Помимо всего прочего, трансформации брали два простых предложения и делали из них сложное. Для примера возьмем такое предложение: «Та девушка, которую ты вчера встретил, говорит по-французски». Первоначально предполагалось, что это предложение состоит из двух простых: «Та девушка говорит по- французски» и «Ты вчера встретил девушку». Трансформация просто помещала второе предложение в первое в ходе процесса, который оказался названным «вложение». Оно давало такую последовательность: «Та девушка ты встретил девушку вчера говорит по-французски». Второе появление слова «девушка» затем «удаляется как идентичное», и вуаля: ваше сложное предложение готово. Предполагалось, что так, из простых предложений, создаются все сложные.
Но погодите. Если для эвристических или дидактических целей трансформации могли быть показаны как оперирующие реальными цепочками слов, на самом деле они не должны были заниматься ничем подобным. Они были гораздо более абстрактными. Слова были всего-навсего объектами «поверхностных структур», а трансформации работали на уровне «глубинных структур». Глубинные структуры состояли из абстрактных форм, классов слов и типов структур, которые залегали под поверхностным уровнем реальных предложений. Эти формы были наделены символами, которые использовались как инструкции для трансформации: S для предложения, N для существительного, NP для именной группы (раз каждое имя существительное могло расшириться до фразы), V для глагола, VP для глагольной группы и так далее. Вплоть до последней трансформации предложения строились в таких терминах, а слова вставлялись только на самом последнем этапе формирования предложения.
Чтобы создавать необходимые глубинные структуры, вам нужен был набор того, что называлось «правилами вывода». Правила вывода разбивали глубинные символы на составляющие, как указано ниже:
S > NP VP
NP > (Det) N (PP)
VP> V (NP) (NТ) (РР)
РР > Р NP
«Det» обозначает определяющие слова — такие, как «тот» или «эта», а РР означает предложную группу, круглые скобки сигнализируют, что присутствие составляющей необязательно. NP и VР должны соответственно включать не более чем N и V. Прилагательные на этой стадии не включались, предложения с ними, даже простые, были «генерированы» трансформацией. Так, чтобы получить «Злой человек ушел», сначала нужно было построить «Человек ушел» и «Человек злой», потом произвести вставку: «Человек человек злой ушел», потом удаление: «Человек злой ушел» и заключительную транспозицию.
Как показывали все правила вывода, элемент мог быть включен в состав другого такого же элемента: выделенная из РР, могла быть вставлена в другую NP. Это и есть рекурсия.
В этом и состояли оригинальные разработки Хомского. Впрочем, скоро они столкнулись с проблемами, которые вынудили его пересматривать и пере-пересматривать данную теорию. Во-первых, исчезли деривации вроде примера «Злой человек ушел», затем то же самое произошло со всеми другими деривативами, которые образовывали сложные предложения из простых. Сложные предложения теперь строились с помощью «общего маркера фраз», строки перезаписи символов, которая следовала (более или менее) всему контуру сложного предложения. Трансформации были убраны из процесса построения предложений и сохранялись для таких вещей, как переделка предложений одного типа в другой тип, к примеру активное вместо пассивного или вопрос вместо утверждения, или перемещение элементов внутри предложения, к примеру введение вопросительного слова в начале. Из этого следовало, что придаточные предложения, обозначаемые тем же символом, что и главные (поскольку придаточное предложение часто может составить главное предложение), тоже должны быть включены в состав правил вывода, которые теперь выглядели так:
S > NР VР
NP > (Det) N (РР) (S)
VР > V (NР) (NР) (РР) (S)
Теперь оба вида составляющих предложения, именная и глагольная группы, могли сами включать предложения (фразы внутри фраз, предложения внутри предложений), и картина рекурсии была завершена.
Тем не менее вещи продолжили меняться. Исчезло первое слово из названия теории: «трансформационно-генеративная грамматика» стала просто-напросто «генеративной грамматикой». Это произошло, потому что трансформации усыхали все сильнее и сильнее, и через пятнадцать лет после выхода «Синтаксических структур» осталась только одна: «альфа-перемещение», которое можно грубо описать как «передвинуть что угодно куда угодно». (К этому времени существовала серия тщательно выведенных принципов, которые, помимо всего прочего, определяли, что и куда можно передвинуть, хотя вам они могли бы показаться скорее мешающими, чем помогающими.) Но все время, пока происходили эти изменения, никто не остановился, чтобы посмотреть, какое воздействие они оказывают на первоначальный набор предположений, с которых начиналась генеративная грамматика. Такие термины как «рекурсия», «вложение», «вложенное предложение» и им подобные, теперь вошли в профессиональный жаргон и продолжают эксплуатироваться всеми без вопросов о том, как новейшая версия теории их определяет.
В 1990-е, когда Хомский представил свою минималистскую программу, теория изменилась до неузнаваемости. Дихотомия поверхностные/глубинные структуры растворилась в небытии вместе со всеми ярлыками категорий, NP, VP и правилами вывода. Эти ярлыки еще иногда использовались в качестве удобного средства для ссылки на конкретные места в структуре, но они уже не играли в теории никакой значительной роли. От тщательно продуманной сети правил и/или принципов, которые были характерной особенностью первоначальных версий, остался один-единственный процесс, который упоминался раньше: Слияние
Слияние имело дело непосредственно со словами, а не с ярлыками категорий, и делало оно всего лишь следующее: брало два слова и объединяло их в один элемент. Берем «Билл» и сливаем его с «ушел», так у нас получается предложение «Билл ушел». Тогда что не позволяет нам взять слова «Билл» и «право», и получить не-предложение «Билл право»? Ну, лексические характеристики слов сами подскажут, как их соединять. Чтобы мы получили предложение, «Билл» должен быть привязан к глаголу, а глагол требует субъекта, например «Билл». «Ушел» может быть непереходным глаголом или прилагательным, а «право» не может.
Представим, что у нас есть предложение подлиннее: «Билл бросил Мэри». Начнем ли мы снова с того, что объединим «Билл» и «бросил», а затем добавим «Мэри», что даст нам [[Билл бросил] Мэри]? Нет, так не получится, предложения строятся постепенно, но не так. Как мы видели выше, связь между глаголом и объектом, здесь это «бросил» и «Мэри», гораздо теснее, чем между «Билл» и «бросил», поэтому первая пара сливается первой.
Хотя это вроде бы не являлось его целью, Хомский предоставил весьма гибкую модель того, как мозг может соединять слова вместе, чтобы формировать предложения, в реальном мире в настоящее время. Одной из причин предполагать, что Хомский не думал о процессе, является то, что он всегда представлял вещи в терминах состояния, а не процесса: для него, как мы уже видели в главе 9, почти любой вид процесса с тем же успехом мог быть мгновенным. Другой его особенностью является очевидное отсутствие интереса к тому, что происходит в мозге. Это единственное объяснение, которое я могу подобрать для невероятнейшего факта, которого он так и не заметил или, по крайней мере, не признал публично, что же он натворил.
Предложив Слияние, он убил рекурсию.
Давайте вернемся к предложению, с которого мы начали предыдущий раздел.
«Та девушка, которую ты вчера встретил, говорит по-французски».
Даже несмотря на то, что продуманный алгоритм, который вставлял «Ты вчера встретил девушку» внутрь «Та девушка говорит по-французски» — классический пример рекурсивного процесса — уже давно исчез, все до сих пор видят одно предложение, вложенное в другое или, если быть более точным, внутрь группы существительного, которая является составляющей полного сложного предложения:
S1[NР[девушка S2[ты встретил вчера]S2]
