Один дагестанец падает со стоном. От моей правой ноги. Она словно одержима своим собственным духом мести.
Визжит колли, визжит блондинка. Свете удается отбежать в сторону. Там она кричит и зовет на помощь милицию. И соседей, не спешащих откликаться.
Меня свалили. Я качусь по утоптанной земле, ощущая торчащие из нее верхушки камней. Кровь течет по лицу. И никакой боли. Черные накидываются. Я лягаюсь и ору. Опять попадаю кому-то ногой, кажется, в пах. Стаффорд рычит. Даг орет на своем языке. В ладони сам собой оказывается камень. Встав и получив по морде еще раз и зарядившись новой порцией бешенства, я бросаюсь в атаку снова. Камень в кулаке будто кастет. Я бью им словно ножом, острый кончик торчит наружу.
Друг собаковода кидается наутек через двор. Я получаю по левому уху. Даг обещал меня зарезать, но, видимо, ножа у него нет, иначе бы я давно познакомился со своими кишками. Кровь в глазах мешает видеть. Мои кулаки летают наугад. Один раз попадаю по чужим зубам, они крошатся. Черный вопит.
Тогда же стаффорд вцепляется мне в ногу. Из дальнего конца двора раздается свист и окрик. Из-за угла выруливает компания чуть подвыпивших русских парней, человек семь. Они видят, что происходит. Я их не замечаю. Стаффорда оттащили. Я взмахнул рукой в последний раз, попав, кажется, по затылку и понял, что рядом уже никого нет. Кто-то пронесся мимо с дикими воплями. Это уже свои. Как мне рассказали потом, даги улепетывали со всех ног и разве что не взлетали над асфальтом. Никого из черных не поймали.
Утираю рукавом ветровки глаза. Теперь вижу. Край камня, которым я отбивался, покрыт бурым, к нему прилипли черные волоски.
Парни подхватывают меня и помогают сесть на скамейку.
Со мной все нормально. Правда, спасибо.
Слышь, мужик, у тебя вся харя раздолбана. Уроды черножопые!
Разберемся, парни, спасибо…
Света набирается смелости, чтобы подойти ко мне. Парни ругаются изо всех сил. Те, что преследовали черных, вернулись. Ни следа врага. Я выбрасываю камень.
Я говорю парням спасибо еще раз. Они смеются, спрашивают, вызвать милицию или нет. Света говорит вызвать. Я говорю не вызывать. Блондинка зовет свою колли.
— Где вы живете? — спрашивает Света.
Я говорю. Она удивляется.
— Пойдемте к вам, вы весь в крови измазались.
Света обладает красивым голосом. Мне хочется спросить, может, она хорошо поет, но вдруг кружится голова. В это время парни уходят, пожелав мне удачи. Переждав приступ, я даю согласие. Не знал, что именно с этого начнется наше знакомство.
Света еле-еле затаскивает свою испуганную псину в мою квартиру, закрывает дверь. Рекса жмется к порогу, дрожит. У бедняжки стресс. Я смотрю на себя в зеркало, висящее в прихожей, и смеюсь. Блондинка спрашивает, в чем дело, отчего мне так весело. Я говорю, что за всю свою жизнь ни разу не подрался так, чтобы выглядеть подобным образом. У меня никогда не было стремления выглядеть куском мяса. Раньше я был либералом.
— Зачем ты влез? — спрашивает Света, отбрасывая формальности. — Они бы тебя убили!
— А тебя?
Она предпочитает не говорить. Сама снимает с меня заляпанную кровью ветровку, охает, разглядывая и футболку, на которой отпечатались багровые континенты.
— Аптечка есть? — спрашивает Света.
— В ванной, в шкафчике было что-то, — отвечаю я.
Я представился, блондинка улыбнулась, сказав, что ее зовут Светлана. Почти целый час после она обрабатывает мою опухшую физиономию. Перед этим она заставила меня обнажиться до пояса и ополоснула меня душем. Я стонал и хохотал, когда вода начинала нещадно драть мои раны. Хохота почему- то было больше. Я вообразил, что будет, если я припрусь в таком виде на собрание, устраиваемое Генералом.
Ухо опухло, на лбу две глубоких ссадины, под левым глазом налился черно-синий синяк, в нескольких местах лопнула кожа, особенно глубоко была задета бровь у переносицы, оттуда долго текла кровь. Света настаивала тотчас отвести меня в травмпункт, чтобы наложили швы, но я отказался. Мне хочется иметь отметины. Пусть символизируют мой отказ от стиля жизни безропотной овечки.
Пусть Поляков полюбуется.
Я сказал об этом Свете, а она вытаращила на меня глаза.
— А нога? Вдруг у тебя бешенство будет?
Да, нога тоже доставляла проблемы. Стаффорд порвал кожу и кое-где сумел глубоко погрузить клыки, но до крупных сосудов не добрался. Я чувствовал, что икра набухает. И все равно отказался от врачей. Мне тогда было наплевать, умру я от бешенства или нет. Света занялась ногой и неуклюже перевязала ее, неровно, но от чистого сердца. Сквозь бинт проступило немного крови. Я перенес на раненую ногу вес тела и нашел ее состояние вполне удовлетворительным.
Смотреть на себя в зеркало было просто страшно. Постепенно вспухла другая часть лица и верхняя губа с правой стороны. Улыбки доставляли боль. Света налепила мне на физиономию пластырь. Я стал похож на тряпичную куклу, случайно попавшую в электрическую мясорубку, а после заботливо сшитую заново из мелких кусочков.
Света спросила, больно мне или нет. Было очень больно, но я не ответил. С какой стати я буду жаловаться? Я — Белый мужчина.
Теперь я знал, кто я.
Представьте, отнюдь не каждому в жизни выпадает счастье сказать такое про себя.
Света хмуро глядела на меня, долго, а потом отправилась к входной двери. Я испугался, что она уходит вовсе. Ведь я многое собирался ей рассказать.
— Я отведу Рексу домой. И принесу болеутоляющее. У меня есть сильное, — говорит она.
На меня нападает запоздалый мандраж, я собираю всю волю в кулак. Переключатель в моей голове давным-давно сам вернулся в исходное состояние. Я больше не берсеркер, а среднестатистический придурок с набитой окровавленной мордой.
Это во мне говорит старая моя часть. Та, что не представляет себе жизни без тихих часов самобичевания и одиночества. Без оторванности и отчаяния. Старая часть сопротивляется попыткам бабочки летать. Гусенице приятней ползать среди травы, где ее не высмотрит даже шустрый воробей. Бабочка летает и ежесекундно рискует собственной шкурой.
Я слышу треск. Это моя жизнь расползается по швам.
Вернувшись, Света поит меня болеутоляющим, от которого моя голова идет кругом. Я лег на диван, наблюдая вращающуюся вокруг оси комнату. Ночь предстоит провести в лихорадке. Я ранен в самом настоящем бою, я пойму это позже, когда Генерал объяснит мне все до конца. Света хочет уйти, убедившись, что со мной нормально. Я держу ее за руку.
Мне надо с тобой поговорить. Рассказать обо всем.
Нет, она не понимает зачем.
Лекарство снижает мои умственные способности, боль прошла, однако наваливается усталость.
Приходится приложить максимум усилий, чтобы до Светы дошел смысл моих слов. Во мне нет таланта Генерала к проповедничеству. Я перескакиваю с одного на другое. У меня не хватает аргументации. Видимо, этот монолог напоминает бред горячечного больного. Что-то такое и было. Света внимательно слушала.
Она не верит.
В конце концов я умоляю о единственном — составить мне компанию.
Нет, это не укладывается у нее в голове.
Как ты пойдешь с таким лицом по городу, спрашивает она.
Я смеюсь.
Этажом ниже старуха выговаривает Свете, что та мешает ей спать и ходит по ночам как помешанная. Она даже не спрашивает, в чем причина. Любительнице сериалов плевать, у нее другая система координат,
