— Да не жмоты мы!
— На ветер неохота.
— Все. Поезд ушел, — жестко сказал Андрей. — Мотоциклы на ходу?
— Звери.
— Значит, так. Иван, сгоняешь на ипподром. Сегодня там есть что-нибудь? Ну, неважно. Потолкайся. К наездникам протырься — обязательно. Только на молодых кобылок не заглядывайся, а то все дело угробишь. Маклеры знают бармена. Где-то на Калине ошивался. Сев, а ты — в общепит. Лучше — официанточки. Ну, не мне тебя учить. Прочеши, сколько успеешь… Да, чуть не забыл. Ни Артема, ни Антона не называть. Спугнем — заляжет, не найти. Нужен бармен. Промышляет видео. Найдем вытянем и этого гада.
— А ты?
— Кабаки пощупаю. Здесь, в центре. Он где-то поблизости. Чую.
— Сбор?
— К двум.
— Обедаем в Буде?
— Посмотрим. Еще вопросы есть? Нет? По коням!
6
— Странно, Алексей Лукич. Вы говорите, убежали. А как вы объясните, что их нашли на том же самом месте?
— Вернулись, вероятно.
— Зачем?
— Ну… что-то забыли… В спешке.
— Вы серьезно?
— Не знаю, — раздраженно сказал Изместьев. — Вернулись, не вернулись. Пропади они пропадом! Что мне до них?
— Ничего. Уже — ничего.
— Простите. Я забылся.
— Алексей Лукич, — ласково спросил Кручинин. — Неужели не чувствуете, что теперь, когда вы уточнили свой рассказ, подозрение падает на вас?
— На меня? — удивился Изместьев. — А, ну да. Они мою собаку, а я… Око за око.
Кручинин странно подпрыгнул, развернулся, перегородив Изместьеву дорогу, и закачался с пятки на носок.
— Их оглушили. Били чем-то тупым и тяжелым. Может быть, обухом топора. Удары страшной силы. Они скончались сразу же, однако убийца продолжал их наносить.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга в упор. Глаза Изместьева потемнели и налились отпором и гневом.
— Невменяем? — едва сдерживаясь, тихо спросила:
— Ну, почему. Раздражен, зол.
— Состояние аффекта?
— Не исключено.
— Вог зиднте. Это смягчает вину… И потом, кто знает, может быть, он защищал достоинство свое и честь.
— Браво, — рассмеялся Кручшшп. И подмигнул. — Вы защищали свою честь?
— Перестаньте, Виктор Петрович. Я похож на убийцу?
— А вы знаете человека, который действительно похож?
— Нет, вы и впрямь?.. Считаете, что я… Я? Что я мог?
— А почему бы и нет, Алексей Лукич? Сложно жить на этом свете.
— Перестаньте… В конце концов… просто оскорбительно.
— Вот как? Оскорбительно? А лгать? Скрывать? Недоговаривать? Вы добиваетесь, чтобы я привлек вас, если не за убийство, то за лжесвидетельство?
— Извините, Виктор Петрович. Я устал.
— Почему вы упорствуете?
— Я уже объяснял.
— Неубедительно.
— Иначе не умею, — раздраженно сказал Изместьев и отвернулся. — Устал я — неужели не видите? Устал… Устал.
— Извините, если что не так, — ласково сказал Кручннин. — Я не мучитель. И не Захер-Мазох какойнибудь. Самому противно. Будьте здоровы. Но я не прощаюсь. К следующей нашей встрече, пожалуйста, приготовьте что-нибудь поосновательнее, — он подбросил шарик и продекламировал: — Все равно надежды нету на ответную струю. Может, сразу к пистолету устремить мечту свою?
И, пританцовывая, пошел прочь.
— Фигляр, — процедил сквозь зубы Изместьев, глядя ему вслед. — Экспонат с Канатчнковой дачи.
7
— Вы кто по профессии, Алексей Лукич?
— Сторож.
— Браво, — улыбнулся Кручинин. — Не правда лп, в действительности все совеем не так, как на самом деле?
— Совершенно верно. На самом деле инженер-механик. Технический вуз. Специалист, как выяснилось, никудышный… Затем… немного самообразования — в основном по части гуманитарной. Пробовал переменить профессию. Писал. Два рассказа даже напечатал.
— Больше не пишете?
— Рассказов? Нет, не пишу.
— Если не секрет, почему?
Они прогуливались по лесной тропе. День был приятный, ласковый, мягкий. Красиво вокруг, тихо, значительно.
— Лучшее, что Россия дала миру, — подумав, ответил Изместьев, — литература прошлого века… Как они говорили тогда. Недостаточно иметь талант, знания, ум, воображение. Надо еще, чтобы душа могла возвыситься до страсти к добру, могла питать в себе святое, никакими сферами не ограниченное желание всеобщего блага… Возвыситься от страсти к добру. Желание всеобщего блага… Я не возвысился.
— Но стремитесь?
— По мере сил.
— И есть надежда?
— Как же без надежды? Нельзя. Без надежды, Виктор Петрович, человек убывает. Хворает, гаснет… Минутку, — он жестом приостановил Кручинина. Слышите?
Неподалеку, за молодым сосняком, слышались внятные команды: «Встать! Лечь!», щелканье затворов, топот.
— Что с вами? — удивился Кручинин.
— Тсс… солдаты.
— И что из того? С чего вы переполошились?
— Давайте посмотрим. Одним глазком. Прошу вас. Это не займет у нас много времени.
