Еврейская и христианская интерпретации Библии в поздней античности

обнаруживается также и в более раннем источнике:

Притча. Чему это подобно? Мякина, солома и стерня поспорили. Одна сказала: «Ради меня была засеяна земля», и другая сказала: «Ради меня была засеяна земля». Пшеница сказала им: «Подождите, пока не настанет время урожая, и тогда мы увидим, ради кого было засеяно поле». Когда пришло время урожая и все отправились на гумно, начал владелец земли молотить — и мякина была рассеяна по воздуху; он взял солому — и бросил ее на землю; он взял стерню — и сжег ее; он взял пшеницу — и сложил ее в скирду, и все поцеловали ее. Так и народы говорят: «Мы — Израиль, и ради нас был создан мир». Говорит им Израиль: «Подождите до того дня, когда придет Святой, Благословен Он, и мы узнаем, ради кого был создан мир, так как написано: 'Ибо этот день наступает; он горит подобно огню в печи' (Мал. 3:19), и написано: 'Ты будешь веять их, и ветер разнесет их' (Ис. 41:16), но, как Израилю, нам сказано: 'А ты возрадуешься о Господе, будешь хвалиться Святым Израилевым' (там же)» (Шир га–Ширим Рабба 7:3).

Перед нами опять источник, который открыто связан с притязанием «народов», и это притязание оспаривается: «подождите», еще придет день, когда евреи докажут, что они — Израиль, «сыны Божий». Особенно любопытен еще более ранний вариант этой притчи, дошедший до нас в книге Берешит Рабба (конец раздела 83). Я привожу лишь заключение этого рассказа: «Подобным образом Израиль и народы спорят, одни говорят: 'Ради нас был мир сотворен', и другие говорят: 'Ради нас' Израиль говорит: 'Настанет час, и вы увидите (в будущем): 'Ты будешь веять их, и ветер разнесет их' (Исайя 41:16), но Израиль: 'А ты возрадуешься о Господе, будешь хвалиться Святым Израилевым' (там же)». Более ранний мидраш, следовательно, не ссылается на утверждение христиан открыто, но лишь намекает на него: «ради нас был мир создан». Только в Танхуме, более позднем сочинении, эти два элемента соединены: «мы — Израиль» и перевод Писания на греческий. Объединение этих составляющих определенно позволяет отождествить «народы» с христианами. Но не следует ли рассматривать более поздний источник как аккуратную и точную интерпретацию более ранних? Исследование другого текста (Иерусалимский Талмуд, Пеа 2:6) показывает, что в IV в., если не раньше, мудрецы Талмуда уже оспаривали эту претензию христиан.

Содержанием этого источника является дискуссия о понятии галаха ле–Моше ми– Синай (закон, данный Моисею на Синае), которое появляется в Мишне. Талмуд старается прояснить взаимоотношения между раввинистическим законом — Устной Торой–и откровением, данным на Синае. Предпочтительнее ли Письменная Тора, чем Устная, или наоборот, или они обе представляют одинаковую ценность? На этот вопрос дается несколько различных ответов, все они основаны на толковании Библии. Центральный стих, которым открывается дискуссия, берется из книги Исход 34:27: «ибо в сих словах (алъ пи; буквально «ртом») Я заключаю завет с тобою и с Израилем». Он толкуется одним амораем как указывающий на превосходство Устной Торы, другими словами, именно в Устной Торе суть завета, в приводимой формулировке: «(слова) в устах возлюбленны».

Вторая тема, обсуждаемая в этом талмудическом отрывке, очень важна. Стих, который здесь толкуется (Ос. 8:12), нуждается в пояснении: «Написал Я ему важные законы Мои, но они сочтены им чужими». Рабби Авин интерпретирует его следующим образом: «Сказал рабби Авин: 'Если бы Я написал для вас большую часть Моей (переданной устно) Торы, тогда разве евреи не считались бы посторонними? (Ибо) в чем разница между ними и язычниками? Эти пишут свои книги, и те пишут свои книги; эти пишут пергамены, и те пишут пергамены'»[30]. Как уже говорилось, содержанием этого отрывка в Иерусалимском Талмуде является глубокая и всеобъемлющая дискуссия о статусе Устной Торы, которая заканчивается знаменитым высказыванием: «Даже то, что ученик однажды в будущем будет рассказывать своему учителю, было сказано Моисею на Синае». Представляется очевидным, что рабби Авин также уверен, что Устная Тора, в большей степени, чем Писание, — это и есть то, что делает народ Израиля уникальным. Далее приводится полная редакция более позднего мидраша, в сравнении с которой интересно будет проанализировать уже цитировавшийся отрывок из Иерусалимского Талмуда. В более позднем мидраше раскрывается то, что остается скрытым в более раннем тексте. Рассматриваемая редакция мидраша содержится в Песикта Раббати (раздел 5):

Сказал рабби Йегуда бар Шалом: Моисей просил, чтобы Мишна была написана. Но Святой, Благословен Он, предвидел, что народы будут переводить Тору, читать ее по–гречески и говорить: «Мы — Израиль», «Мы — сыны Господа». Теперь чаши весов уравнены. Святой, Благословен Он, скажет всем народам… «Я знаю только того, кто обладает Моими таинствами, он — мой сын». Они сказали Ему: «А что такое Твои таинства?» Отвечал Он им: «Это Мишна».

Согласно рабби Йегуде бар Шалому, народы и Израиль — равные претенденты на корону («чаши весов уравнены»)[31]; отсюда следует, что никакое решение невозможно. Значит, для этого экзегета IV в. угроза со стороны церкви в виде Септуагинты была вполне реальной. Только Устная Тора давала евреям преимущество, или, если быть более точными, только Устная Тора содержала истинное, аутентичное определение «сынов Божьих». Хочется отметить здесь слово «тайна», которое появляется в его греческой форме — мистерии в ивритском оригинале. В талмудический период мистические религии охватили римский мир, и это словоупотребление могло быть попыткой представить иудаизм в качестве такой религии, а Устный Закон — в качестве ее таинства. Это также могло служить объяснением уникальной роли устного учения у раввинов, на что указывал Ш. Либерман, комментируя данный источник[32].

Хотя последняя гипотеза представляется мне в целом корректной, тем не менее вызывает вопрос само чтение мистерии, хотя оно сохранено всеми манускриптами[33]. Часто в подобных контекстах употребляется не мистерии, а семеитерии[34] . Семеитерии, по–гречески обозначающее «печать», появляется именно в тех притчах, где мидраш касается вопросов подлинности[35].

Если оставить в стороне филологические размышления, цель этого текста представляется вполне ясной. Мишна, Устный Закон, характеризует Израиль как сынов Божьих и определяет их уникальность. Вернемся теперь к Иерусалимскому Талмуду. Когда рабби Авин, приблизительно за одно–два поколения до рабби Йегуды бар Шалома, говорит: «В чем разница между нами и язычниками?» — он имеет в виду ту же самую проблему: Тора написана и открыта для любого, кто пожелает прочесть ее. Как пишет Ш. Либерман[36], «в этом тексте христиане изображаются создающими Септуагинту в виде книг и пергаменов… потому что, согласно авторам Талмуда, они пожелали подчеркнуть, что в отношении Торы они были равны евреям. У них были такие же книги, как у евреев». Следовательно, в двух ранних источниках — из Иерусалимского Талмуда и из Берешит Рабба — аргумент христиан открыто не упоминается, хотя и подразумевается. Напротив, более поздняя редакция объясняет скрытое значение и полностью обнажает его.

Вернемся к тому месту в книге Ш. Либермана, где он сравнивает Устную Тору с мистериальными религиями. Я думаю, что этот момент следует соотнести со строгим запрещением записывать книги аггады (Иерусалимский Талмуд, Шаббат 13:1): «Эта аггада, тот, кто записывает ее, лишается доли в Грядущем Мире, и тот, кто проповедует ее, должен быть сожжен, и тот, кто слушает ее, не получит вознаграждения». Это удивительное заявление приписывается одному из главных творцов аггады, рабби Йошуа бен Леви, который утверждает, что лишь однажды в своей жизни посмотрел на книгу аггады. Действительно, уже таннаи постановили, что даже толкование Писания должно совершаться устно, как мы узнаем из Тосефты (Шаббат 14:1): «Хотя установлено 'не читают (в субботу) священных кетувим', однако можно их учить (шоним) и толковать (доршим), а если есть надобность справиться о каком–нибудь изречении, то дозволяется читать и для разъяснения»[37]. Тосефта предлагает здесь