открывали люк в полу отсека. С бешеной скоростью створки разошлись, и каждая продолговатая половинка поворачивалась на шарнирах, пока не прижалась к днищу корабля. В отсек ворвался ветер. Нам стал виден нижний хвостовой стабилизатор, а прямо внизу — Галф-Айлендс и вода, синяя, как ляпис-лазурь, исчерченная белыми следами кораблей, идущих в порт Лайонсгейт.
Мистер Риддихофф потянул рычаг, и с лязганьем по потолочному рельсу поползла улавливающая трапеция. Металлическая конструкция высунулась из люка и повисла в воздухе. Пилот орнитоптера должен подлететь прямо под брюхо корабля, сбросить скорость до минимума, чтобы только двигатель не заглох, и в точно выбранный момент зацепить крюк своего посадочного устройства за улавливатель.
— Сильно важные, должно быть, пассажиры, — сказал мистер Риддихофф, — раз капитан затеял всю эту суматоху.
