Еврейская и христианская интерпретации Библии в поздней античности

говорил тайно…' (Исайя 45:19)» (Мехильта де рабби Ишмаэль, там же)[20] . О двух силах говорят гностики. Гностический миф о рае, цитировавшийся ранее, приобретает новое звучание. Как только архонт Самаэль заявляет о собственной исключительности и говорит: «Это Я — Бог», немедленно раздается голос с небес: «Ты ошибаешься, Самаэль». Автор гностического текста будто слышал вопрос рабби Натана: «Был ли кто–нибудь, кто поднялся против Него?» — и отвечает, что скрытый непогрешимый Бог встал против Бога Израиля и показал, что тот был не прав.

Предметом забот еврейских мудрецов были не только ответы на вопросы их оппонентов касательно теоретических проблем и экзегезы Писания, но также и принятие галахических установлений в ответ на угрозу, исходившую от еретиков. Э. Урбах рассматривает сообщения Вавилонского и Иерусалимского Талмудов о том, что ежедневное чтение Десяти Заповедей было отменено, чтобы еретики не говорили, будто бы только они (Десять Заповедей) были даны Моисею на Синае[21]. Другими словами, палестинские амораи утверждают, что практика чтения Десяти Заповедей (Втор. 5) вместе с провозглашением «Слушай, Израиль!», (Шма) (Втор. 6:4–9), которое упоминается уже в Мишне (Тамид 5:1), была отменена из–за еретиков. Для нас не важно, действительно ли именно это явилось причиной отмены данной практики. Важным является свидетельство как палестинских, так и вавилонских амораев, выступавших против еретиков, о необходимости не только теоретических ответов, но и практических мер.

До сих пор я старался показать, что в талмудической литературе содержатся упоминания об идеологических оппонентах иудаизма периода поздней античности и эта литература открыто против них выступает. Более поздний мидраш, о котором уже говорилось, — это Когелет Рабба, составленный около VII в., где упоминается таннай, с которым еретики «обычно имели дело. Они имели обыкновение задавать ему вопросы, и он отвечал, спрашивали его, и он отвечал» (1:8), что по модели очень похоже на средневековый диспут. Отцы церкви, со своей стороны, свидетельствуют о дискуссиях с евреями. Ориген, живший в Кесарии в 30—40–е годы III в., обсуждает значение слова «Песах»: «Стоит кому–нибудь из нас при встрече с евреями поспешно сказать, что Пасха называется так вследствие страданий Спасителя, как они начинают смеяться над этим человеком как над тем, кто не понимает значения этого слова, в то время как они сами убеждены, что, будучи евреями, толкуют это название правильно»[22]. Ориген пытался уверить, что евреи не должны осмеивать христиан за использование якобы ненадежных переводов еврейского текста Писания. В данном случае христиане отождествляли жертву Пасхи с «жертвой» Иисуса, который, согласно разным традициям, был распят во время или непосредственно перед Пасхой. Христиане находили неоспоримое свидетельство этому в том факте, что ивритское слово песах само по себе подразумевало страдания Спасителя, так как его греческий омофон обозначает «страдание» (paschein). Ориген отмечал, что по–еврейски pesah значит «прохождение», и опирался на буквальное значение еврейского слова в своей греческой гомилии. С другой стороны, Ориген также направляет свои стрелы против тех евреев, которые думают, что верно толкуют соответствующий стих. С его точки зрения, евреи воспринимают лишь значения слов, но совершенно не понимают их истинного смысла. Только христиане, именно благодаря чтению Септуагинты, понимают этот смысл.

Существует свидетельство о том, что Отцы церкви заботились об образовании христиан, которые участвовали в диспутах с евреями. Тосефта, составленная приблизительно в то время, когда жил Ориген, делает совершенно ясным тот факт, что евреи и христиане вели дискуссии о Писании.

Христианам приходилось защищаться от гностиков и язычников, опровергая в то же время еврейские представления. Названия многих христианских сочинений, датируемых концом II—V вв., показывают, что они были направлены против гностиков. В конце II в. Ириней Лионский пишет обширный трактат против еретиков, а его современник Тертуллиан Карфагенский создает пятитомный труд против Маркиона, главной фигуры гностицизма. Большой христианский справочник по ересям позднеантичного периода был написан около IV в. епископом Епифанием, который родился в палестинском Элевтерополе. Епифаний собрал в одном томе сведения обо всех еретических сектах, классифицировал их и опроверг их взгляды. Его труд, озаглавленный «Панарион» («Домашняя аптечка»), был предназначен служить для избавления от еретических заблуждений. Епифаний насчитал восемьдесят видов ересей, подобно числу наложниц Соломона в Песни Песней[23].

Этот литературный феномен выявил четкое различие между христианством и иудаизмом. Обе религии претендовали на то, что именно их толкование Писания является истинным, и приложили огромные усилия для развития новых экзегетических методов.

Однако церковь не ограничивала свою деятельность лишь написанием комментариев к Библии, но вела и полномасштабную войну в виде обширных трактатов, посвященных опровержению гностических толкований и очернению репутации гностиков. Христиане писали по–гречески и по–латыни, используя в целях убедительности литературные жанры родной для них греко–римской культуры. Эти жанры включали в себя диалоги, такие, как «Диалог с Трифоном», полемические труды, подобные уже упоминавшимся трактатам Тертуллиана и Иринея, и апологии — монографии, защищающие христианскую религию. Это различие между христианской и еврейской литературами, видимо, явилось одной из основных причин распространения христианства среди римских граждан, что в конце концов привело к провозглашению его официальной религией Римской империи в конце IV в. Путь к доминирующему положению был проторен многими христианскими сочинениями, адресованными образованному читателю, в которых различные способы толкования Писания предлагались вкупе с систематическими доказательствами, изложенными хорошим стилем, подтверждающими точку зрения их авторов и опровергающими соперничающие доктрины. Некоторые историки полагали, и я разделяю их мнение, что евреи в течение этого периода также преуспели в привлечении многих прозелитов из окружавших их народов[24] . Однако у нас нет доказательств того, что со стороны мудрецов Талмуда существовали какие бы то ни было попытки создать специальные тексты, подобные монографиям христианских авторов, где бы они критиковали своих противников и отстаивали собственные взгляды. Авторы Талмуда оставались в пределах литературных рамок, установленных ими самими, и формулировали доказательства и принципы своей веры, главным образом в виде толкований Писания.

Апологеты, Отцы церкви II в., называются так по третьему типу вышеупомянутых христианских сочинений — апологиям. В течение II и в начале III в. христианство было преследуемой, незаконной религией в Римской империи. Юстин Мученик, родившийся в Сихеме (Шхеме), в Палестине, во II в., был, согласно христианскому преданию, приговорен к смерти в Риме (отсюда появилось его прозвище «Мартир», что по–гречески первоначально значило «свидетель»). Он написал две апологии и знаменитый «Диалог с Трифоном Иудеем». Подобно тому как Платон за 500 лет до этого защищал Сократа, Юстин пытался как христианин защитить свою веру и, подобно Сократу, поплатился за это жизнью. Основной аргумент Юстина, как в апологиях, так и в Диалоге, состоит в том, что Библия доказывает истинность христианства и для внимательного читателя совершенно очевидно, что пророки Израиля предсказывали именно пришествие Иисуса. В трудах Юстина содержится много комментариев к Библии, также он пытался показать, что еврейские традиции древнее греческих. Несколько примеров мы находим в «Первой апологии». Говоря о свободе воли, Юстин приводит цитату: «Этому научил нас Святой Дух пророчества, который свидетельствует через Моисея, что первому человеку Бог сказал так: 'вот пред лицем твоим благо и зло, избери благо'» (глава 44). Далее Юстин утверждает, что, когда Платон говорит в X книге «Государства», что «вина в человеке избирающем, а Бог невиновен», он лишь подражает Моисею, жившему задолго до него. Однако обратим внимание на тот факт, что этот пассаж Юстин берет вовсе не из Библии. Самый близкий по смыслу библейский текст, на который указывают комментаторы Юстина, — Втор. 30:15—19: «Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло… Избери жизнь». Юстин, однако, утверждает, что это была Божья заповедь «первому человеку», в то время как в Библии не содержится никаких свидетельств о существовании такой заповеди для Адама. Откуда же Юстин ее взял? На мой взгляд, этот отрывок можно рассматривать как классический пример антигностического комментария. Юстин утверждает, что Бог заповедал Своему первому творению выбрать добро, так как именно Бог хотел помочь Адаму и направить его по правильному пути.

Выбор времени для Божественного откровения являлся серьезной проблемой как для христианства, так и для иудаизма. Язычникам было совершенно непонятно, почему Бог, Творец Вселенной, излил Свою милость только на один народ. Почему, по словам Юлиана Отступника, «в течение десятков тысяч лет он не